Мое преступление - Гилберт Кийт Честертон
Снова воцарилась тишина, но теперь она была не звеняще пустой, а наполненной гнетущим смыслом; казалось, она опускается на них, словно сумерки, неумолимо превращающие вечернюю зарю в непроглядную темень. Отец Браун невозмутимо сидел, поставив локти на стол, и наконец негромко заговорил.
– Я разузнал о семействе Масгрейв, – сказал он. – В этом роду все живут долго и бодры до глубокой старости, так что даже если бы все было в порядке, я бы не советовал вам спешить с выплатой.
– К этому мы вполне готовы, – ответил юрист, – но, в любом случае, вечно находиться в подвешенном состоянии дело не может. Старику почти восемьдесят, но он все еще гуляет по округе, и местные со смехом говорят, мол, трудно поверить, что когда-нибудь он умрет.
Отец Браун вскочил с места одним стремительным рывком, что бывало с ним нечасто, но локтями продолжал опираться о стол, лишь подался вперед, глядя приятелю в лицо.
– В том-то и дело! – воскликнул он тихо, но взволнованно. – В этом-то и проблема. В этом единственная настоящая сложность. Как он умрет? Как же он, в самом-то деле, должен умереть?
– Что вы, в самом-то деле, имеете в виду? – спросил Гренби.
– Я имею в виду, – раздался в постепенно погружающейся во тьму комнате голос священника, – что знаю, какое преступление совершил Джеймс Масгрейв.
Его слова звучали так зловеще, что Гренби насилу унял дрожь, заставив себя пробормотать следующий вопрос.
– Это и правда худшее преступление в мире, – продолжал отец Браун. – По крайней мере, так полагали разные цивилизации, разные общества. С древних времен, еще в диких племенах наказание за него было самым суровым. Как бы то ни было, теперь я знаю, что на самом деле совершил молодой Масгрейв и почему.
– И что же он совершил? – спросил юрист.
– Убил своего отца, – ответил отец Браун.
Теперь настала очередь Гренби вскочить с места и, нахмурив брови, вперить взгляд в собеседника.
– Но его отец в замке! – запальчиво воскликнул он.
– Его отец на дне рва, – возразил священник, – а я по глупости не понял этого сразу, как только этот доспех показался мне странным. Вы не помните, как выглядела та комната? С каким тщанием там все подобрано, каждая деталь, каждое украшение? С одной стороны от камина висят два скрещенных боевых топора – и с другой стороны два скрещенных боевых топора. На одной стене круглый шотландский щит – и на другой стене круглый шотландский щит. И полный доспех, сложно страж, охраняющий семейный очаг, – с одной стороны, а с другой можно заметить пустое место! Я ни за что не поверю, что человек, оформивший всю комнату исключительно симметрично, вдруг оставит без пары столь значимый элемент. Почти наверняка был еще один доспех. И что же с ним сталось?
Немного помолчав, он продолжил уже более деловым тоном:
– Если вдуматься, это очень хорошая схема убийства, она дает ответ на стандартный вопрос: куда девать тело? Оно может стоять внутри доспеха часами или даже днями, слуги будут приходить и уходить, и наконец в ночи убийца попросту оттащит его в ров и утопит там, даже не опуская для этого мост. А затем, поглядите, как ловко все получается! Тело, полностью погруженное в стоячую воду, рано или поздно истлеет, и на дне рва окажется скелет в доспехе четырнадцатого века – вполне уместная находка на дне рва старинного приграничного замка. Вряд ли кто-нибудь вообще станет обыскивать этот ров, но даже если и станет, то ничего более не найдет. У меня есть и доказательства. Как раз тогда, когда вы предположили, что я высматриваю редкое растение, я высматривал, если вы извините мне такую аналогию, на редкость полезную улику. Там были следы двух ног, настолько глубокие, как если бы оставивший их человек был весьма тяжел или нес что-либо весьма тяжелое. И, кстати, еще одна мораль может быть извлечена из прискорбного происшествия, последовавшего за моим грациознейшим и изящнейшим прыжком, точнее, его попыткой.
– У меня в мозгах все перепуталось, – заявил Гренби, – но я, кажется, начинаю улавливать в этом кошмаре некий смысл. Так что там с вами и вашим грациозным прыжком?
– Я сегодня был на почте, – пояснил отец Браун, – и убедился, что баронет вчера сказал мне правду: он в самом деле накануне был там сразу после закрытия. То есть, я хочу сказать, не просто в тот самый день, когда мы приехали, а в то самое время. Вы не понимаете, что это значит? Это значит, что когда мы пришли, его не было в замке, он вернулся, пока мы ждали его, потому и пришлось ждать так долго. И когда я это понял, перед моими глазами встала картина, которая окончательно все прояснила.
– Ну же, – поторопил его Гренби, – что это было?
– Восьмидесятилетний старик может гулять, – ответил отец Браун. – Восьмидесятилетний старик может даже предпринимать долгие прогулки по проселочной дороге. Но прыгать он не в состоянии. Прыгун из него даже похуже, чем из меня. Однако же, если баронет вернулся, пока мы его ждали, он должен был попасть в замок так же, как мы: перепрыгнув через ров, ведь мост все еще не был опущен. Я, кстати, допускаю, что он сам заклинил этот мост, чтобы незваные гости не могли попасть в замок: уж больно быстро его починили. Но это уже не важно. Когда в моем воображении возникла эта затянутая в черное фигура седовласого человека, одним прыжком легко преодолевающего ров, я немедленно понял, что это может быть лишь молодой человек, переодетый стариком. И все сошлось.
– Вы хотите сказать, – медленно произнес Гренби, – что этот милый юнец убил отца, спрятал
