Эрл Гарднер - Дело о воющей собаке
– Я имею в виду не это, – возразил Мейсон. – Спуститесь на землю, доктор, не будем спорить о мелочах. Вы ведь не даете свидетельские показания в суде. Речь идет о чисто функциональном заболевании, не так ли?
– Так.
– И излечимом?
– О да, полностью излечимом.
– В таком случае, – нетерпеливо сказал Перри Мейсон, – давайте избавимся от этой воющей собаки.
– Не забывайте, – напомнил Пит Доркас, вертя в руке карандаш, – мы располагаем только неподтвержденным заявлением этого Картрайта, что собака действительно воет.
– Брось, Пит, – поморщился Мейсон. – Ты ведь не выписываешь ордер. Уведоми Фоули о поступившей жалобе, о том, что он нарушает постановление под таким-то номером, и опиши ему, в чем заключается это постановление. Если его собака в самом деле воет, он быстренько заткнет ей пасть, а если нет, то позвонит и сообщит тебе об этом.
Мейсон повернулся к доктору Куперу:
– Идея о воющей собаке не может оказаться бредом, доктор?
– При маниакально-депрессивном психозе бывают бредовые состояния, – ответил доктор Купер, – но обычно в форме мании преследования.
– Ну, – заметил Доркас, – Картрайт ведь считает, что его преследуют. Он думает, что Фоули специально обучил собаку выть.
Перри Мейсон посмотрел на часы.
– Давайте позовем стенографистку, – предложил он, – продиктуем ей уведомление и отправим его поскорее.
Доркас посмотрел на доктора Купера, подняв брови.
Психиатр кивнул, и Доркас нажал кнопку.
– Хорошо, – сказал он. – Я продиктую уведомление и подпишу его.
– Я бы хотел поговорить с сотрудником, который доставит уведомление, – попросил Мейсон. – Может быть, мне удастся ускорить дело, обеспечив ему транспорт и…
– …и угостив его парой сигар, – усмехнулся Доркас.
– Я мог бы угостить его бутылкой виски, но не хочу компрометировать себя в глазах заместителя окружного прокурора.
– Спустись в офис шерифа, – сказал ему Доркас, – и найди там кого-нибудь, кто может передать уведомление. К твоему возвращению оно будет готово. Если хочешь, можешь сопровождать посыльного.
– Ну нет, – ухмыльнулся Мейсон. – Я знаю разницу между адвокатом и помощником шерифа. Один работает в кабинете, а другой разносит повестки. Я буду у себя в офисе, когда доставят уведомление.
Открыв дверь кабинета, он обернулся к доктору Куперу:
– Не считайте меня спорщиком, доктор. Я понимаю вашу позицию, но надеюсь, что вы понимаете мою. Этот человек обратился ко мне за помощью, и я увидел, что он в нервном состоянии. Я не знал, сумасшедший он или нет, и хотел это выяснить.
– Конечно, я не могу поставить окончательный диагноз…
– Разумеется, я это понимаю, – заверил его Мейсон.
– А Картрайт больше ничего не говорил? – спросил Доркас. – Он не хотел посоветоваться с тобой о чем-нибудь еще, кроме воющей собаки?
– Теперь ты задаешь вопросы, – улыбнулся Перри Мейсон. – Могу сообщить, что Картрайт уплатил мне предварительный гонорар, если это тебе поможет.
– Наличными?
– Совершенно верно.
– Это решает дело, – рассмеялся доктор Купер. – Явный признак безумия!
– Безусловно, это отклонение от нормы, – согласился Перри Мейсон и закрыл за собой дверь.
Глава 3
Делла Стрит вскрывала утреннюю почту Перри Мейсона, когда он открыл дверь приемной и весело приветствовал ее:
– Доброе утро. Какие новости, Делла?
– Много обычных, – ответила секретарша, – и одна необычная.
– Пирог оставим на десерт, – усмехнулся Мейсон. – Начнем с обычных.
– Один из присяжных, – начала Делла, – хочет поговорить с тобой насчет истории с акционерным обществом. Еще двое звонили поздравить тебя с тем, как ты вел дело. Какой-то мужчина пытался договориться о встрече, но не сообщил мне никаких подробностей. Вроде бы дело касается купленных им акций какого-то прииска. Несколько писем с вопросами по мелочам…
Мейсон скорчил гримасу и отмахнулся:
– Выбрось все это подальше, Делла. Терпеть не могу рутину. Мне нужно нечто возбуждающее. Я хочу заниматься вопросами жизни и смерти, где имеет значение каждая минута. Хочу чего-нибудь причудливого и необычного.
Делла Стрит устремила на него взгляд, полный нежности и беспокойства.
– Ты слишком рискуешь, шеф, – заметила она. – Твоя страсть к острым ощущениям когда-нибудь втянет тебя в серьезную передрягу. Почему бы тебе просто не работать в суде, вместо того чтобы лично ввязываться в полицейские истории?
Лицо Мейсона осветила мальчишеская улыбка.
– Во-первых, я действительно люблю острые ощущения, – ответил он. – А во-вторых, я выигрываю дела благодаря знанию фактов. Нокаутировать обвинителя очень забавно… Так что у тебя необычного, Делла?
– Письмо от человека, который был здесь вчера.
– Какого человека?
– Который хотел посоветоваться с тобой насчет воющей собаки.
– А-а, Картрайт! – усмехнулся Мейсон. – Интересно, спал ли он прошлой ночью?
– Письмо доставлено спешной почтой, – продолжала Делла. – Наверно, его отправили ночью.
– Снова что-то о собаке?
Делла Стрит окинула быстрым взглядом приемную и понизила голос, словно опасаясь, что ее могут подслушать:
– Он вложил в конверт завещание и десять тысячедолларовых банкнотов.
Перри Мейсон уставился на нее:
– Ты имеешь в виду десять тысяч долларов наличными? – переспросил он.
– Да.
– Посланные по почте?
– Вот именно.
– Заказным письмом?
– Нет, просто спешной доставкой.
– Ну, будь я проклят! – воскликнул Перри Мейсон.
Делла встала из-за стола, подошла к сейфу, открыла его, отперла внутреннее отделение, вынула конверт и вручила его шефу.
– Ты говоришь, в конверте завещание?
– Да.
– А письмо?
– Довольно краткое.
Негромко насвистывая, Перри Мейсон извлек десять тысячедолларовых купюр, тщательно их осмотрел, сложил и спрятал в карман. Потом он прочел письмо вслух:
«Дорогой мистер Мейсон!
Я наблюдал за вами на последнем процессе об убийстве и убежден, что вы честный человек и настоящий боец. Я хочу, чтобы вы занялись этим делом. Вкладываю в конверт десять тысяч долларов и завещание. Десять тысяч – ваш предварительный гонорар; остальное получите по завещанию. Я хочу, чтобы вы представляли интересы наследницы и отстаивали их. Теперь я знаю, почему выла собака.
Я составил это завещание, следуя вашим указаниям. Возможно, вам не понадобится добиваться его утверждения или сражаться за интересы наследницы. В таком случае у вас останутся десять тысяч долларов плюс деньги, которые я уплатил вам вчера.
Благодарю за интерес, проявленный к моему делу.
Искренне ваш
Артур Картрайт».Перри Мейсон с сомнением покачал головой и вытащил из кармана сложенные банкноты.
– Хотел бы я оставить себе эти деньги, – промолвил он.
– Конечно, ты их оставишь! – воскликнула Делла Стрит. – В письме сказано, за что они уплачены. Это предварительный гонорар, не так ли?
Мейсон вздохнул и бросил деньги на стол:
– Этот человек – законченный псих!
– Что заставляет тебя так думать? – спросила Делла.
– Абсолютно все.
– Но вчера вечером ты так не считал.
– Я думал, что он нервничает и, возможно, болен.
– Но ты не считал его сумасшедшим.
– Ну, не совсем.
– Значит, ты изменил свое мнение из-за этого письма?
Мейсон усмехнулся:
– Доктор Чарлз Купер, судебно-медицинский психиатр, занимающийся вопросами принудительного лечения, заметил, что уплата предварительного гонорара наличными, безусловно, является отклонением от нормы. Этот человек платил наличными дважды в течение суток и послал десять тысяч долларов по почте незаказным письмом.
– Может быть, у него не было иного способа отправить деньги, – предположила Делла Стрит.
– Возможно. Ты читала завещание?
– Нет. Когда я увидела, что находится в конверте, то сразу спрятала его в сейф.
– Тогда давай взглянем на завещание.
Мейсон развернул лист бумаги, на оборотной стороне которого виднелась надпись: «Последняя воля Артура Картрайта».
Пробежав глазами текст, он медленно кивнул:
– Ну, Картрайт составил хорошее рукописное завещание. Все написано его почерком – подпись, дата и остальное.
– Он тебе что-нибудь завещал? – с любопытством спросила Делла.
Перри Мейсон оторвал взгляд от документа и усмехнулся.
– Этим утром ты чересчур корыстолюбива, – заметил он.
– Если бы ты видел счета, которые нам присылают, то тоже стал бы корыстолюбивым. Не понимаю, почему все вокруг говорят о Великой депрессии. Им стоит посмотреть, как ты тратишь деньги.
– Я просто пускаю их в оборот, – отозвался Мейсон. – В стране не меньше денег, чем всегда, – фактически даже больше, – но они стали медленнее циркулировать. Вот почему ни у кого нет денег.