Гастон Леру - Тайна Желтой комнаты
— Вы по-прежнему отказываетесь сообщить, где находились в то время, когда на мадемуазель Станжерсон было совершено покушение?
Робер Дарзак красноречиво покачал головой.
Председательствующий вновь обратил вопрошающий взгляд на Рультабиля.
— Отлучки господина Дарзака были непосредственно связаны с секретом его невесты. Поэтому он считает необходимым хранить молчание. Представьте себе, что Ларсан, стараясь навлечь подозрение на своего соперника, трижды назначал ему свидание в таких местах, которые могли бы компрометировать господина Дарзака. Конечно, теперь Дарзак скорее позволит себя осудить, чем выдаст что-либо, касающееся мадемуазель Станжерсон. Ларсан это знал и поэтому выкинул такой номер.
Председательствующий поколебался, но любопытство все-таки победило.
— Что же это все-таки может быть за тайна? — снова спросил он.
— Я не могу этого сказать, но думаю, что теперь вам известно уже достаточно для оправдания господина Дарзака, даже если Фредерик Ларсан и не вернется. А я уверен, что он не вернется.
И Рультабиль с облегчением вздохнул. Казалось, весь зал облегченно вздохнул вместе с ним.
— Еще один вопрос, — сказал председательствующий. — Теперь уже ясно, что Ларсан старался бросить тень на обвиняемого, но какую цель он преследовал, навлекая подозрения и на дядюшку Жака?
— Он повышал свой авторитет полицейского, господин председатель, распутывая улики, которые сам же и создавал. Этим трюком Ларсан часто пользовался, чтобы отвести подозрения, которые могли обратиться против него самого. Он доказывал невиновность одного, перед тем как обвинить другого.
Это дело Ларсан подготавливал постепенно. Он даже приходил к господину Станжерсону как представитель лаборатории сыскной полиции по поводу выполнения некоторых опытов и таким образом уже дважды побывал в павильоне до преступления. И, улучив момент, стянул пару поношенных башмаков и старый берет, которые дядюшка Жак связал в узел, чтобы отнести одному из своих друзей-угольщиков. Оба раза Ларсан был загримирован настолько удачно, что старик впоследствии не узнал его.
Когда преступление было обнаружено, дядюшка Жак побоялся немедленно признать свои вещи, так как они возбуждали естественные подозрения. Этим-то и объясняется смущение бедняги, когда мы с ним заговорили на эту тему.
Все ясно как день, и я заставил Ларсана признаться мне в этом. Что он и сделал с превеликим удовольствием, так как был не только отъявленным негодяем, но еще и артистом своего дела. Это его манера работать. Также он поступал и при ограблении «Всеобщего кредитного общества», и при похищении золотых слитков. Эти дела следует пересмотреть, господин председатель, так как с тех пор, как Ларсан-Бальмейер начал работать в сыскной полиции, в тюрьмах оказалось множество невиновных людей.
XXVIII. ГЛАВА, в которой доказывается, что всего не предусмотришь
Большое волнение, шум, крики «браво». Мэтр Анри-Робер выступил с предложением отложить рассмотрение дела до следующей сессии для получения дополнительных данных. Прокурор присоединился к этому предложению, и дело было отложено. На следующий день Робер Дарзак был освобожден условно до следующего заседания суда. Счастливо избежав ужасного обвинения, которое ему угрожало, он выражал надежду, что мадемуазель Станжерсон постепенно поправится. Папашу Матье освободили из-под стражи немедленно. Тщетно искали Фредерика Ларсана.
Что касается Рультабиля, то он стал всеобщим кумиром. Публика с триумфом вынесла его из Версальского дворца на руках. Крупнейшие газеты мира описывали его подвиги и помещали его фотографии. И он, который интервьюировал столько знаменитостей, сам стал знаменитым, и репортеры наперебой старались поговорить с ним. Должен признать, что это не заставило его задрать нос.
Мы вместе уезжали из Версаля, весело отметив в ресторане его возвращение из Америки. В поезде я закидал его вопросами, которые не задавал во время обеда, зная, что Рультабиль любит поесть спокойно.
— Мой дорогой, — сказал я ему, — дело Ларсана исключительно и достойно вашего героического ума.
Однако Рультабиль жестом остановил меня и попросил выражаться попроще, заявив, что никогда не утешится, если такой прекрасный интеллект, как мой, рухнет в бездну глупости и только по причине моих неумеренных восторгов его недостойной личностью.
— Перехожу к делу, — сказал я, слегка задетый, — все происшедшее не объясняет мне, что вы делали в Америке. Если я правильно понял, то, уезжая в последний раз из Гландье, вы уже знали, что Ларсан убийца, и вам было ясно, каким образом он пытался совершить преступление.
— Вполне. А вы, — спросил он, меняя тему разговора, — разве вы ни о чем не догадывались?
— Ни в малейшей степени.
— Это невероятно.
— Но, дорогой друг, вы же скрывали от меня свои мысли, а я не умею читать их на расстоянии. Когда я объявился в Гландье с револьверами в карманах, вы уже его подозревали?
— Да, я сделал выводы после происшествия в Необъяснимой галерее, но возвращение Ларсана в комнату мадемуазель Станжерсон было мне еще непонятным. Если помните, пенсне дальнозоркого я увидел уже только при вас. Наконец, все эти подозрения были обоснованы, так сказать, только теоретически, и версия о Ларсане-убийце показалась мне настолько чудовищной, что я решил подождать более очевидных улик. Эта мысль все время меня преследовала, и по временам я разговаривал с вами о сыщике в таком тоне, что вы должны были насторожиться.
Во-первых, я не говорил, что он ошибается, а назвал всю систему его доказательств достойной презрения. Вам казалось, что это относится к полицейскому, я же имел в виду бандита. Вспомните, перечисляя все доказательства, скопившиеся против Робера Дарзака, я вам сказал: «Все это дает основания для гипотезы Великого Фреда, которая введет его в заблуждение». И я прибавил тогда удивившим вас тоном: «Но так ли уж заблуждается Фредерик Ларсан? Вот в чем все дело!»
Это должно было заставить вас задуматься. Все мои подозрения вылились в этой фразе. Я хотел сказать, что он не столько заблуждается, сколько желает ввести в заблуждение нас.
Но вы ничего не поняли. И это было естественно, так как до находки пенсне я и сам считал гипотезу о виновности Ларсана абсурдной. Но пенсне наконец-то объяснило мне причину его возвращения в комнату мадемуазель Станжерсон. О! Вы помните мою радость, мой восторг. Я-то его хорошо помню. Я бегал, как сумасшедший, по комнате и кричал вам: «Я одолею Великого Фреда! Я его побью!» Эти слова относились к преступнику. И хоть Робер Дарзак просил меня не оставлять без внимания комнату мадемуазель Станжерсон, мы просидели, обедая вместе с Ларсаном и не принимая никаких мер предосторожности, до десяти часов вечера. Я был спокоен, ведь он находился напротив меня.
И в этот момент вы могли бы понять, что я опасаюсь только этого человека. Я вам говорил, когда мы обсуждали предстоящее появление убийцы: «О, я уверен, что Фредерик Ларсан будет здесь этой ночью».
Но есть одно существенное обстоятельство, которое должно было полностью и сразу разоблачить убийцу, обстоятельство, выдававшее Ларсана с головой и которое мы упустили. И вы, и я.
Вы не забыли истории с тростью? Я был необычайно удивлен тем, что во время следствия Ларсан не использовал эту трость против Робера Дарзака. Трость, которая была куплена в самый вечер преступления человеком, по описанию удивительно похожим на Робера Дарзака. И сейчас, перед тем как он сел в поезд, чтобы исчезнуть навсегда, я попросил Ларсана объяснить, почему трость так и не была использована. Лжесвидетель сказал, что и не собирался применять ее в процессе расследования. Более того, мы поставили его в весьма затруднительное положение на вокзале в Эпиней, доказав, что он лжет.
Если помните, Ларсан объяснил, что получил эту трость в Лондоне, а надпись на ней доказывала, что ее купили в Париже.
Почему в этот момент, вместо того чтобы решить: «Фред лжет. Он был в Лондоне, но не мог там получить этой парижской трости», — почему мы не сказали себе: «Фред лжет. Он не был в Лондоне, так как купил эту трость в Париже, значит, он был во Франции в день преступления!» Это могло послужить основным моментом для подозрения.
Посетив господина Кассета, вы сообщили мне, что трость была куплена человеком, похожим на Робера Дарзака, но Дарзак дал нам честное слово, что ничего подобного не покупал.
После происшествия в сороковом отделении мы знали также, что какой-то человек в Париже выдает себя за Робера Дарзака. Мы должны были спросить себя: «Кто этот человек, явившийся в вечер преступления к Кассету покупать трость, которая находится в руках у Ларсана?»
Как можно было не сказать себе сразу: «А что, если неизвестный, переодетый Дарзаком и купивший себе трость, которая находится в руках у Фреда, и есть сам Фред!»
