Кэролин Харт - Письмо из дома
В кухне раздались шаги. Вошел Сэм Хойт, держа в одной руке посудное полотенце, а в другой — полную тарелку.
— Вот твой обед, Гретхен. — Он снова надел белоснежную форму, с которой никак не вязался ярко-желтый фартук.
— А где мама? — Кто он такой, чтобы заходить в их кухню, предлагать ей еду, надевать бабушкин фартук?
— Она с бабушкой. — Он поставил тарелку на стол. — Ты нашла девочку?
— Да.
Гретхен чуть не побежала в бабушкину комнату, да разве этим поможешь? Мама собирается уехать с этим чужим человеком. Она села за стол. Жареная курица и картофельное пюре с зеленым горошком, ее любимая еда. Она взяла куриную ногу и начала есть, не обращая внимания на Сэма.
Он посмотрел на входную дверь.
— Я думал, ты ее приведешь с собой, и оставил вторую тарелку. Она в порядке?
— Нет, — ответ прозвучал презрительно. Барб в порядке? Сначала умерла мать, теперь отец. Он что, совсем дурак? — Сейчас она не хочет никуда идти. — Неужели она до сих пор стоит на веранде с Бадди, и ее душа по-прежнему витает где-то далеко-далеко? — Она придет в два, как и шеф полиции. — Может, и к записке отца Барб отнесется так же, как к испорченной картине: какая сейчас разница?
Сэм вернулся в кухню, принес высокий стакан чая.
— Сахар положить?
Бабушка всегда сластила чай, когда заваривала. Он этого не знает.
— Нет, спасибо. — Еда казалась безвкусной, но она продолжала есть.
Сэм стоял в футе от нее. Гретхен видела его краем глаза. Он прочистил горло.
— Гретхен…
Она не ответила, но продолжала смотреть на него, не поворачивая головы. Он выглядел уставшим и грустным, и в глазах застыло отстраненное выражение, словно он смотрел на что-то, чего она не видела.
— Гретхен, война все изменила. Раньше у нас было время лучше узнавать людей. А сейчас ты то здесь, то там, и нельзя рассчитывать, что «завтра» наступит. — Он говорил тихо.
Гретхен положила вилку и повернулась к нему.
— Я просто хочу, чтобы ты знала. Я думаю, твоя мама… — Взгляд его смягчился. Он рассмеялся. — Ну, мне не надо рассказывать тебе, какая особенная у тебя мама.
— Сэм? — По деревянному полу застучали каблуки. В гостиную вбежала Лоррейн. — Малышка, Сэм о тебе позаботился? Я знала, что так и будет. — Она огляделась. — А Барб пришла?
— Пока нет. — Сэм снял и свернул фартук. — Но скоро придет.
Лоррейн вздохнула.
— Если бы только мы могли остаться. — Она глубоко вдохнула. — Но мы не можем.
Гретхен снова подвинула к себе тарелку. Куриную ногу она съела наполовину, к пюре и горошку не прикоснулась.
Лоррейн подошла ближе, погладила ее напрягшиеся плечи.
— Я люблю тебя, малышка.
— Я тебя тоже люблю, — шепотом выдавила Гретхен.
Лоррейн подняла руку и разгладила темный завиток на щеке дочери. Та подняла голову.
— У тебя все получится, милая. И сегодня, и завтра. Что бы ни случилось, ты справишься. Даже такой ужас, как с Фей и Клайдом. Гретхен, как это ни страшно, что Клайд застрелился, для Барб, может, это и лучше…
Гретхен постаралась оттолкнуть воспоминание о теле Клайда Татума, грузно навалившемся на стол.
— …потому что было бы еще хуже, если бы его арестовали, и ей пришлось бы выслушивать весь этот кошмар в суде. Клайда бы осудили и посадили в тюрьму, а может, даже отправили на электрический стул. Шеф полиции говорит, что Клайд оставил записку?
Гретхен кивнула.
— Знаешь, я все думала. — Лоррейн сжала руки, как в молитве. — Клайд любил Фей. Я это точно знаю. Это покажется странным, раз он убил ее. Но я уверена, что он и в мыслях не держал причинить ей вред. Он слишком сильно переживал, был вне себя от ярости и боли. Поэтому убежал. Он не мог жить после того, что сделал. Он даже и не думал о том, чтобы притвориться невиновным…
Гретхен хотелось рассказать, как Клайд клялся бабушке, что не убивал Фей. Она сама это слышала, но не могла сказать ни маме, ни кому другому. Как и бабушка.
— …и он спрятался, а потом узнал, что он натворил, знал, что будет с Барб, если его поймают. Похоже, он все обдумал. А может, он не мог больше жить без Фей. Для Барб так лучше, хоть она никогда так и не будет думать. Бедная, бедная Барб. — Лоррейн наклонилась, прижалась щекой к макушке Гретхен и отошла.
Утрата ее прикосновения обдала холодом, как сквозняк зимой. Гретхен встала из-за стола и пошла за ними к входной двери. Лоррейн выглядела очень нарядно в блузке с мягким галстуком и короткой гофрированной юбке, которая разлеталась при ходьбе. Она слегка пошатывалась на высоких каблуках, когда шла по гравиевой дорожке. Блестящие кольца волос, еще влажных от купания, были зачесаны в копну. Плоская шляпка съехала вперед, как шустрая парусная лодка на озере, и перо развевалось, словно парус на ветру. Макияж был безупречен, темные брови подведены тонкой дугой.
Сэм придержал дверь машины, надолго задержал ее руку в своей, помогая сесть на переднее сиденье.
Мама выглянула в открытое окно и замахала рукой.
— Позаботься о маме. До свиданья, милая, до свиданья.
Сэм сел за руль. Мотор кашлянул и завелся.
Гретхен стояла на крыльце и смотрела, как голубой бьюик выезжает на Арчер-стрит и направляется в центр города. Она махала, пока машина не доехала до угла и не скрылась из виду.
Гретхен поставила чашку горячего чая на тумбочку у кровати. Бабушка лежала неподвижно, повернув голову к двери, ее седые косы разметались на подушке. Она спала, подложив руку под щеку. Влажное от пота лицо выглядело постаревшим и изможденным.
Гретхен на цыпочках вышла из комнаты. Заснула ли бабушка из-за болезни или ушла в сон, спасаясь от нерадостных утренних новостей? В любом случае, ей нужен отдых.
В гостиной Гретхен расправила покрывало на диване, потом постояла в нерешительности. Комната раскалилась от жара, и вентилятор ничуть не помогал. Так тихо. Не верилось, что совсем недавно здесь была мама. Ее мама и Сэм Хойт.
Она опустилась на диван, хотела включить радио, но подумала, что шум может разбудить бабушку. Часы пробили два. На дорожку к дому свернула машина.
Гретхен пошла к входной двери. Зной лился, как сироп на блины, густой и липкий. Она прикрыла глаза.
Старый зеленый «паккард» шефа Фрейзера зашипел и остановился. Фрейзер открыл дверь, вышел, снова просунул голову в машину, достал свою шляпу и конверт из оберточной бумаги. Пыля своими ковбойскими сапогами, он двинулся к дому.
— Мисс Барб здесь?
Гретхен держала дверь открытой.
— Она сейчас придет. Она обещала.
В гостиной он сел в самое большое кресло, положил шляпу и конверт на столик возле лампы.
— Хотите чаю со льдом, мистер Фрейзер?
— Конечно. — Он огляделся. — Никого нет?
— Бабушка отдыхает. Она себя неважно чувствует. А маме надо было уехать. — Не так уж и надо.
Шеф полиции потер усталое раскрасневшееся лицо.
— Надеюсь, что бабушке станет лучше.
— Это все от жары. — Гретхен выдавила улыбку. — Я принесу…
Дверь открылась. Барб сменила майку и шорты на отглаженную белую блузку, пейзанскую юбку с фестончатой оборкой и зеленой вышивкой и сандалии на толстой резиновой подошве, но волосы по-прежнему не были уложены, и лицо оставалось бесцветным, как первый снег.
Она остановилась у входа.
— Папа… — Рукой она теребила край большого накладного кармана.
Шеф встал со стула, тяжело пересек комнату. Постоял, глядя на Барб, склонил большую голову, и подбородок почти коснулся груди, словно огромный, перезрелый помидор, слишком тяжелый для ветки.
— Барб, твой папа застрелился вчера ночью. В хижине Пурдисов. Видимо, он жил там со смерти твоей мамы. Мы нашли его пистолет. Не хватает одной пули. На рукоятке его отпечатки. Он оставил записку. — Он говорил монотонно, словно горнист, играющий на одной ноте. Тяжело вздохнув, повернулся, подошел к столу, взял конверт и посмотрел на Барб. Повертел конверт в руках и плотно сжал губы.
— Записка мне? — Голос Барб казался сухим и жестким, как сгоревшие стебли кукурузы в заброшенном саду.
Шеф Фрейзер поднял голову. Он походил на старого бульдога: массивный лоб, набухшие щеки, мешки под слезящимися, глубоко посаженными глазами.
— Я так полагаю, что это улика. Это сказал окружной прокурор. И еще он мне сказал, что я не имею права брать его с собой. Его, мол, надо положить в какой-то подвал в здании суда. Но я ответил, что расследование убийства закончено. Человек просто не смог пережить измены своей жены…
— Мама никогда ему не изменяла! — Барб закричала громко и пронзительно.
Шеф поднял мозолистую руку.
— Выслушайте меня, мисс Барб. Нет смысла пытаться все представить по-другому. Мама чувствовала себя одинокой, как и многие другие женщины, у которых мужья на фронте. Они держатся, как могут, и твоя мама держалась, как могла, и папа тоже, я хочу, чтобы ты это поняла. В глубине души я знаю, что никто так не горевал по Фей, как Клайд. Поэтому он и написал записку. — Он потряс конверт. — Он хотел, чтобы все знали и особенно ты. — Шишковатым пальцем он открыл конверт и достал неровный клочок толстой коричневой бумаги.
