Найо Марш - Смерть в день рождения
— Может быть, это так, — сочувственно произнес Аллейн. — Он страшно переживал. Но, возможно, для него это даже и к лучшему.
— Как вы смеете так говорить! — воскликнул Ричард, но тут же спросил: — Что вы имеете в виду?
— А вам не кажется, что он дошел до предела? Он потерял то, что больше всего ценил в жизни.
— Я… я хочу взглянуть на него.
Аллейн вспомнил лицо Чарльза.
— Обязательно, но немного позже.
— Да, попозже, — быстро согласился Харкнесс.
— А пока, — Аллейн повернулся к Анелиде, — я советую вам пойти в его старую комнату и чего-нибудь выпить. Хорошо?
— Да, — ответила Анелида. — Правильно. Пойдем, — и она взяла Ричарда за руку.
— Что бы я делал без тебя, Анелида, — сказал Ричард, глядя на нее.
— Пойдем, — повторила она, и оба вышли.
Аллейн кивнул Харкнессу, чтобы тот следовал за ними.
Маленькие вычурные каминные часы разразились неистовым каскадом серебряных колокольчиков и пробили полночь. В комнату вошел инспектор Фокс и прикрыл за собой дверь.
Аллейн взглянул на Мориса Уорэндера.
— А теперь, — заявил он, — пора кончать увиливать от прямых ответов. Я должен знать правду.
— Не понимаю, о чем вы, — ответил Уорэндер, но голос его прозвучал неуверенно.
— Удивительно! Я заметил, что эту фразу говорят почему-то именно тогда, когда точно знают, что имеется в виду. Однако я могу и пояснить. Несколько минут назад, сразу после смерти Чарльза Темплетона, я разговаривал с няней, миссис Пламтри. Я объяснил ей, что догадываюсь, как все происходило: оставшись наедине с хозяином, она пригрозила ему. Я был уверен, что она поступила так, потому что знала: Темплетон скрывает некие факты, которые сняли бы с вашего сына подозрения в убийстве. Я считаю, что от волнения у него начался сердечный приступ, от которого он и умер. Я объяснил няне, что ваш сын вне опасности, после чего она призналась, что все так и было. Теперь я заявляю вам, что ваш сын вне опасности. Если вы скрываете какую-либо информацию из страха отяготить существующие против него улики, вы заблуждаетесь.
Уорэндер хотел что-то сказать, но резко отвернулся и не произнес ни слова.
— Вы уже раз отказались рассказать мне, чем угрожала миссис Темплетон в оранжерее, но я узнал об этом, хотя, признаюсь, и не без труда. Когда я спросил вас, не ссорились ли вы с Чарльзом Темплетоном, вы это отрицали. Хотя я уверен, что вы все-таки с ним поссорились, и это случилось, когда вы находились вдвоем в кабинете перед моим первым приходом туда. Во время нашего разговора вы даже не смотрели друг на друга. Его явно тяготило ваше присутствие, а вы, в свою очередь, не хотели с ним оставаться. Я должен спросить вас еще раз. Вы ссорились?
— Если это можно назвать ссорой, — пробормотал Уорэндер.
— Это касалось Ричарда Дейкерса? — спросил Аллейн, но, не дождавшись ответа, добавил: — Думаю, что да. Хотя, разумеется, это лишь догадки, и вы можете их опровергнуть, если хотите.
Уорэндер распрямил плечи.
— К чему все это? — спросил он. — Вы хотите меня арестовать?
— Вы, конечно, знаете обычное предупреждение полиции. Но послушайте, сэр. Ведь у вас была ссора с Чарльзом Темплетоном, и я уверен, из-за Ричарда Дейкерса. Вы сказали Темплетону, что отец — вы?
— Не говорил, — быстро ответил он.
— Значит, он знал об этом?
— Нет… С самого начала мы решили, что ему лучше ничего не знать. Никто не должен был знать.
— Вы не ответили на мой вопрос. Тогда я спрошу по-другому. Стало ли Темплетону сегодня впервые известно, что Дейкерс — ваш сын? Верно?
— Почему вы так думаете?
— У вас всегда были дружеские отношения. Но сегодня, когда можно было бы ожидать, что общее горе вас сблизит еще больше, Темплетон выказывает явное нежелание видеть и вас и Дейкерса.
— Верно, — ответил Уорэндер, внезапно поворачиваясь.
— И все же вы этого ему не говорили, — Аллейн подошел к полковнику и заглянул ему в лицо. — Это она ему все рассказала. Не посоветовавшись с вами. Не думая, как это отразится на вас или на мальчике. Просто потому, что ее обуяла одна из ее вспышек злобы, которые становились все более и более неуправляемыми. Она заставила вас в присутствии мужа опрыскать ее этими невыносимыми духами. Полагаю, с единственной целью — разозлить его.
— Потом вы ушли, оставив их вдвоем. И тут она нарушила тридцатилетнее молчание и все ему выложила.
— Вы этого не знаете наверняка.
— Выйдя через несколько минут из комнаты, она уже на площадке продолжала кричать: «Это говорит лишь о том, как можно заблуждаться. Убирайся куда угодно, дружочек, и чем скорее, тем лучше». Флоренс ушла раньше. Вас там тоже не было. Значит, разговаривала она с мужем. Она сказала вам об этом?
— Мне? Какого черта?..
— Она сообщила вам, что рассказала обо всем Темплетону?
Отвернувшись к камину, Уорэндер закрыл лицо руками.
— Да, — запинаясь, пробормотал он. — Да! Какое это теперь имеет значение. Да, говорила.
— Во время приема?
В ответ он что-то утверждающе промычал.
— До или после скандала в оранжерее?
— После, — рук от лица он так и не отнял, и его голос прозвучат неузнаваемо. — Я пытался остановить ее, когда она набросилась на девочку.
— И это вызвало ее злость к вам? Понимаю.
— Я пошел было за девочкой и ее дядей. Но она, задержав меня, прошептала: «Чарльз знает о Дикки». Если бы видели, какое у нее при этом было лицо! Ужасно! Я не мог смотреть. Просто вышел оттуда, — подняв голову, он взглянул на Аллейна. — Это невозможно описать.
— И вы больше всего боялись, что она теперь все расскажет мальчику?
Он ничего не ответил.
— И она это сделала. Ее просто обуял демон, и она совсем разошлась. Позвала его к себе в комнату и все выложила. Должен сказать, это были ее последние слова.
— Как вы можете… — начал Уорэндер. — Вы говорите такие вещи… — он был не в состоянии продолжать. Его покрасневшие глаза наполнились слезами, а лицо посерело. Он казался совсем старым. — Не понимаю, что со мной, — пробормотал он.
Но Аллейн понимал.
— Конечно, дело дрянь, — проговорил он, — если обнаруживаешь, что зря заботился о ком-то всю жизнь. Ведь если близкая женщина начинает превращаться в настоящее чудовище, наверное, любой мужчина предпочтет, чтобы она умерла.
— Почему вы мне это говорите? Почему?
— А вы с этим не согласны?
Жест, которым Уорэндер привычно поправил галстук, выглядел сейчас нелепо, потому что рука его дрожала.
— Понимаю, — произнес он. — Полагаю, вы сразу все поняли.
— Боюсь, что не сразу.
Уорэндер взглянул на лучащийся радостью портрет мисс Беллами.
— Ничего больше не осталось, — проговорил он. — Ничего. Как вы хотите, чтобы я поступил?
— Я должен поговорить с Дейкерсом, а потом со всеми остальными. Думаю, вам придется присоединиться к ним.
— Хорошо, — ответил Уорэндер.
— Хотите выпить?
— Да, если можно.
Аллейн посмотрел на Фокса. Тот вышел и вернулся со стаканом и графином. Инспектор вспомнил, что видел их на столике, который разделял двоюродных братьев во время его первой встречи с ними.
— Виски, — сказал Фокс. — Если угодно. Налить вам, сэр?
Одним глотком Уорэндер выпил неразбавленное виски.
— Очень вам обязан, — сказал он, выпрямляясь. На лице промелькнула тень улыбки. — Еще стаканчик — и я буду готов ко всему. Так?
— Я пойду сначала поговорю с Дейкерсом, — сказал Аллейн.
— Вы хотите… все рассказать ему?
— Я думаю, так будет лучше.
— Да. Понимаю. Да.
Аллейн вышел.
— Он сделает это очень аккуратно, сэр, — успокаивающе произнес Фокс. — Можете в этом быть уверены.
— Аккуратно! — пробормотал Уорэндер со звуком, похожим на смешок. — Аккуратно!
3
Знакомые Мэри Беллами собрались в ее гостиной последний раз. Через несколько дней этот дом будет продан под конторы какой-то новой телевизионной компании. В холле, бог весть почему, для украшения установят паланкин. Полностью сохраненный интерьер Берти Сарасена послужит фоном к горячим спорам о новых трюках, а кабинет Чарльза Темплетона превратится в комнату отдыха для незанятых актеров. Но пока здесь все по-прежнему. Выдохнувшись от волнений, гнева и сострадания, гости равнодушно обменивались отрывочными замечаниями, беспрестанно курили и время от времени машинально подливали себе из принесенных Грейсфилдом бутылок. Филпот оставался на страже в углу комнаты.
О смерти Чарльза Темплетона они узнали от доктора Харкнесса. Не позаботившись о подготовке, тот просто сразил их новостью, и теперь все пребывали в состоянии крайнего изумления. Когда вернулись Анелида и смертельно бледный Ричард, всем пришлось сделать усилие, прежде чем они вообще могли что-либо сказать. В конце были произнесены приличествующие фразы, но Анелиде сразу стало ясно, что запас сострадания у всех исчерпан. И хотя сочувствие было искренним, каждому пришлось прибегнуть к актерской технике, чтобы выразить его. Наконец Рози Кавендиш догадалась прекратить эти вымученные усилия и просто поцеловала Ричарда, ласково добавив:
