Артур Гриффитс - Пассажирка из Кале (сборник)
Неожиданно прозвенел электрический звонок. Рядом с Бомом стоял телефон. Он снял трубку, поднес ее к уху, выслушал указания, после чего встал и резко бросил сэру Чарльзу:
– Идемте.
Когда генерала наконец ввели в кабинет начальника сыскной полиции, к своему облегчению он увидел там полковника Папиллона. Рядом с мсье Фльосоном сидел судья, мсье Бомон ле Арди, который, вежливо дождавшись, пока англичане обменялись приветствиями, заговорил извиняющимся тоном:
– Я надеюсь, мсье генерал, вы простите нас за то, что мы так долго задерживали вас здесь, но на это у нас были, как нам казалось, достаточно веские основания. Если теперь они отчасти утратили убедительность, мы считаем свои действия обоснованными, потому что мы исполняли свой долг.
– Мы поймали женщину, которой вы помогли сбежать, – не удержавшись, выпалил сыщик.
– Графиню? Она здесь? Задержана? Нет!
– Разумеется, она задержана. Еще как, – так и сияя от удовольствия, ответил мсье Фльосон. – Au secret, если вы знаете, что это значит. Она находится в отдельной одиночной камере, и никому не позволено с ней ни видеться, ни разговаривать.
– Этого не может быть. Джек… Папиллон, это неправильно. Я прошу, умоляю, настаиваю, попросите вмешаться его светлость.
– Но я не могу, сэр. Вы просите невозможного. Контесса Кастаньето теперь подданная Италии.
– Она англичанка по рождению и просто женщина. Она благородная леди. Так с ней обращаться чудовищно, неслыханно! – выпалил генерал.
– Но эти господа утверждают, что у них есть ордер, что она сама нарушила закон…
– Я не верю этому! – негодующе вскричал генерал. – Я не верю этим людям, кучке идиотов. Я не верю ни единому их слову, даже если они будут клясться.
– Но если у них есть документальные свидетельства, изобличающие бумаги.
– Где? Какие?
– Мсье судья показывал мне записную книжку. – Генерал, проследив за взглядом Джека Папиллона, увидел небольшой carnet, или блокнот, по которому судья многозначительно постучал пальцем.
Потом судья примирительным тоном произнес:
– Нетрудно догадаться, что вы, мсье генерал, возражаете против ареста этой женщины. Это так? Но мы здесь собрались не для того, чтобы искать вам оправдания. Отнюдь. Мы имеем дело с умным, мужественным человеком, джентльменом и офицером высокого ранга, и вы узнаете то, что мы не расскажем никому другому. Во-первых, – продолжил он, поднимая записную книжку. – Вы знаете, что это? Видели раньше?
– Кажется, видел, но не скажу, когда или где.
– Эта вещь принадлежит одному из ваших попутчиков… Итальянцу Рипальди.
– Рипальди? – повторил генерал, не без волнения вспомнив, что видел это имя в полученной графиней телеграмме. – А, я понял.
– Вы слышали о нем? В какой связи? – спросил судья как будто мимоходом, но это была спонтанно возникшая ловушка.
– Я понял, – повторил генерал, не потерявший бдительности, – почему эта книжка мне знакома. Я видел ее в руках человека в зале ожидания. Он что-то писал в ней.
– В самом деле? Похоже, это его любимое занятие. Для него было привычным делом доверять свои мысли дневнику. И он не рассчитывал, что эти записи будет читать кто-то другой. Здесь все: его передвижения, намерения, замыслы, даже потаенные мысли. Эта вещь, которую он наверняка случайно потерял, уличает и его, и его друзей.
– Что вы хотите этим сказать? – торопливо осведомился сэр Чарльз.
– Только то, что на этих записях основывается большая часть наших подозрений против графини. Они странным образом, но убедительно подтверждают наши соображения.
– Я могу взглянуть? – пренебрежительно недоверчивым тоном спросил генерал.
– Здесь на итальянском. Вы читаете на этом языке? Если нет, я перевел самые важные части. – Судья протянул ему несколько листов.
– Спасибо. Если позволите, я бы хотел видеть оригинал, – и генерал спокойно протянул руку и взял записную книжку.
То, что он прочитал, быстро пройдясь взглядом по страницам, будет изложено в следующей главе. Читатель увидит, что некоторые записи выглядели весьма компрометирующими для его дорогой подруги Сабины Кастаньето.
Глава XVIII
Дневник Рипальди – полное имя владельца «Натале Рипальди» красовалось на внутренней стороне обложки – не представлял собой ничего необычного: невзрачная записная книжка в потертой серо-коричневой тканевой обложке, укрепленные белым металлом углы, замаранные от частого перелистывания разлинованные голубым и красным плотные страницы с загнутыми уголками.
Вначале шли записи о проделанной и предстоящей работе.
«11 января. Зайти в “Кафе ди Рома”. Беппо встретит».
«13 января. Навел справки о М. Л. Последний раз работала моделью в студии С., Палаццо Б.».
«15 января. В Циркуло Бонафиде что-то назревает. Присоединились Лоувайя, Малатеста и англичанин Спрот. Все – известные анархисты».
«20 января. Не забыть заплатить Тратторе. Бестия ждать не станет. Икс тоже давит, и Мариуцция. Положение усложняется».
«23 января. Приказал наблюдать за К. Взять его в обработку? Нет. Большие сомнения насчет его платежеспособности».
«10, 11, 12 февраля. Следил за К., пока ничего».
«27 февраля. К. себя не проявляет. Ошибка? Допросить его? Нужно срочно что-то делать. Икс угрожает префектурой».
«1 марта. У К. неприятности. Каждый вечер задерживается допоздна. Играет на большие ставки. Не везет».
«3 марта. К. что-то задумал. Готовится начинать?»
«10 марта. Встречал К. в разных местах».
Далее шел краткий отчет о перемещениях Куадлинга в день отъезда из Рима, во многом совпадающий с описанным в предыдущей главе. Состоял он в основном из записанных мыслей, предположений, надежд и страхов. Наверняка суматоха слежки не позволила ему вносить в дневник записи сразу, и он записывал их на следующий день в поезде.
«17 марта (вчерашний день). Он не пришел. Думал увидеть его в буфете в Генуе. Проводник отнес ему кофе в вагон. Надеялся завязать знакомство».
«12.30. Обед в Турине. К. не вышел к столу. Нашел его гуляющим у ресторана. Заговорил, получил короткий ответ. Кажется, не хочет, чтобы его видели.
Но с другими он разговаривает. Познакомился с горничной и хочет поговорить с ее хозяйкой. Когда я проходил рядом с ними, услышал: “Передайте ей, что я хочу с ней поговорить”. Потом они поспешили разойтись.
В Модане он пришел на таможню, потом в ресторан. Сидя за столом, кивнул женщине, она как будто его не узнала, что странно. Конечно же, она его знает. Тогда почему?.. Между ними что-то есть, и горничная в деле.
Что делать мне? Если вмешаться, я смогу расстроить любые их планы. Чего они хотят? Его денег, несомненно.
Я тоже. И у меня на них прав куда больше, потому что я могу сделать с ним все, что захочу. Он полностью в моей власти и поймет это – не дурак же. Он знает, кто я и зачем здесь нахожусь. Ему выгодно меня подкупить, и я готов продать и себя, и свой долг, и префектуру. А почему бы и нет? Есть ли у меня лучшие варианты? Появится ли у меня когда-нибудь еще такой шанс? Одним махом я получаю двадцать, тридцать, сорок тысяч лир, даже больше. Это же состояние! Я смогу уехать в республику, в Америку, хоть Северную, хоть Южную, вызвать Мариуццию… Нет – cospetto![73] – я останусь свободным! Буду тратить деньги на себя, потому что я сам, один их добуду, несмотря на опасность.
Придумал такой план.
Пойду к нему перед самым Парижем. Поговорю с ним, пригрожу арестом, потом намекну, что могу помочь спастись. Можно не бояться, что он не примет предложения, он должен его принять, что бы он там ни решил с остальными. И потом, кто они такие? Ему нужно бояться меня».
Следующие записи были сделаны позже, несомненно после того, как было совершено страшное деяние. Слова писались дрожащей рукой, и неровный почерк было очень трудно разобрать.
«Ох! Меня все еще трясет от страха и ужаса. Не могу не думать об этом. Никогда не смогу. Почему я поддался искушению? Что меня прельстило? Как я мог дойти до такого?
Если бы не эти две женщины – дьяволицы, фурии, – ничего бы не случилось. Одной удалось сбежать, а вторая… Она здесь. Такая сдержанная, такая хладнокровная и спокойная – кто мог ожидать от нее такого? От этой благородной, возвышенной дамы, утонченной и мягкосердечной! Мягкосердечной? Она – демон в платье! Прощу ли я ее когда-нибудь?
А теперь я оказался в ее власти. Но разве и она не в моей ли? Мы с ней в одной лодке, утонем или выплывем вместе. Мы связаны, я с ней, она со мной. Что нам делать? Как повести себя на следствии? Santissima Donna![74] Почему я не рискнул и не выбрался, как горничная? Тогда было так страшно, но сейчас все уже осталось бы позади, а теперь…»
Далее шла запись таким же нетвердым нервным почерком, судя по содержанию, сделанная в зале ожидания вокзала.
«Нужно привлечь ее внимание. Она отказывается смотреть в мою сторону, а мне необходимо, чтобы она поняла: я хочу сказать ей кое-что особенное. И, поскольку разговаривать нам запрещено, я пишу это здесь… Чтобы она попыталась взять мой дневник и незаметно прочитать записку.
