Дело об «Иррегулярных силах с Бейкер-стрит» - Энтони Бучер
— Вы не имеете права спрашивать меня об этом, лейтенант, — неуверенно раздался обычно столь гулкий голос доктора Боттомли. — Вы знаете, что ваше положение здесь не отличается от любого из нас; я не обязан вам отвечать.
— Но вы обязаны отвечать нам, — с непривычной силой прервал его Дрю Фернесс. — Мы собрались сегодня здесь, чтобы обдумать это дело. Всё, что всплывает, должно быть исследовано до дна. Если вам известны какие-либо относящиеся к делу факты…
— Заверяю вас, что они к делу не относятся.
— А относились к делу ваши нелепые, скандальные сказки о моей семье? Всё было в порядке, а? Это был дух игры. Вытащите всех гнилых ползучих тварей на свет, помогут они нам или нет. Давайте хорошенько рассмотрим их. Но когда это ваша…
— В самом деле, он прав, Боттомли, — вставил Джонадаб Эванс. — Что бы вы ни знали об Уорре…
— Верно, Herr Doktor. Наше расследование должно вести без оглядки на личности и личные обстоятельства…
Руфус Боттомли встал. Гордая эспаньолка затряслась в безнадежном негодовании, а его низенькое, толстое тело раздулось от ярости. Он раскрыл рот, но не стал говорить: «Ад и смерть!» Он просто сказал:
— Чёрт возьми! Я не тот человек, чтобы меня так травить. Я уже говорил вам, что дело Энн не имеет ничего общего с Уорром — вообще ничего. Если оно… Но неважно. Ужасно, что Ридгли вообще наткнулся на это. Но обморок, клянусь вам, чистое совпадение; и если вы хотите превратить его во что-то ещё, можете нырнуть с моими пожеланиями в самое глубокое адское озеро и там кувыркаться, сколько влезет.
— Держите себя в руках, Боттомли, — мягко проговорил мистер Эванс.
— Держать себя в руках? Недостаточно того, что я должен сидеть здесь и выслушивать вести, которые разрывают сердце. Недостаточно даже того, что меня донимают вопросами, инсинуациями и гнусными намёками на какое-то немыслимое соучастие. Но теперь меня просят держать себя в руках? Да чёрта с два! — заорал он — и, сделав это, вдруг словно подчинился отвергнутому им же совету. По крайней мере, физически. Его тело больше не тряслось, а борода топорщилась сурово и непоколебимо, когда он шёл к двери. — Я иду в свою комнату, — изо всех сил сдерживаясь, проговорил он. — Я мог бы, если бы захотел, усомниться даже в праве сержанта Финча законно держать нас в этом доме. Естественно, ни у кого нет полномочий задерживать меня в этой комнате. Мне будет интересно послушать позже, какие ещё маленькие сюрпризы вы друг другу заготовили. В данный момент я желаю только тишины. Доброй ночи.
Он удалился. Ни Джексон, ни сержант не пытались остановить его.
— После этой трогательной сцены, — проговорил Харрисон Ридгли, — предлагаю всем выпить ещё по одной. А затем, если я позволю себе принять председательство в отсутствие нашего возмущённого Тантала, мы будем иметь честь выслушать Отто Федерхута. И кто, — вслух задумался он, — получит по пальцам на сей раз?
Глава 14
Примечательное дело ядовитой ящерицы,
повествование Отто Федерхута
Свою историю, meine Herren,[87] я должен предварить двумя извинениями. Одно из них касается хода моей речи, ибо, хотя я напечатал свой рассказ и тщательно перечитал рукопись, я всё же не уверен, где должны быть слова. Часто я слышал, как американцы и англичане протестуют против порядка слов в немецком языке; но наши слова, по крайней мере, следуют правилам. Вам эти правила могут показаться странными, но у нас никогда не возникает сомнений, где должно быть слово. В вашем порядке («естественном», как вы, кажется, его называете), я теряюсь.
Другое извинение состоит в том, что я не предоставлю вам возможности сменить место действия. Я не предлагаю вам ни заброшенных домов, наполненных нацистскими шпионами, ни санаториев с прекрасными падающими в обморок служанками. Я показываю вам лишь этот дом, 221б, и претендую на интерес моего рассказа лишь в том, что жизнь моя оказалась в большей, чем когда-либо опасности от последователей Фюрера.
После ланча мой рассказ продолжается тем, что я обнаруживаю у входной двери спор между сержантом и странным молодым человеком. Молодой человек, насколько я понимаю, стремится увидеть кого-нибудь из нас — то есть любого «Иррегулярного», за исключением лишь Джонадаба Эванса, — и этот факт в тот момент выглядит весьма странным. Сержант упрямо настаивает, что молодой человек — репортёр, и настаивает, что тот не зайдёт внутрь, но на лице его я читаю напряжение личной озабоченности, не свойственное человеку, пытающемся обеспечить своего редактора статьёй.
Я вмешиваюсь в спор.
— Сержант, — говорю я, — если этот молодой человек желает видеть одного из нас, почему бы нет? Это может быть важно.
Лицо молодого человека просияло, и он атаковал сержанта со свежими силами, пока этот достойный офицер, наконец, не сдался, продолжая ворчать.
— Я Отто Федерхут, — объяснил я. — И, боюсь, лишь я могу быть вам полезен. Я не видел сегодня никого из остальных, кроме герра Эванса, и не знаю, куда они могли деться. Но если вы подниметесь в мою комнату, мы сможем обсудить вашу проблему.
На первом этаже под крышей было жарко. (Прошу прощения; читая, я помню, что вы говорите «второй этаж». Если я хочу быть хорошим американцем, то должен привыкнуть к таким вещам.) Я открыл окна, мы сняли пиджаки и устроились поудобнее.
Я хотел бы прибавить сюда романтический штрих и описать вам молодого человека, хотя мне всегда казалось, что описание внешности мало помогает в установлении образа ума и нрава. Ибо разве не было правилом судебной процедуры, что в каждом обжаловании дела должно быть представлено полное описание всех сторон и свидетелей? День Ломброзо прошёл, а день Хутона[88] хотя и настал, но свет его ещё слаб. Более того, молодые люди Америки в своей стройной и мускулистой невзрачности кажутся мне иногда столь же неразличимыми, как многие китайцы. Итак, я не могу сказать ничего, кроме того, что это был молодой американец, отличавшийся от своих многочисленных собратьев лишь тем, что он имел при себе трость, являющую собой ныне в этой стране редкость, и что я счёл его честным и прямым ещё до того, как оказался обязан ему своей жизнью. Кроме того, возможно, мистер Эванс даст вам более полное его описание, когда я закончу.
* * *
Джонадаб Эванс резко выпрямился в кресле.
— О чём
