Она растворилась в воздухе - Уайт Этель

Когда Кристина беспомощно посмотрела на него, Кросс взял ее за руку:

— Моя дорогая, вы должны позвонить в полицию. Они могли бы раздобыть какие-то сведения о ней. Наверняка кто-то кроме того клерка видел девушку в горностаевом пальто. Это могло бы дать некоторое представление о месте, куда ее отвезли похитители.

Кристина вздрогнула.

— Нет, — объявила она, — я не смею этого сделать.

Внезапно Стерлинг поднял голову и посмотрел на Виолу.

— Вы говорите, кто-то, кому она безусловно доверяла? — повторил он слова Кросса.

Это подразумеваемое обвинение вынудило Виолу взорваться.

— Если вы имеете в виду меня, — воскликнула она, — то это чудовищная ложь. Я любила Беатрис. Но что толку говорить вам об этом! Я требую справедливого отношения. Я должна рассказать обо всем этом кому-то постороннему, просто чтобы очистить свой разум. Я рассказываю историю, в которую сама не могу поверить. И, тем не менее, это правда… Я хочу видеть Алана Фома.

— Вы встречались с ним, — пояснил Кросс, чтобы освежить память Стерлингов. — Частный детектив, которого я нанял, чтобы найти Эвелин. Это плохая идея.

— Но я должна увидеть его, — настаивала Виола.

— Вы можете увидеться с ним здесь, — уступил Стирлинг. — Дон устроит вам встречу.

Когда Виола повернулась, чтобы уйти, Кристина мягко спросила у нее:

— Вы позавтракали, мисс Грин?

— Нет, — ответила Виола.

— Тогда сейчас же спускайтесь в ресторан.

— У меня кусок не лезет в горло.

— Да? А вот она завтракала, — Кросс кивнул в сторону Кристины. Его отрывистое замечание подавило подступающую истерику Виолы.

— Простите, — пробормотала она. — Я не должна разыгрывать из этого трагедию. Конечно же, я пойду.

Немного позднее, когда девушка пыталась съесть грейпфрут, Дон доставил ей сообщение от Фома. Глаза молодого человека запали от недостатка сна, а голос был мрачным.

— Твой парень может уделить тебе десять минут. Он придет прямо сейчас. Предупреждаю, не стоит обсуждать секреты. Я могу оказаться поблизости.

Почувствовав эту перемену в отношении к ней доселе дружелюбного студента колледжа, Виола подумала, а не отнесется ли Фом к ней с тем же подозрением, что и остальные. Не в силах закончить свой завтрак, девушка прошла в свою гостиную.

Когда она услышала шаги Фома за дверью, то попыталась принять позу беспечного равнодушия, но в этом ей помешало то, что в ее брюках не было карманов. Но есть и другой способ. — Девушка вставляла сигарету в мундштук, когда Фом вошел в комнату.

Виола сложила губы, чтобы засвистеть, но мгновенно позабыла обо  всем, как только встретила его взгляд — эти его глаза… никакие слова больше не были нужны… и, обвив руками шею детектива, она разрыдалась на его плече.

Фом ликовал — наконец Виола в его объятиях. Но, к сожалению, это продолжалось не долго — девушка оттолкнула его:

— Знаешь, я никогда не думала, что стану плющом, обвивающимся вокруг дуба. Считала себя сильной. Я ненавижу плющ. Это ужасное цепляние… О, дорогой мой, я оказалась в такой ужасной ситуации. Но ты ни за что не поверишь в мой рассказ.

— Сплюнь. Открывай рот и ничего не бойся

— Так может сказать стоматолог… и честный человек. Что ж, слушай.

Рассказывая, Виола внимательно наблюдала за лицом Фома. Его глаза вспыхнули внезапным волнением, когда он услышал об исчезновении Беатрис, но в остальном он оставался отчужденным и задумчивым. Закончив, она с отчаянием спросила у него:

— Ты веришь мне?

— Приходится, — ответил Фом. — Все это слишком тонко и запутанно, чтобы быть твоей выдумкой. Ты могла бы придумать что-нибудь получше… более правдоподобное. Честно говоря, я ужасно расстроен из-за Беатрис. Милое дитя. Никакого высокомерия.

Вспоминая обед в Савойе, Фом забыл о поражении, которое потерпел в споре с Беатрис о политике, однако он помнил юношескую свежесть наследницы, искреннюю высокую оценку поданного торта-мороженого и ее робкое благоговение перед Виолой.

— Есть ли какая-то надежда вернуть ее? — спросила Виола.

— Зависит от обстоятельств, — сказал Фом. — Если ее похитили настоящие преступники, это не слишком хорошо, тем более, если ее родители не станут звонить в полицию. Это не правильно, но естественно, ведь случай Кросса потряс их… С другой стороны, если существует какой-то заговор, связанный с Померанией Хаус, где все это началось, то его участники будут вынуждены оставаться на месте и вести себя, как ни в чем не бывало. Если они не профессионалы, то они выдадут себя. В таком случае ее можно бы было вернуть.

— Как?

— Отслеживать все подозрительные контакты причастных к этому делу, и в конце концов это должно дать положительный эффект. На самом деле, я так и не был вполне удовлетворен окончанием того первого дела.

— Ты имеешь в виду туфли в часах?

— Умная девочка… Да, это, и теперь добавилось еще кое-что. Подожди, я сейчас все это зафиксирую.

Тут Фом задумчиво нахмурился и принялся строчить в своем блокноте. Когда список имеющихся сведений был составлен, он зачитал его Виоле.

— Во-первых, Эвелин Кросс попросила Пирса зажечь ее сигарету. Старая уловка, чтобы тебя запомнили. Зачем?

Во-вторых, ковер и мебельный гарнитур в номере 16 и номере 17 были совершенно одинаковыми. Те, что в твоей квартире, более низкого качества. Почему?

В-третьих, ты сказала мне, что заметила какую-то перемену в номере 16, и ты думаешь, что дело было в недостатке яркости. Это может означать, что тебе подсознательно не хватало в этой комнате наличия ярких диванных подушек Гойи. Почему их не стало?

В-четвертых, девушку в белом пальто заметили спускавшейся по пожарной лестнице. Это неубедительное доказательство, потому что у  Марлен есть белое пальто.

Фом прервался, чтобы задать вопрос:

— Ты ни о чем не умолчала?

— Только об одном, — призналась Виола. — Прошлым вечером я страшно перепугалась, когда пошла в номер 16, чтобы позвонить тебе. На одну ужасную секунду мне показалось, что я видела в зеркале Рафаэля Кросса.

К удивлению Виолы, Фом не стал насмехаться над ней.

— Зеркало, — пробормотал он, — Это наводит на размышления. Две комнаты, которые в некоторых отношениях абсолютно зеркальны. Возникает мысль об имитации… Я хотел бы, чтобы это было мое дело. Оно может быть интересным. Но я должен идти.

Взглянув на часы, он повернулся к Виоле и приподнял ее подбородок:

— Выше голову. И передай от меня Кроссу, чтобы он убедил Стерлингов не платить никакого выкупа. Это окажется фатальным для Беатрис.

Однако Виола сжала руку Фома мертвой хваткой, прежде чем он добрался до двери.

— Ты не собираешься помочь нам? — требовательно спросила она.

— Но что я могу сделать? — спросил он. — Я исключен из этого дела.

— Зато я увязла в нем по уши. Беатрис была на моем попечении, когда она исчезла. Я никогда не смогу снова быть счастливой… никогда. Что ж, мне придется расследовать это в одиночку. Говорят, опасность притягательна.

Как и ожидала Виола, Фом сдался после этой угрозы.

— Ты победила, — сказал он. — Раз ты наняла меня, я отправлюсь в Померанию Хаус и постараюсь разузнать там все что смогу.

— Прямо сейчас, мой дорогой?

— Нет, бесценная моя. Я занят важным делом, и интересы фирмы должны быть на первом месте. Я нанесу этот визит, когда у меня будет обед.

— Но тогда может быть слишком поздно.

Виола так торопила его приняться за работу, что дубу пришлось буквально вырваться из обвивающих цепких объятий плюща. — «По-чаще бы она так меня торопила».

Когда он вернулся в офис, его основная работа заняла его почти до двух часов дня. Закончив, детектив надел шляпу, готовясь уйти, но тут вспомнил про свой блокнот, в котором записал свои первые впечатления о людях, связанных с предполагаемым исчезновением Эвелин Кросс. Фом, поморщившись — «Вряд они что-то дадут», вернулся, нашел блокнот, снял шляпу и принялся за работу. Он перечитывал записи вновь и вновь, связывая оба дела с таинственным исчезновением в одно. Первое, что ему пришл в голову, — слова «частная собственность», могут иметь косвенное отношение ко второму делу. — Не стали повторно громить комнату мадам Гойи по чисто психологической причине, из-за гипертрофированного уважения к частной собственности. А может на это и был расчет? Затем детектив сверил свое последнее воспоминание о мисс Пауэр с письменным описанием и обнаружил несовпадение — он писал о ней как о девушке «плотного телосложения».