Гастон Леру - Тайна желтой комнаты
— В таком случае, — заметил председательствующий, — верно, господин Рультабий объяснит нам, каким образом убийце удалось скрыться.
— Разумеется! — тотчас же отпарировал молодой человек, да с такой уверенностью, что сам председательствующий невольно улыбнулся. И Рультабий взял слово: — Убийца никоим образом не мог бежать из этого угла двора, куда забрался, иначе мы непременно увидели бы его! А если бы не увидели, то обязательно коснулись бы его! Это до смешного крохотный уголок, маленький квадрат, окруженный оградой и рвами. Убийца сам наткнулся бы на нас, или же мы наткнулись бы на него! Квадрат этот был практически так же наглухо заперт рвами, оградой и нашим окружением, как в свое время Желтая комната.
— Тогда скажите нам… Раз человек оказался заперт в этом квадрате, скажите же нам, наконец, как случилось, что вы его упустили?.. Вот уже полчаса я пытаюсь добиться от вас ответа на этот простой вопрос!..
Рультабий снова вытащил луковицу своих часов, украшавших нагрудный карман его жилета, и, невозмутимо взглянув на циферблат, заявил:
— Господин председатель, вы можете спрашивать меня об этом еще три с половиной часа, все равно я смогу ответить на ваш вопрос не раньше чем в половине седьмого!
На этот раз шепот, пробежавший по залу, не выразил ни досады, ни разочарования. В Рультабия начинали верить. Ему оказывали доверие. Теперь уже всех забавляла та настойчивость, с какой он назначал председателю определенный час, будто договаривался о встрече с приятелем.
Что же касается самого председателя, то, поразмыслив видно, он решил не сердиться на этого мальчика, а, смирившись с неизбежным, веселиться вместе со всеми. Рультабий внушал симпатию, и председательствующий проникся этим чувством. К тому же молодой человек с такой точностью определил роль госпожи Матье в этом деле и так хорошо растолковал каждое ее движение в ту ночь, что г-н де Року вынужден был в какой-то мере отнестись к нему всерьез.
— Ну что ж, господин Рультабий, — сказал он, — как пожелаете! Но чтобы до половины седьмого я вас здесь больше не видел!
Рультабий поклонился председателю суда и, покачивая своей большой, круглой головой, направился к двери, ведущей в зал свидетелей.
* * *Взглядом он искал меня, но так и не нашел. Тогда я потихоньку выбрался из тисков сжимавшей меня толпы и вышел из зала суда почти одновременно с Рультабием.
Мой изумительный друг встретил меня с распростертыми объятиями. Он был счастлив и на удивление говорлив, восторженно тряс меня за руки.
— Мой дорогой друг, — сказал я ему, — не стану вас спрашивать, зачем вы ездили в Америку. Иначе вы мне, пожалуй, ответите так же, как председателю, что сможете рассказать об этом только в половине седьмого…
— Нет, мой дорогой Сенклер. Нет, мой дорогой! Вам я сразу же отвечу, зачем я ездил в Америку, потому что вы мой друг. Я ездил, чтобы узнать имя второй половинки убийцы!
— Вот как! Вот как! Имя второй половинки…
— Именно так. Когда мы в последний раз покидали Гландье, я уже знал обе половинки убийцы, а кроме того, имя одной из этих половинок. И в Америку я ездил, чтобы отыскать имя другой известной мне половинки…
В этот момент мы как раз вошли в зал свидетелей. Все присутствующие бросились к Рультабию, всячески выражая ему свое расположение. Репортер был очень любезен со всеми, за исключением Артура Ранса, по отношению к которому проявил крайнюю сдержанность. Когда в зале появился Фредерик Ларсан, Рультабий подошел к нему и наградил одним из тех крепких рукопожатий, болезненный секрет которых был ведом ему одному и после которых ощущение было такое, будто у вас перебиты пальцы. Рультабий, должно быть, не сомневался в том, что здорово обошел его, раз выразил свою симпатию таким образом. Ларсан улыбался, уверенный в себе; и в свою очередь стал спрашивать его, зачем он ездил в Америку. Тут Рультабий, взяв его под руку, рассказал ему с десяток анекдотов о своем путешествии. Затем они незаметно удалились, ведя разговор о вещах более серьезных, и я из деликатности отстал от них. К тому же мне хотелось поскорее вернуться в зал суда, где продолжался допрос свидетелей. Я пробрался на свое место и сразу же почувствовал, что публика не придавала особого значения тому, что происходило сейчас, с нетерпением дожидаясь половины седьмого.
* * *Наконец пробило половину седьмого, и снова появился Рультабий. Невозможно описать волнение, охватившее толпу, когда он подошел к барьеру для свидетелей. Все глаза были устремлены на него, люди старались не дышать. Господин Робер Дарзак поднялся со своей скамьи. Он был бледен как смерть.
Председательствующий торжественно произнес:
— Я не стану требовать от вас клятвы, сударь! Официально вас не вызывали в суд. Однако надеюсь, что нет нужды объяснять вам всю важность слов, которые вы собираетесь произнести здесь. — И добавил угрожающим тоном: — Всю важность этих слов… по крайней мере для вас, если не для других!..
Рультабий, нимало не смущаясь, глядел на него.
— Да, сударь!
— Итак, — продолжал председатель, — мы остановились на том крохотном клочке двора, где скрылся убийца, и вы обещали рассказать нам в половине седьмого, каким образом убийце удалось бежать оттуда, а также назвать его имя. Сейчас уже шесть часов тридцать пять минут, господин Рультабий, а мы все еще ничего не знаем!
— Так вот, сударь! — начал мой друг в такой торжественной тишине, что я и не припомню, доводилось ли мне когда-либо видеть что-нибудь подобное. — Я уже говорил вам, что этот угол двора был практически заперт со всех сторон и что преступник не имел никакой возможности ускользнуть оттуда, ибо те, кто преследовал убийцу, непременно заметили бы его. Это истинная правда. Когда мы собрались там, на этом квадрате в конце двора, убийца все еще находился среди нас!
— И вы его не видели!.. То же самое утверждает прокуратура…
— Нет, господин председатель, мы все его видели! — воскликнул Рультабий.
— И не задержали его!..
— Один только я знал, что он и есть убийца. А мне надо было оставить его на свободе! И потом, в тот момент у меня не было иных доказательств, кроме здравого смысла! Да, только здравый смысл убеждал меня в том, что убийца здесь, рядом, и что мы видим его. Понадобилось время, чтобы сегодня появилась возможность представить суду неопровержимое доказательство, которое, я в этом не сомневаюсь, удовлетворит всех.
— Так говорите же, говорите, сударь! Назовите нам имя убийцы, — не выдержал председательствующий.
— Вы отыщете его среди тех, кто находился в том самом углу двора, — сказал в ответ Рультабий, который, видимо, не собирался спешить…
Присутствующие начали проявлять нетерпение, в зале послышался шепот:
— Имя! Имя…
В ответ на это, тоном, за который его следовало бы отхлестать по щекам, Рультабий сказал:
— Я несколько тяну со своим показанием, господин председатель, так как у меня есть для этого веские причины!..
— Имя! Имя! — неистовствовала толпа.
— Тихо! — пронзительно крикнул судебный исполнитель.
— Сударь, вы должны немедленно назвать нам имя! — грозно сказал председательствующий. — Итак, среди собравшихся в конце двора мы видим лесника — он умер. Не он ли убийца?
— Нет, сударь.
— Папаша Жак?..
— Нет, сударь.
— Сторож Бернье?
— Нет, сударь…
— Господин Сенклер?
— Нет, сударь…
— Господин Артур Ранс в таком случае? Остается один господин Артур Ранс и… вы! Вы не убийца, нет?
— Нет, сударь!
— Значит, вы обвиняете господина Артура Ранса?
— Нет, сударь!
— Я ничего больше не понимаю!.. Куда вы клоните?.. Там никого больше не было.
— Вы ошибаетесь, сударь!.. Никого не было внизу, зато был кое-кто наверху, тот, кто высунулся из окна в этот самый угол двора…
— Фредерик Ларсан! — воскликнул председательствующий.
— Фредерик Ларсан! — оглушил всех звонкий голос Рультабия. И, повернувшись к публике, среди которой уже раздавались возгласы протеста, Рультабий бросил ей в лицо эти слова с такой силой, на которую, по моим понятиям, он просто не был способен: — Да, Фредерик Ларсан! Он самый!
В зале поднялись крики, в них слышались изумление, растерянность, возмущение и недоверие, другие же выражали свое восхищение этим маленьким человечком, у которого достало смелости выдвинуть подобное обвинение. Председатель даже и не пытался навести порядок, а когда крики смолкли под напором энергичного шиканья тех, кому не терпелось узнать, что же было дальше, послышался голос Робера Дарзака, который, снова упав на свою скамью, отчетливо произнес:
— Этого не может быть! Он с ума сошел!
— Как! — воскликнул председатель. — Вы, сударь, осмеливаетесь обвинять Фредерика Ларсана! Видите, какое впечатление произвело выдвинутое вами обвинение… Даже господин Робер Дарзак и тот считает вас безумцем!.. А если это не так, вы должны представить доказательства…
