Мое преступление - Гилберт Кийт Честертон
– Если уже мы ведем светскую беседу, смею заметить, – проворчал Гренби, – что с этаким хозяином мы имеем шанс истлеть здесь и сами стать памятниками какой-нибудь эпохи. Он заставляет нас ждать чертову уйму времени!
– В таком месте все и должно происходить медленно, – возразил отец Браун. – Я думаю, с его стороны весьма любезно вообще принять нас: двух совершенно незнакомых людей, которые явились задавать ему глубоко личные вопросы.
И в самом деле, когда хозяин дома появился, у них не было оснований упрекать его в недостаточном гостеприимстве. Напротив, они прониклись уважением к тому старомодному воспитанию, благодаря которому люди без труда сохраняли чувство собственного достоинства даже в дикой глуши, тоскливо прозябая долгие годы в добровольном заточении в деревне. Баронет не выглядел ни удивленным, ни обеспокоенным визитом; и хотя можно было предположить, что в последний раз он принимал гостей четверть века назад, вел он себя так, как будто только что проводил пару заехавших к нему герцогинь. Он не выказывал ни смущения, ни раздражения, когда они затронули щекотливую тему, ставшую причиной их появления. После некоторых неторопливых раздумий он, по всей видимости, счел их любопытство в данных обстоятельствах оправданным. Был этот старый джентльмен худощав, энергичен, с черными бровями и острым подбородком, и хотя аккуратно завитые волосы у него на голове, несомненно, были париком, ему хватило мудрости носить седой парик.
– Касательно вопроса, который беспокоит вас в данный момент, – сказал он, – я могу дать очень простой ответ. Я действительно собираюсь передать все свое имущество сыну, как мой отец передал его мне, и ничто – решительно ничто – не заставит меня поступить иначе.
– Я безмерно благодарен вам за эти сведения, – ответствовал юрист. – Однако ваша любезность наполняет меня смелостью, так что я позволю себе заметить: вы слишком мрачно смотрите на жизнь. Я представить не могу, чтобы ваш сын даже помыслил о чем-то столь недостойном, что вам пришлось бы сомневаться, заслуживает ли он наследства. Он, конечно, может…
– Именно, – сухо произнес сэр Джон Масгрейв, – может. Это довольно слабо сказано. Не будете ли вы столь любезны на минуту пройти со мной вместе в соседнюю комнату?
И он повел их в галерею, которую они уже видели вполглаза, и мрачно застыл перед рядом почерневших портретов.
– Это – сэр Роджер Масгрейв, – сказал он, указывая на человека с вытянутым лицом и в черном напудренном парике. – Он был одним из самых низких лжецов и самых отъявленных мерзавцев эпохи Вильгельма Оранского, когда негодяи процветали; он предал двух королей и, скорее всего, убил двух жен. А вот его отец, сэр Роберт, рыцарь исключительной честности. Здесь вы видите его сына, сэра Джеймса, одного из благороднейших якобитских мучеников и одного из первых, кто стал жертвовать деньги Церкви и беднякам. Так ли уж важно, что дом Масгрейвов, его могущество, честь, влияние один достойный человек получает от другого достойного человека через мерзавца? Эдуард I хорошо правил Англией. Эдуард III покрыл Англию славой. Однако вторая слава произошла из первой через посредничество Эдуарда II, человека бесчестного и скудоумного, который лебезил перед Гавестоном и бежал от Брюса. Поверьте мне, мистер Гренби, величие знатных семейств и история – это нечто большее, нежели случайные люди, которым довелось сыграть свою роль, которой они, возможно, не заслужили. В нашем роду наследство передавалось от отца к сыну, и так будет продолжаться и далее. Вы можете быть уверены, джентльмены, и уверить моего сына, что я не оставлю свои деньги кошачьему приюту. Масгрейвы будут наследовать Масгрейвам до самого Судного дня.
– Да, – задумчиво отозвался отец Браун, – я понимаю, что вы имеете в виду.
– Мы же будем только рады, – добавил юрист, – порадовать вашего сына этим известием.
– Порадуйте, – степенно промолвил баронет. – Он может быть совершенно уверен, что получит замок, титул, земли и деньги. Ко всему этому прилагается лишь одно незначительное и довольно личное дополнение. Ни при каких обстоятельствах, пока я жив, я не стану говорить с ним.
Юрист смотрел на него все так же почтительно, но теперь к почтению примешалось изумление.
– Но позвольте, что же такое он…
– Я имею честь быть джентльменом, не состоящим на государственной службе и живущим уединенно, – сказал Масгрейв, – а также держателем ценного имущества. Мой же сын совершил нечто столь ужасное, что более не может называться… не джентльменом даже, а человеком. На его совести – худшее преступление в мире. Вы помните, что сказал Дуглас, когда Мармион, будучи у него в гостях, предложил ему рукопожатие?
– Да, – ответил отец Браун.
– «Мои поля, мой дом – во власти короля, – процитировал Масгрейв, – кого угодно может он отправить гостем в Танталлон, будь то хоть герцог, хоть плебей, король – хозяин этих стен, но властью над рукой моей не обладает сюзерен»[46].
С этими словами он развернулся и проводил недоумевающих гостей в ту комнату, из которой они пришли.
– Надеюсь, вы немного отдохнете здесь, – так же спокойно продолжил он. – Если у вас нет срочных дел, я был бы рад предоставить вам ночлег в замке.
– Спасибо, сэр Джон, – глухо сказал священник, – но я думаю, мы лучше пойдем.
– Я немедля прикажу опустить мост, – отозвался баронет, и вскоре огромное и безумно старинное сооружение натужно заскрипело на весь замок, словно жернова гигантской мельницы.
Каким бы ржавым ни был мост, на сей раз он благополучно опустился, и вскоре они уже снова стояли на поросшем
