Жорж Онэ - Таинственная женщина

– А торги на бирже сегодня прошли лучше.

– Ну, не очень-то!.. – проворчал Барадье.

Водворилось еще более тяжелое молчание, однако дядя, который обладал чисто лотарингским терпением, продолжал:

– Я получил от Карде письмо, он сообщает, что новые здания выстроены уже до второго этажа. Страховое общество хорошо заплатило. В итоге все устраивается как нельзя лучше.

– А что, рабочие успокоились? – спросила мадам Барадье.

– Бедняги! Они жалеют о том, что сделали. Но во всем виноваты зачинщики!

– А произведен ли расчет, насколько нужно увеличить помещение для новой паровой машины? – спросил Барадье, который забывал о скверном расположении духа, как только заговаривали о фабрике.

– Отец, – вмешался Марсель, – я прошу тебя отложить пока этот проект… Может так случиться, что придется изменить систему двигательной силы на фабрике… Нужно лишь немного потерпеть.

– Опять ты со своими бреднями! Опять какое-нибудь сумасбродное изобретение!

– Нет, – горячо возразил Марсель, – это не бредни! Хороши бредни, нечего сказать! А что, если все удастся? Дорогая Женевьева, это упрочит тогда славу вашего покойного отца, и, я уверен, оно будет носить его имя.

– Так ты этим занимаешься последний месяц?

– Два последних года, отец. Мы вместе с генералом работали именно над применением регулируемой взрывной силы его пороха – понимаете, регулируемой, в этом все дело. Мы уже были близки к цели, когда он погиб. Но у меня остались все чертежи, планы и расчеты, сделанные нами. Затем я продолжал дело один.

– И полагаешь, что достиг успеха? Чего же ты достиг?

– Замены угля, керосина и даже электричества как источников силы.

– О-о! – воскликнул Барадье. – И чем же ты заменишь уголь, керосин, электричество?

– Это, дорогой отец, я тебе скажу вечером того дня, когда будет подана заявка на патент во всех странах света.

– Когда же ты подашь свою заявку?

– Да хоть завтра, если только ты сегодня предоставишь в мое распоряжение необходимые для этого сорок тысяч франков.

– Я дам их тебе! – вскрикнул с жаром дядя Граф. – Я тебе верю.

– Но кто вам сказал, что я отказываюсь дать эту сумму? – возразил Барадье. – Я готов это сделать хотя бы для того, чтобы почтить память Тремона.

– В таком случае я гарантирую, отец, что ты еще никогда не вкладывал деньги под столь высокие проценты, – радостно сказал Марсель. – Это открытие произведет переворот в промышленности!

– Ведь изобретение этой машины, – сказал Барадье после короткой паузы, – связано с открытием Тремоном его взрывчатого вещества? Но ведь секрет состава этого вещества украден?

На лице Марселя появилась грустная улыбка.

– Да, отец, его украли… И это большое несчастье, потому что генерал хотел подарить этот чудный порох Франции, он обеспечил бы на много лет превосходство нашей армии над всеми прочими европейскими армиями. Но теперь преимущества ни у кого не будет, потому что завтра же я сообщу военному министру формулу пороха Тремона. Другое дело – порох для промышленных целей. У меня могли украсть его формулу, даже, возможно, попробовали его изготовить, но я глубоко убежден, что способ его применения никем еще не найден.

– Значит, тут есть какой-то секрет?

– Да, секрет, который я открыл, работая с генералом Тремоном, притом чисто случайно. В том-то и состоит удивительное свойство этого пороха, что в обычных условиях он производит чрезвычайно сильное действие, взрываясь просто от трения, – одним словом, является чрезвычайно опасным, а будучи употреблен по нашему методу, делается вполне послушным.

Все сидели, в умиленном молчании раздумывая о грандиозности проекта и о злосчастной судьбе его автора. Наконец Барадье прервал молчание:

– Завтра же ты получишь деньги. И, если осуществится хоть сотая доля того, что ты сказал, Женевьева будет богата, а Тремон знаменит!

– Что же касается Общества по производству взрывчатых веществ, – вставил Граф, – то я думаю, что оно у нас в руках.

XIII

Пять месяцев прошло с тех пор, как Марсель дал слово отцу прервать всякие отношения со своими бравыми друзьями, перестать вести праздное существование, не ходить в клуб и приняться за работу, чтобы заставить всех забыть свои прежние шалости. Он до щепетильности точно исполнял свои обещания и жил уединенно в Аре, лишь изредка показываясь в Париже. Работал он с таким усердием, что результаты его трудов поражали воображение. Министр после беседы с Марселем выразился в присутствии Барадье с таким жаром о молодом ученом, что отец почувствовал себя совсем обезоруженным. Все наложенные на Марселя запреты, которым тот столь терпеливо подчинялся, были сняты, и двадцатишестилетний красавец не без наслаждения вернулся к своим прежним привычкам.

Вернувшись в клуб, он был принят с распростертыми объятиями всеми своими товарищами, и старыми, и молодыми.

– Что с вами стало? Вас, дорогой, больше совсем не видно. Вы уезжали куда-нибудь? Может быть, вы все время сидели около этой маленькой Машен? Или предавались размышлениям, сидя на пище святого Антонио? Говорите же, наконец, что с вами произошло?

На этот град вопросов Марсель любезно ответил, что он действительно был в путешествии, но без маленькой Машен, которая, хоть и очень мила, однако все-таки не стоит того, что приходилось на нее тратить…

– А разве существуют такие, которые стоят того, что на них тратишь? – заметил меланхоличным тоном толстяк Стопуло, который больше всех терпел неудачи в любовных приключениях и чаще других бывал обманут.

Марсель прибавил, что он также много размышлял об изменчивости судьбы и азартных играх и пришел к тому заключению, что в баккара нет никаких шансов выигрывать. Поэтому он твердо решил отныне играть только в коммерческие игры, так как в них по крайней мере то, что проигрываешь, выигрывают партнеры.

– Сколько раз в жизни приходилось мне слышать подобные рассуждения, – сказал барон де Вержен, старый камергер времен Империи. – А задержитесь вы на четверть часа у стола, где играют в баккара, и вы не устоите!

– Пойдемте, я вам сейчас докажу справедливость своих слов на деле.

Они прошли в большой зал. Под высоким потолком носились целые клубы табачного дыма, образуя сизый туман. С каждой стороны этой обширной комнаты находилось по зеленому столу, возле них толпились угрюмые понтеры, между тем как банкомет с большим вниманием раздавал карты.

– Вот как! У вас теперь играют в баккара уже на двух столах? – заметил Марсель.

– Да, это нововведение. На одном столе ставка полагается не менее луидора, а на другом – десять франков, так что, когда понтер проиграет за большим столом, он может испытать счастье за маленьким, а если там выиграет, то вправе возвратиться опять к большому столу для того, чтобы вновь проиграть выигранное.

– Очень хитро придумано. Двойная ловушка… Чтобы никто не миновал!

Он подошел к большому столу, и его взор тотчас же принял суровое выражение: против него оказался Агостини, метавший банк. Бесстрастный, с улыбкой на лице, с цветком в петлице, он элегантно сдавал карты. Чезаро не заметил Марселя. Своим певучим голосом он спрашивал: «Желаете прикупить?» – и бросал карты понтерам. Потом он открыл свои карты, причем оказалось, что он проиграл, и с ловкостью стал раздавать разноцветные фишки выигравшим.

Обращаясь к барону де Вержену и к Стопуло, Марсель спросил:

– Кто это мечет банк?

– Граф Чезаро Агостини.

– Он недавно появился в клубе?

– Он временный гость тут. Очень милый человек, хорошо стреляет в цель, превосходно играет в карты.

– И удачливо?

– О нет, у него теперь черная полоса. В настоящую минуту он больше всех проиграл.

– У вас есть какие-то хорошие сведения о нем?

– Его ввели сюда князь Систериано и Бельтран… Это серьезные поручители. К тому же фамилия Агостини весьма известна: они составляют младшую линию знаменитого итальянского рода герцогов Бривиеска.

– И зачем принимать иностранцев в клуб? – воскликнул Марсель с недовольным видом.

– О, дорогой мой, их-то больше всего и бывает в клубе, он ими, так сказать, живет. Я хорошо знаю, что они ведут себя здесь как в гостинице. Это очень неприятно для нас, но что же делать? Надо же как-нибудь пополнять бюджет клуба!..

– Есть у этого Агостини какие-нибудь родные в Париже – жена или сестра? – спросил Марсель.

– Нет, он холост, и его никогда не встречали где-либо с дамой.

Марсель переменил разговор, отошел от игорного стола, покинул под каким-то предлогом своих собеседников и удалился в читальню. Там он взял в руки ежегодник и нашел там следующую пометку, вписанную недавно: «Граф Чезаро Агостини, улица Колизея, № 7». Итак, он узнал его адрес, это был уже шаг вперед. Но, зная это, что, в сущности, он знал? Ничего. Он хотел получить сведения о той таинственной женщине – Аннетте или Софии, госпоже Виньола или баронессе Гродско, если только она не носила еще какого-нибудь имени. В каких отношениях состоял Агостини с этим пленительным существом, которое вдруг превратилось в опасное, развращенное чудовище? Был ли он в самом деле ее братом? Во всяком случае он, без сомнения, был ее сообщником. Марсель хотел добиться истины во что бы то ни стало, хотел развеять свои сомнения, пусть даже ценой величайшей опасности.