Найо Марш - Выпить и умереть
— Спасибо, я курю трубку, — раздалось из-за журнала.
— Знаете, я совершенно не ожидал, что встречу вас здесь, — заговорил Уочмен, удивляясь своему приторно-сердечному тону. — Хотя вы явно направлялись в Оттеркомб. Неплохой тут бар, правда?
— О да, — проговорил Легг, — очень хороший.
— Вы намерены здесь долго пробыть?
Легг вытащил свою трубку и стал набивать ее, что было непросто при наличии пальцев, каждый из которых втрое толще трубочного отверстия.
Уочмен почувствовал себя бутылкой, забытой на углу стола. Он заметил, что Периш глядит на него с издевательской усмешечкой и даже Кьюбитт из дальнего закутка тоже прислушивается. Черт побери, подумал Уочмен, не могу же я допустить, чтобы этот козел так просто меня отшил! Нет уж, я заставлю его разговориться! Но пока Люк подбирал слова, Легг закурил и погрузился в чтение, явно давая понять, что отвлечь его от журнала способен только человек с деликатностью африканского носорога.
Тем временем Норман Кьюбитт выдернул свои дротики из мишени и посмотрел в зал. Его вдруг поразило сходство между Себастьяном Перишем и его кузеном Уочменом. Не столько чисто внешнее сходство, сколько близость характеров. Оба они, каждый в своем роде, очень тщеславные люди, подумал Кьюбитт. Периш тщеславен совершенно закономерно — он ведь актер. Это было вполне откровенное, простодушное и потому более извинительное тщеславие.
Тщеславие Уочмена принимало более изощренные формы. Например, с этим незнакомцем Люк явно лез из кожи вон. Но непохоже, что он чего-нибудь добьется. Кьюбитт усмехнулся про себя и повернулся к доске с мишенью.
Уочмен заметил его ухмылку. И еще больше взъярился.
— Послушайте, — обратился он к Леггу. — Вы не мастер ли игры в дартс?..
Легг посмотрел на него настолько отстраненно и недоумевающе, что Уочмену пришлось повторить…
— Ну да, я маленько играю, — неохотно кивнул Легг.
Кьюбитт, кидая дротики, вскользь обронил:
— Да он играет как дьявол! Давеча выиграл у меня, взяв сто одно очко. Я даже не успел кинуть ни одного дротика! Он выбил полтинник, потом единицу и потом снова полтинник.
— Да, в тот раз мне повезло, — без малейшего воодушевления заметил Легг.
— Ничего подобного! — заявил Кьюбитт. — Это была просто невероятная точность!
— Ну что ж, я ставлю десять шиллингов, что вы не сможете повторить этот трюк! — вдруг решительно сказал Уочмен.
— Пропали твои денежки! — бросил Кьюбитт.
Периш встал со своего места и приблизился к спорящим с невероятно светской и приятной улыбкой на лице. Да, подумал Кьюбитт, у Себастьяна есть привилегия — всегда выглядеть чертовски обаятельно в любых обстоятельствах…
— Себ, я предложил мистеру Леггу пари на десять шиллингов, что он не сможет выбить полтинник, единицу и снова полтинник! — сказал Уочмен.
— Плакали твои денежки, — усмехнулся Себастьян, чем дополнительно разозлил Уочмена.
Легг обвел компанию сонным взглядом. Все сгрудились вокруг его стола: Уочмен, Периш, Кьюбитт, оба Помроя — отец и сын. Легг зачем-то подергал себя за губы и протер кулаком глаза. Словно в ответ Уочмен сделал жест, характерный для полицейских — взялся за кончик носа большим и указательным пальцами. Кьюбитту показалось, будто они подавали друг другу условные сигналы.
Наконец Легг грузно поднялся на ноги.
— Ну ладно, — сказал он. — Почему бы и нет. Я принимаю ваше пари.
* * *Легг взял из ящичка три дротика и внимательно осмотрел их.
— Похоже, они здорово поизносились, а, мистер Помрой? — задумчиво пробормотал он. — Колечки болтаются…
— Ладно-ладно, я уже велел купить новые, — проворчал Эйб Помрой. — Завтра будут здесь…
Легг подумал, еле заметно пожал плечами и прицелился. Дротик, казалось, повис в его огромных пальцах и потом полетел — мягко, неслышно и медленно. Прямо в яблочко!
— Пятьдесят! — сказал Билл Помрой. — Вот это да, джентльмены! Полтинник — как по заказу!
— Тут и был заказ, сынок. Пари! — крякнул его отец.
— Значит, три шиллинга у вас уже в кармане, — подзадорил Уочмен.
— Если мне суждено выиграть, все пойдет в фонд О.Л.Д., Билл, — неожиданно проговорил Легг.
— О.Л.Д.? — удивленно переспросил Уочмен. — Это что, новая болезнь?
Билл, глядя прямо перед собой, как на допросе, отчеканил:
— Оттеркомбское Левое Движение, мистер Уочмен. Мы теперь — ячейка Южного Девонского отделения…
— Господи спаси и сохрани! — изумился Уочмен.
Легг метнул второй дротик.
— Ого! А вот вам и единичка, мистер Уочмен! — гаркнул Эйб Помрой. — Кажись, вы уже почти семь шиллингов профукали, извиняюсь за выражение!
— Но зато вторые пятьдесят ему выбить вряд ли удастся, — заметил Уочмен. — Первый дротик так торчит, что загораживает все поле… Попасть попросту невозможно.
Легг, не обращая внимания на разговорчики за своей спиной, снова нацелился, на сей раз, похоже, крайне старательно, и дротик, легонько присвистнув в воздухе, вошел в точности между первым дротиком и тонкой границей «яблочка»…
— Ну вот вам и еще полтинник! — воскликнул Билл Помрой, и целый хор голосов завыл на разные лады:
— Ну!
— Да он колдун!
— С ним просто нельзя играть!
— В средние века его бы сожгли на площади!
Уочмен, стараясь не слишком краснеть, положил на стол десятишиллинговую банкноту.
— Поздравляю, — выдавил он.
Легг искоса посмотрел на купюру.
— Спасибо, мистер Уочмен… — Легкая усмешка пробежала по его губам. — Еще десять шиллингов в кассу Левого Движения, Билл!
Уочмен снова сел на прежнее место, у краешка стола.
— Ну что ж, это все здорово впечатляет, — выдавил он. — Теперь, после такой игры, всем полагается выпивка. Думаю, я имею право ее заказать. Привилегия проигравшего, так сказать…
Билл Помрой странно переглянулся с Леггом, а потом со своим отцом. По строгому местному этикету за выпивку имел право платить только тот, кто выиграл пари на дротики. После неловкого молчания старик Эйб Помрой оповестил, что на сей раз выпивку пора поставить за счет хозяина дома, и подал всем по огромной кружке крепчайшего темного эля, с давних пор известного в Оттеркомбе под фирменным названием «Спотыкач».
— С этим эликсиром жизни в желудке мы все тут начнем играть, как мистер Легг, — заметил Периш, сделав пробный глоток.
— Пожалуй, — согласился Уочмен, пристально глядя в свою кружку. — Этот эль — просто источник вдохновения, не правда ли, мистер Легг? Может быть, вы способны и на другие трюки с дротиками?
— Конечно, — спокойно отвечал Легг, — если вы мне немного поможете.
— Как это?
— Очень просто. Положите ладонь на доску, а я обметаю ее по контуру дротиками.
— Ничего себе! Ну уж нет. В такой степени я вам не могу довериться, — попытался улыбнуться Уочмен. — На такой риск можно пойти только после тройной дозы «Спотыкача»… — Уочмен с некоторой жалостью осмотрел свою ладонь. — Я, конечно, мог бы и рискнуть — но только не сейчас, нет… Вот лучше скажите-ка мне, мистер Легг, против кого направлен ваш так называемый фонд Левого Движения?
Прежде чем Легг преодолел сопротивление своих зубов и сумел раздвинуть губы, Билл Помрой быстро ответил:
— Против капиталистов, мистер Уочмен, и их интересов!
— Неужели? Значит, мистер Легг тоже идет в ногу с пролетариатом, теряющим свои цепи где придется?
— Именно, — без тени смущения отвечал Легг. — Я имею честь быть секретарем и казначеем Оттеркомбского Левого Движения.
— Вот как, секретарем и казначеем, — повторил Уочмен. — Ответственная небось работенка, а, мистер Легг?
— Это точно, — снова встрял Билл. — Но и человек у нас на этой должности — что надо!
Уочмен почувствовал вокруг себя некоторый вакуум. Он повернулся к старику Эйбу Помрою:
— А что же ты, Эйб? Не пора ли покрасить дротики в красный цвет?
— Я? Что вы, дорогой сэр, бог с вами! Мы с сыном договорились! Насчет политики наши дорожки разошлись! Но я думаю, большого вреда не будет, ежели молодые люди, вместо того чтобы пьянствовать или безобразничать, собираются по пятницам и субботам потолковать чин-чинарем об умных вещах… Пусть себе воображают, будто они могут повлиять на законы, на парламент и на всякое такое. Что ж теперь — удавиться? Молодость — она всегда молодость, дурь в башке играет, извиняюсь за выражение… А наш Билл, к слову сказать, с детства всех убеждал в разных глупостях и учил жить. Еще на горшке, помню, сидел какал, а уже давал указания, чем ему задницу подтирать…
— Папа, ты совершенно не понимаешь смысла политики в жизни, — угрюмо буркнул Билл, чьи грезы о социалистическом будущем были прерваны прозаическими воспоминаниями отца. — Ты просто слеп! Мы работаем не для себя, а ради счастья всех…
