Дороти Сэйерс - Встреча выпускников
— Вы доставляете большое удовольствие в профессорской, — добавила она, — и я полагаю, что мисс де Вайн — тоже пылкая ваша поклонница.
— Мисс де Вайн?
— Ах да, конечно, вы её не знаете. Наш новый научный сотрудник. Она очень приятный человек и, я знаю, хочет поговорить с вами о ваших книгах. Вы должны зайти и познакомиться с ней. Мы заполучили её на три года. Правда, она только в следующем семестре переедет сюда жить, но последние несколько недель она жила в Оксфорде, когда работала в Бодли[14]. Она делает большую работу о национальных финансах в эпоху Тюдоров и пишет совершенно захватывающе, даже для таких людей как я, которые ничего не понимают в деньгах. Мы все очень довольны, что колледж решил предоставить ей стипендию имени Джейн Баррэкло, потому что она — самый выдающийся учёный и переживает трудные времена.
— Думаю, что слышала о ней. Разве она не была главой одного из крупных провинциальных колледжей?
— Да, она была провостом[15] во Фламборо в течение трёх лет, но эта работа не для неё: слишком много администрирования, хотя, конечно, она прекрасно проявила себя с финансовой стороны. Но она тянула на себе слишком много: собственную работу, экзамены на степень доктора и так далее, а ещё студенты — она буквально разрывалась между Университетом и колледжем. Она одна из тех, кто отдаёт себя целиком, но думаю, она решила свести личные контакты к минимуму. Она заболела и была вынуждена на пару лет уехать за границу. Фактически, она только что вернулась в Англию. Конечно, вынужденное расставание с Фламборо значительно изменило её финансовое положение, поэтому радостно думать, что в течение следующих трёх лет она сможет продолжить работу над книгой и не волноваться об этой стороне дела.
— Теперь я припоминаю, — сказала Харриет. — Я где-то видела объявление о конкурсе или что-то в этом роде в последнее Рождество или примерно в это время.
— Полагаю, вы видели это в Ежегоднике Шрусбери. Мы, естественно, очень гордимся, что заполучили её сюда. Ей бы следовало, конечно, получить место профессора, но сомневаюсь, что она смогла бы выдержать само преподавание. Чем меньше отвлекающих моментов, тем лучше, потому что она — настоящий учёный. А вот и она, там, — о, Боже! Боюсь, её поймала мисс Габбинс. Вы помните мисс Габбинс?
— Смутно, — сказала Фиби. — Она была на третьем курсе, когда мы только поступили. Превосходная душа, но слишком серьёзная и ужасно скучная на собраниях в колледже.
— Она очень добросовестный человек, — сказала мисс Лидгейт, — но у неё есть довольно неудачный талант делать скучным любой предмет. Это очень жаль, потому что она способная и на неё можно положиться. Однако это не имеет большого значения в её настоящей должности: она заведует где-то библиотекой — мисс Хилльярд помнит где, — и я полагаю, что она занимается исследованием семьи Бэкона. Она — такой труженик! Но, боюсь, она проводит бедную мисс де Вайн через перекрестный допрос, что в данных обстоятельствах не кажется справедливым. Пойдём спасать?
Когда Харриет, сопровождаемая мисс Лидгейт, шла через лужайку, на неё напала страшная ностальгия. Если бы только можно было возвратиться в это тихое место, где в расчёт идут только достижения ума, если бы можно было работать здесь, стабильно и уединённо, над какой-нибудь небольшой интеллектуальной проблемой, не быть отвлекаемой и подкупаемой агентами, контрактами, издателями, рекламодателями, интервьюерами, письмами от поклонников, охотниками за автографами, охотниками за славой и конкурентами, отбросив личные контакты, личную озлобленность, личную ревность, впившись зубами во что-нибудь скучное и постоянное, наливаясь основательностью как буки в Шрусбери, — тогда, вероятно, можно было бы забыть катастрофу и хаос прошлого или, во всяком случае, увидеть их в более правильной пропорции. Потому что, в конечном счёте, тот факт, что человек любил, грешил, страдал и избежал смерти, гораздо менее важен, чем единственная сноска в унылом академическом журнале, устанавливающая приоритет рукописи или восстанавливающая утерянное мелкое примечание. Ведь именно рукопашная схватка с упорными характерами других людей, стремящихся оказаться в центре внимания, заставляет придавать событиям личной жизни такое большое значение. Но Харриет сомневалась, что сейчас она была бы способна отвести войска. Она давно сделала шаг, после которого рай с серыми стенами Оксфорда остался позади. Никто не может войти в одну реку дважды, даже в Айсис[16]. Её бы раздражало это удушающее спокойствие, или, по крайней мере, так она постаралась внушить себе.
Собрав блуждающие мысли, она обнаружила, что её представляют мисс де Вайн. И, посмотрев на неё, она сразу же поняла, что перед ней учёный другого типа, нежели, например, мисс Лидгейт, и ещё более другого, чем тот, которым когда-либо смогла бы стать сама Харриет Вейн. Перед ней действительно был боец, но тот, для кого квадратный дворик Шрусбери был родной и подходящей ареной: солдат, не знающий личных привязанностей и преданный только фактам. Мисс Лидгейт, безмятежно стоящая над внешним миром и не затронутая им, могла окутать его приветливым теплом милосердия; эта же женщина, обладающая бесконечно большим знанием мира, дала бы ему правильную оценку и, если понадобится, устранила бы всё, что стояло на пути. Тонкое, подвижное лицо с большими серыми глазами, глубоко сидящими позади толстых очков, было восприимчиво к впечатлениям, но за этой восприимчивостью стоял ум столь же жёсткий и неколебимый, как гранит. Как у главы женского колледжа, подумала Харриет, у неё должны были быть проблемы, поскольку она выглядела так, как будто слово «компромисс» в её словаре отсутствовало, а вся работа на государственной службе — сплошной компромисс. Вероятно, ей были чужды нерешительность в достижении цели или неясность суждения. Если бы что-либо встало между нею и делом правды, она перешагнула бы через него без злобы и без жалости — даже если бы это была её собственная репутация. Жуткая женщина, идущая до самого конца, и это тем более справедливо из-за обманчивой сдержанности и скромности, которую она демонстрирует, когда имеет дело с предметом, далёким от области, в которой она чувствует себя хозяйкой положения.
Когда они подходили, она говорила мисс Габбинс: «Я полностью согласна, что историк должен быть точным в деталях, но если вы не собираете все характеры и обстоятельства, имеющие отношение к делу, вы занимаетесь догадками, не имея фактов. Пропорции и отношения вещей — такие же факты, как сами вещи, и, если вы понимаете их превратно, вы очень сильно фальсифицируете картину».
В тот момент, когда мисс Габбинс с упрямым выражением в глазах собиралась возразить, мисс де Вайн заметила тьютора по английскому и извинилась. Мисс Габбинс пришлось ретироваться, и Харриет с сожалением заметила, что у неё неопрятные волосы, плохая кожа и большая белая английская булавка, крепящая капюшон к платью.
— Боже! — сказала мисс де Вайн, — кто эта совсем лишённая воображения молодая женщина? Она, кажется, очень раздражена моим обзором книги мистера Винтерлейка об Эссексе. Она, наверное, думает, что я должна разорвать бедного человека на части из-за пустяковой ошибки в несколько месяцев, которую он сделал, совершенно случайно, при рассмотрении начала истории семьи Бэкона. Она не придаёт значения факту, что эта книга на сегодняшний день даёт самый исчерпывающий и академической подход к взаимоотношению двух самых загадочных личностей.
— История семьи Бэконов — это её тема, — сказала мисс Лидгейт, — поэтому я не сомневаюсь, что в этом вопросе она сильна.
— Совершенно неправильно видеть собственный предмет непропорционально по отношению к окружению. Ошибку, конечно же, нужно исправить, и я действительно указала на неё в личном письме автору, что является правильной процедурой в случае таких пустяков. Но автор, я уверена, овладел ключом к отношениям между теми двумя мужчинами, и при этом он придерживается факта подлинной важности.
— Ну, ладно, — сказала мисс Лидгейт, демонстрируя в приветливой усмешке крупные зубы, — вы, кажется, обошлись с мисс Габбинс довольно жёстко. А я привела к вам человека, с которым, я знаю, вам не терпится встретиться. Это мисс Харриет Вейн — также художник, уделяющий внимание деталям.
— Мисс Вейн? — Историк обратила сверкающие, близорукие глаза на Харриет, и её лицо озарилось. — Это восхитительно, позвольте сказать, какое наслаждение доставила мне ваша последняя книга. Я думаю, что это лучшее из того, что вы создали, хотя, конечно, я не способна сформулировать своё отношение с научной точки зрения. Я обсуждала это с профессором Хиггинсом, который является настоящим вашим поклонником, и он сказал, что это навело его на в высшей степени интересную мысль, чего раньше с ним никогда не случалось. Он не вполне уверен, выйдет ли из этого что-нибудь путное, но он приложит все усилия, чтобы узнать. Скажите мне, через что вам пришлось пройти?
