Джон Карр - Огонь, гори!
— Жуткие развалины, — пробормотал Чевиот. — Ты только посмотри!
На Парламент-стрит собралась небольшая толпа; люди обступили невысокого человечка с широкой грудью и копной седых волос. Он поднялся на деревянный ящик у самой двери в лавку под вывеской: «Т.Ф. Пиннер. Закройщик и портной».
По противоположной стороне улицы расхаживал полицейский. Он наблюдал за происходящим, но не вмешивался. Оратор — из кармана его сюртука торчала бутылка виски — постепенно распалялся.
— Разве вы не хотите, чтобы отменили Хлебные законы? — кричал он. — С голодом не поспоришь! Даже они не справятся с голодом! Найдется ли среди вас хоть один, — портной поднял вверх сжатый кулак, — кто не голодал бы или у кого не голодали бы дети?
— Нет! — крикнул кто-то.
Толпа, впрочем немногочисленная, заворчала и задвигалась. Люди вывалились на мостовую. Роберт в ожидании помехи занес над головой хлыст.
— Проезжайте! — приказал Чевиот, вставая в полный рост. — Не трогайте никого. Вперед!
— Единственный способ добиться отмены, — продолжал оратор, — это реформа избирательной системы! Факты, истинные факты…
Они миновали толпу; голос оратора постепенно затихал вдали.
— Джек, — попыталась успокоить Чевиота Флора, которая не огорчилась, а скорее удивилась его реакции, — такое случается каждый день! При чем здесь мы?
— Да, сегодня днем или вечером ни при чем. Во всяком случае…
Он все еще стоял в шаткой карете, держась за поручень за спиной кучера. Ему было не по себе, потому что прошлое, частью которого он являлся, неожиданно зловеще и резко схватило его за горло.
Справа высились скромные старинные башни Аббатства. Слева, за Вестминстерским мостом, он увидел еще одну башню: приземистую, квадратную, рядом с группой кружевных нарядных зданий, протянувшихся к массивному каменному Вестминстер-Холлу. Через пять лет все, что находится слева, кроме самого Вестминстер-Холла, будет уничтожено пожаром и сгинет навеки. Он смотрел на старый Парламент; с вершины его квадратной башни свисал флаг, свидетельствующий о том, что сейчас проходит заседание.
А за Вестминстерским мостом и квадратной башней текла Темза, еще не окаймленная гранитными набережными. Вода была коричневой от грязи и мусора. Добрая река, которая вскоре принесет холеру!
— Джек, — удивилась Флора, — ради бога, что ты бормочешь?
Чевиот не отдавал себе отчета в том, что заговорил вслух. Сев рядом с Флорой, он взял ее за руку.
— Прости меня. Конечно, тот пьяный портной кажется тебе глупым и нелепым? А ведь он прав. Все так и будет, как он говорит.
— Ты что, за реформу?!
— Флора, я ни на чьей стороне. Я только сожалею о несчастье, которое принес тебе и, возможно, еще принесу из-за того, что не могу ничего объяснить. А сейчас мы едем за город. Так что давай постараемся забыть обо всем остальном.
Им действительно удалось обо всем забыть. Когда они пересекли Воксхоллский мост, железный и сравнительно новый, суррейский берег реки предстал их глазам во всей своей осенней красоте. В Воксхолл-Гарденз царило затишье: пусты были аллеи, площадка для оркестра, никого не было у двух статуй Аполлона и одной (странная компания!) — Генделя.
Однако приятнее было побыть наедине. Карета выехала на поляну, окруженную деревьями. За деревьями мелькали очертания изящной беломраморной беседки со статуей внутри. Так как построена беседка была в греческом стиле, статую, вероятнее всего, назвали Афродита.
На поляне Роберт развернул лошадей, намотал поводья на рукоятку хлыста, спрыгнул на землю и произнес небольшую речь. Насколько он понимает, заявил кучер, он не понадобится госпоже часик-другой. У входа в Воксхолл-Гарденз имеется пивная «Собака и гриф». Так не позволено ли будет ему отлучиться ненадолго?
Флора в столь же пышных выражениях даровала ему свое согласие. И Роберт не мешкая удалился.
— А сейчас, сэр, — заявила Флора, напустив на себя притворно-жеманный вид, хотя сердце ее сжимала тревога, — будьте так добры, расскажите о том, о чем вы намекали весь день. Неужели ты хочешь свести меня с ума? Я… Что случилось?
Чевиот смотрел на небо.
— Время, — проговорил он, не думая. — Должно быть, давно перевалило за полдень. Позже, чем я думал!
Проще было бы посмотреть на часы. Однако Чевиот не осмеливался.
— Время?! — возмущенно переспросила Флора. — Какое оно имеет значение?
— Да нет, нет, вовсе не то! Разве что…
— Хочешь есть или пить? — спросила Флора, высокомерно постукивая носком ботинка по корзине. — Здесь всего много, раз ты находишь мое общество таким утомительным!
— Прекрати! Не сейчас…
— Ах, понимаю! Но вчера ночью, или, скорее, сегодня утром, было так… так…
— Да, — ответил он с таким же жаром. — Все было прекрасно и замечательно. Я повторяю: прекрасно и замечательно! Вот почему я должен задать тебе вопрос: Флора, мы с тобой когда-нибудь были женаты?
— Женаты?!
— Да. Я не шучу.
— Ничего себе! Ну и вопрос! Если… если и были, — вскричала Флора, — то я, должно быть, приносила обеты у алтаря во сне! И потом, ты… ни разу не просил меня выйти за тебя!
— Ты уверена? Тебе самой никогда не казалось, что мы женаты? А вот у меня возникло такое чувство. Когда я утром крался по лестнице вниз и вышел, никого не разбудив, то подумал…
— Меня удивило, — перебила она, — как тебе удалось не разбудить меня. Я всегда просыпаюсь, когда ты уходишь. Я протянула руку, но тебя рядом не оказалось. Ужас! Мне показалось, что ты ушел навсегда…
— Флора, остановись! Не говори ничего… сейчас не надо!
Он опустил голову и увидел зеленый бювар. Но он не думал о нем. Деревья с еще не облетевшими листьями — желтыми и красными — тихо шептались на ветру вокруг греческой беседки.
— Нет, — Чевиот озадаченно покачал головой, — не может быть! Ты заключена в этом веке и всегда жила в нем. А я…
— Что?
— Слушай! Всего три ночи назад я обещал рассказать тебе все. Я должен так поступить, но ты все равно мне не поверишь. Как тогда, у леди Корк, ты отпрянешь от меня и решишь, что я сошел с ума или напился, хотя глаза у меня ясные, а язык не заплетается…
— Не поверю?
— И все же я должен сказать, — упрямо повторил он, как будто не слышал ее. — Бывают сны и предчувствия — может, они живут в душе. Я думаю, Флора, скоро нас с тобой разлучат.
— Нет!
Она бросилась в его объятия, но не как пылкая любовница. Они разговаривали шепотом, словно отчаянно и тихо ссорились.
— Но что может нас разлучить? Ты хочешь сказать… смерть?
— Нет, любовь моя. Не смерть. Но… да, нечто в таком роде.
Флора протестующе вскрикнула. Чевиот еще крепче прижал ее к груди, и между ними разыгралась одна из бесконечных, болезненных сцен, в которой каждая сторона не правильно истолковывает слова другого; ссора никак не могла прекратиться. Флора утверждала, что он, по его словам, умрет; он возражал, что ничего подобного не говорил. Ссора все длилась и длилась, а тени удлинялись, и росла тоска.
— Тогда будь добр, объясни, что ты имел в виду! — всхлипывала Флора.
— Я стараюсь. Вскоре настанет час, который окажется часом победы и ликования, но всесильное время все изменит — и все растворится. Все! Как там говорится — «бестелесный образ»? Впрочем, не важно! О, как мне будет тяжело!
— Не понимаю! Не понимаю!
— Я видел сон…
— Ах, сон! Всем известно, что сны сбываются наоборот.
— Когда-нибудь сны станут истолковывать по-иному. Нет, возможно, мне не стоило называть то, что я видел, сном. — Он перевел дух. — Отлично! Лучше тебе знать правду. Когда ты однажды сказала, что я кажусь человеком из другого мира, ты была близка к истине. Я действительно…
— Миледи! Сэр!
Ушедшие в собственный мир, они не услышали громкого покашливания, которое, видимо, продолжалось уже достаточно долго. Когда кучер Роберт решил, что вот-вот задохнется от собственной тактичности, он тихонько позвал их.
Флора и Чевиот очнулись и подняли головы. Словно пробудившись ото сна, Чевиот заморгал и оглянулся. Стемнело. Тени стали такими густыми, что он с трудом различил очертания Роберта с фонарем.
Стало сыро; поднялся туман. Греческая беседка смутно белела в отдалении.
— Простите, миледи, — произнес Роберт, — но я решил, не пора ли возвращаться. Сейчас двадцать пять минут шестого.
Рука Чевиота метнулась к жилетному карману.
— Шестого?!
— Да, сэр. И даже больше. В двадцать пять шестого я вышел из «Собаки и грифа», а оттуда еще дойти надо.
Тут они услышали цоканье копыт на дороге. Лошади мчались галопом. Они быстро приближались. Чевиот решил, что всадников должно быть трое. Раскачивающийся фонарь в руке первого всадника высветил зеленовато-желтую листву.
Значит, Хогбен все же приехал. Двое других, должно быть, лейтенант Уэнтуорт и Фредди Деббит. Но Хогбен мог послать кого-то вместо себя…
— Роберт, — попросил Чевиот, — прошу вас, садитесь на козлы и как можно скорее везите леди Дрейтон домой.
