Жорж Онэ - Таинственная женщина

И он обдал Марселя и дядю Графа презрительным взглядом.

– В прежнее время я имел дело с более крепким противником. Денежные битвы сильно умерили их пыл.

Он обратился к монахине, написал несколько слов на каком-то листке и передал ей.

– Вот вам, сестра, чек на десять тысяч франков.

– Ах, что я могу вам предложить на эту сумму? – спросила, совершенно растерявшись, сестра Сент-Аликс.

– Мне нужны лишь ваши молитвы, – благоговейно ответил Элиас.

Публика столпилась около павильона и внимательно вслушивалась в эти разговоры. Возгласы одобрения, смешанного с удивлением, пронеслись по ней в адрес Лихтенбаха и достигли его слуха, польстив его самолюбию. Агостини воскликнул с пафосом:

– Вот великодушный дар!

– Пойдем, дочь моя, – сказал банкир.

Марианна поцеловала Женевьеву Тремон и, опустив глаза, чтобы не видеть Марселя, последовала за отцом вместе с Агостини. Когда она проходила мимо дяди Графа, до ее слуха донеслись его слова:

– Молитва за десять тысяч франков. Значит, не более чем по двадцать су за каждую низость! Конечно, он еще в проигрыше!

Но Марсель гневно прервал старика:

– Зачем так громко, дядя Граф? Тебя могла услышать дочь! Бедняжка! Ведь тут нет ее вины!

Сердце Марианны сжалось, ей стало бесконечно грустно, причем больше от снисходительности к ней племянника, чем от грубого пренебрежения дяди к ее отцу.

Со времени своего возвращения в Париж Марсель пользовался полной благосклонностью старика Барадье. Рассказ дяди Графа о пожаре на фабрике и о том, как он был спасен племянником, пришелся по душе старому лотарингцу. Он расцеловал Марселя и сказал жене и Амели, которые расплакались от волнения:

– Ну какой же у вас глупый вид! Разве вы сомневались в его мужестве? Что касается меня, то я всегда был уверен, что, случись беда, он будет вести себя именно так. И я был к нему строг, когда он отступал от прямого пути, именно потому, что считал его не последним человеком. Ведь, черт возьми, он Барадье!

И он вновь принимался целовать сына. Вечером, когда банкир остался наедине с женой, он опять повторил ей:

– Право, я очень доволен Марселем. Граф рассказал мне о нем такие вещи, которые меня искренне тронули. Я надеюсь, что, когда его легкомыслие и горячность пройдут, он станет замечательным человеком. Ему не хватает только выдержки. Он умен, и у него доброе сердце. Хорошо бы его женить!

– Но ему только исполнилось двадцать шесть лет.

– Вот и хорошо! Ранняя женитьба на славной девушке – я знаю это по личному опыту – гарантирует счастливую жизнь… Как он относится к Женевьеве?

– Он обращается с ней как с сестрой.

– И ни малейшего флирта?

– У нее, пожалуй, еще можно предположить некоторые потаенные мысли, но с его стороны я ничего не замечаю.

– Так расспроси по секрету Амели.

– Постараюсь…

Подобные заботы родителей совершенно ускользали от внимания Марселя. Он думал о чем угодно, только не о женитьбе. Возвращение в семью пока– залось ему очень сладким: он горячо любил своих родных. Даже в минуты самых сильных увлечений молодости он не переставал жить в родительском доме. Он не чувствовал себя счастливым, когда ему приходилось жить в Аре или в Париже. Связи его с семьей были столь крепки, что ему не хватало даже доброжелательной воркотни отца и успокоительной улыбки матери.

Со времени своего возвращения он почти все дни проводил вне конторы, лишь иногда выходил по вечерам и занимался какой-то работой, о которой знал только дядя Граф. Старик Барадье, очень занятый тем оборотом, который принимало на бирже дело с акциями Общества по производству взрывчатых веществ, поверял свои тревоги лишь компаньону, но дядя Граф спокойно возражал:

– Нужно, конечно, смотреть в оба, но не следует преувеличивать опасность. Все уладится, я в этом твердо уверен.

– Да, ты ведь веришь в чудеса! – ворчал Барадье. – А между тем акции падают, несмотря на все наши усилия удержать их цену… Вчера на бирже разнесся слух, что на днях какой-то англичанин Дальджетти получил в Англии, Германии и Франции патент на разработку пороха, о котором рассказывают чудеса и который совершенно вытеснит динамит… Утверждают даже, что с этим веществом очень легко обращаться, что оно, несмотря на свою силу, совершенно безопасно и потому может даже использоваться для приведения в движение машин… Значит, тогда не будет больше нужды ни в паре, ни в газе, ни в керосине для двигателей. Это открытие произведет революцию в промышленности. Если хоть четвертая часть этих слухов подтвердится, мы окончательно погибли! Без сомнения, приложение к формулам покойного генерала Тремона обнаружено, и Дальджетти, очевидно, один из шайки тех воров.

– Может быть, – спокойно ответил дядя Граф.

– А тебе все нипочем! – крикнул Барадье в ярости. – Нас обкрадывают, нас душат, а ты относишься к этому так хладнокровно?!

– Я вовсе не отношусь к этому хладнокровно: я лишь выжидаю, чтобы Дальджетти показал свое изобретение в деле. Может быть, это действительно взрывчатое вещество Тремона, но, возможно, это не оно. А если это не оно, то изобретение не имеет никакого значения.

– Но мы близки к разорению как никогда!

– Ну, свое мы наверстаем потом.

– Ведь это разбойник Лихтенбах ведет войну против нас. Мне сообщают об этом из Брюсселя и Лондона.

– Оставь его! Чем больше он запутается, тем больше поплатится впоследствии.

– Очень бы мне хотелось знать, откуда у тебя такая уверенность?

– Твой сын, Марсель! Этот молодец один сильнее Тремона, и нас с тобой, и всех остальных. Вот увидишь.

– Ну, так не можешь ли ты, по крайней мере, сказать…

– Ничего тебе не скажу. Пусть Дальджетти орудует, пусть акции падают, но ты ни в коем случае их не продавай.

Спокойствие и самоуверенность Графа на некоторое время успокаивали Барадье, но затем, в тиши своего кабинета, читая почту, приносившую только плохие известия, он опять поддавался панике. Он знал, что Марсель над чем-то работает в лаборатории Политехнического института. Но что он там делает? Может быть, он занимается совершенствованием пороха, изобретенного Тремоном? И Барадье, весь красный, взволнованный, уходил гулять, чтобы развеяться.

Беззаботность Графа основывалась на какой-то тайне, которая не давала покоя Барадье. Было ясно, что Марсель работает над чем-то особенным, о чем дядя Граф знал и что обещало принести удивительные результаты. Но что это было? Банкир выходил из себя.

Что касается Бодуана, то он не бездействовал. Прежде всего он повидался с полковником Вально, посетив военное министерство. Тот был сильно не в духе.

– Что вам нужно? – проворчал полковник, после того как Бодуан поприветствовал его по-военному. – Вы хотите видеть министра? И что вы намерены ему сообщить? Что тот агент, которого он предоставил в ваше распоряжение, исчез? Ибо вот уже целых три недели мы не имеем о нем никаких сведений!..

– Я как раз принес эти сведения, – спокойно проговорил сыщик-любитель.

– Вот как! Что же с ним стряслось?

– Он умер. Его убили.

– Черт возьми, как это случилось? Кто убийца? – воскликнул полковник.

– Те же преступники, которые убили генерала Тремона. Они хотели завладеть секретами моего покойного хозяина.

– И что же? Они добились этого? – продолжил расспросы Вально.

– Да.

– Значит, у них в руках формулы пороха?

– Да.

– А мы еще сомневались в кое-каких сведениях, добытых нами. Мы получили известия из-за границы, что там были произведены опыты с каким-то необыкновенным бездымным порохом.

– Это и есть изобретение генерала.

– А бедняга Лафоре – когда он был убит? – спросил полковник, яростно дернув себя за усы.

– Недели две тому назад, но мы узнали о его смерти позднее: злодеи сбросили тело в реку, течением его принесло к мельничной плотине. Оно всплыло на поверхность лишь недавно. Его вытащили из воды, опознали и похоронили как подобает. Теперь он покоится на арском кладбище.

– А где его убийцы?

– Об этом-то я и хотел доложить министру. Я их знаю, этих мерзавцев.

Вально вскочил с места:

– Это шпионы? Вы знаете, кто они?

– Да и вы, полковник, их знаете, потому что это не первое их дело. Они профессиональные изменники!

Полковник изменился в лице.

– Вот как!.. Ну, министр едва ли устоит перед такими новостями! Подождите меня…

Он отворил дверь и вышел. Бодуан остался у камина, прислушиваясь к глухому шуму голосов, раздававшемуся в соседней комнате. Потом дверь вдруг отворилась, и кто-то позвал его. Старый солдат подался вперед и увидел, что на пороге кабинета стоит сам министр. Брови его были нахмурены, а лицо еще более красно, чем обыкновенно.

– Войдите, – приказал он Бодуану.

Тот поспешил исполнить приказание. Генерал сделал несколько шагов по кабинету. Вально в выжидательной позе стоял в оконной нише.