Дело об «Иррегулярных силах с Бейкер-стрит» - Энтони Бучер
Два месяца Анна спокойно жила здесь, в Лос-Анджелесе. Священник помог ей обосноваться в чужом городе и даже нашёл ей клиентов при условии, что она ограничит своё ремесло более безобидными сторонами. А вчера, разыскивая дом относительно преуспевающих русских изгнанников, полюбивших её травяные чаи, она прошла мимо 221б и увидела Того Человека. Она не была уверена тогда, что он видел её, но позже обрела эту уверенность; ибо ничто не могло заставить её поверить, что автомобиль сбил её случайно. Она знала тайну Того Человека, и даже вывоз её из Нью-Йорка уже не казался ему достаточно безопасным. Она ещё не умерла, но знала, что он позаботится, чтобы это произошло поскорее.
Мы с миссис Хадсон переглянулись, когда старческий голос затих. Я видел в её глазах почти те же самые мысли, какие, я знал, должны были проявиться и в моих. Что мы могли сделать? Искренность старухи не вызывала сомнений; но её история была, в лучшем случае, предполагаемой, а даже если принять её за правду, что можно было сделать? Связанное с ней обвинение было слишком ужасным, чтобы отнестись к нему легкомысленно, но и слишком скудно обоснованным, чтобы оправдать какие-либо серьёзные действия.
Пока мы стояли и размышляли, не говоря ни слова, ход наших мыслей был резко прерван. Мы услышали шаги на лестнице. Анна Треповна тоже расслышала их и боязливо забилась в свои лохмотья, так что стала казаться неодушевлённой их частью. Священник взглянул на нарисованного святого, словно укрепляя силы, а затем повернулся и решительно посмотрел на дыру в полу, к которой вела лестница.
До чердака донёсся тяжёлый стук. На уровне пола возникла голова. На лоб была надвинута войлочная шляпа, а нижнюю половину лица скрывала небольшая чёрная бородка. Затем в поле зрения появились плечи. В столь жаркий день на мужчине было пальто, отороченное каракулем. Меня пронзила дрожь узнавания.
Теперь он стоял у дыры входа и смотрел на нас. Правая его рука оставалась в кармане пальто — поза, знакомая ценителям гангстерских фильмов. Он говорил тихо и без акцента.
— Я не вижу в этой проклятой дыре, — сказал он. — Где она?
— Её нет здесь, — промолвил священник. — Друзья послали её в больницу.
Очевидно, этого человека было не так-то легко обмануть. Я видел, что его взгляд остановился на куче тряпья, но сам он пока не двигался туда.
— А это кто? — спросил он.
— Они хорошие друзья из моей церкви. Иногда они помогают мне посещать больных.
— Почему я должен задавать эти вопросы? — потребовал мужчина, ни к кому конкретно не обращаясь. — Ложь не к добру.
Он с тихой угрозой повернулся к нам.
— Убирайтесь отсюда, — сказал он. — У меня работа. Она некрасивая. Бог знает, что старуха рассказала вам, но это неважно. Судьи не любят слухов. И всё же я советую вам молчать. Теперь убирайтесь.
Миссис Хадсон смотрела на него с презрительным самообладанием. Хотя я чрезвычайно восхищён её уверенностью, но должен признать, что это было в высшей степени неразумно; ибо в своём спокойном высокомерии она произнесла то, что я знал с самого момента его появления, но строго воздерживался.
— А почему мы должны вас слушаться, — спросила она, — мистер Риколетти?
Рука в кармане дёрнулась, а глаза его неприятно вспыхнули.
— Просто друг из церкви! — гнусным голосом процитировал он. — И как ты узнала о Риколетти? Ты довольно умна для своих размеров, сестрёнка, а? Может, даже слишком умна, ух-ху?
На протяжении всей этой невнятной речи он приближался к миссис Хадсон. Теперь, на финальном «ух-ху?» он провёл свободной левой рукой по её лицу.
И тут я совершил поступок. Быть может, поступок этот был недостоин Дерринга, но, уверен, он оценил бы мои мотивы. Я бросился к ногам Риколетти и потянул его на себя, в то же время изо всех сил стараясь схватить его правое запястье. Мы метались и корчились на полу. Дважды я чувствовал, как металлический стержень из его кармана вонзается мне в рёбра, и каждый раз я ожидал, что его палец нажмёт на спусковой крючок. Я до сих пор не знаю, то ли моя хватка на его запястье была парализующей, то ли я обязан своей жизни некоему извращённому угрызению его совести. Пока мы так метались, я видел, как миссис Хадсон безнадежно обшаривает комнату. Я крикнул ей, призвав бежать, но она, по-видимому, намеревалась остаться и найти какое-нибудь оружие, чтобы помочь мне. Но на том голом чердаке не было ничего — даже табуретки, чтобы нанести удар.
Наконец, я почувствовал, что рука устала. Ещё мгновение, и его запястье освободится, а тогда неизвестно, какая участь нас всех ожидает. Я почти отчаялся, когда поднял голову и увидел стоящего над нами священника. В его руке мерцала красная лампадка. Он наклонился. Пламя лизнуло руку Риколетти прямо под моей хваткой. Мой противник, резко вскрикнув от боли, выпустил револьвер. Священник схватил его, и я услышал треск, когда он обрушил его на череп Риколетти.
В тот же момент раздался крик. Священник поспешил к жалкому ложу, склонился над неподвижной фигурой и вновь повернулся к нам с горестным лицом, не нуждающимся в словах, чтобы понять его значение.
— Идите, — просто сказал он. — Я остаюсь здесь с ней. Я должен сказать молитвы теперь.
— Я пошлю за этим человеком полицию, — пообещал я. — Но если он придёт в себя, пока вы с ним один…
— Я имею это, — он коснулся револьвера. — И я наблюдаем.
Взгляд его устремился к небу.
Мы неохотно ушли. Спускаясь по лестнице, мы почти ничего не различали; даже относительная темнота гаража слепила глаза, привыкшие к долгому пребыванию на том чердаке. Вот почему я не видел мешка, пока тот не опустился на мои голову и плечи.
И это, к сожалению, вся наша история. Мы так и не увидели наших похитителей и, естественно, не знаем, кто они были; ибо, будь они сообщниками Риколетти, почему они не пришли к нему на помощь, услышав сверху шум? Всё, что я знаю, это что они выпустили нас из машины, всё ещё в мешках, где-то в двух кварталах отсюда. К тому времени, когда мы высвободились, машины уже не было. Миссис Хадсон, чьё замечательное чувство направление ничуть не поколебалось после всего случившегося, привела меня сюда.
