Эллери Квин - Санаторий смерти
Инспектор перевел свой взгляд на остальных троих, и они тут же принялись смущенно кашлять.
Франсес голосом, полным шарма, заговорила:
— Простите пожалуйста, инспектор. Позвольте представить мисс Хильду Оранж и мисс Эву Эллис, двух моих очень хороших подруг. А это мистер Стивен Барри, мой жених.
Квин посмотрел на нее с немалым удивлением.
— Если не ошибаюсь, они все актеры, которые были заняты сегодня в «Играх с оружием»?
Все трое дружно кивнули. Квин повернулся к Франсес.
— Мне не хотелось бы показаться навязчивым, мисс Айвз-Поуп, но я просил бы вас кое-что объяснить. Почему ваши друзья решили сопровождать вас? — спросил он с обескураживающей улыбкой. — Может быть, это прозвучит невежливо, но я точно помню, что просил пригласить вас одну…
Трое актеров, не говоря ни слова, поднялись. Франсес умоляюще посмотрела сначала на своих спутников, потом на инспектора.
— Я прошу вас простить меня, инспектор, — с жаром заговорила она, — я… меня еще никогда не допрашивала полиция. Я просто очень нервничала, ну и… В общем, попросила моего жениха и этих дам, самых надежных подруг, побыть со мной во время допроса, чтобы чувствовать себя уверенней. Я не знала, что это противоречит вашим распоряжениям…
— Понимаю, — улыбнулся Квин, — понимаю прекрасно, но видите ли…
Он развел руками.
— Если ты пожелаешь, любимая, то я останусь с тобой, — с вызовом сказал Стивен Барри.
— Но, Стивен, милый мой… — ответила Франсес, беспомощно и жалобно взглянув на Квина. Тот сидел с непреклонным видом. — Лучше… лучше вам выйти. Но прошу вас, подождите меня. Это ведь не продлится долго, правда, инспектор?
Квин кивнул.
— Нет, не очень долго, — он постепенно перестал улыбаться и становился все серьезнее. Присутствующие почувствовали это изменение тона. В кабинете повеяло некоторым холодком. Хильда Оранж — крупная, полная женщина лет сорока, с лицом, сохранившим следы былой красоты, что было заметно даже сейчас, в холодном свете ламп кабинета, наклонилась к Франсес, сердито глядя на инспектора.
— Мы подождем за дверью, милая, — сказала она. — И если ты почувствуешь себя плохо или еще что, только крикни, и ты увидишь, что здесь будет.
Она ринулась вон из кабинета. Эва Эллис погладила Франсес по руке.
— Не бойся, Франсес, — сказала она мягко, — ведь мы же с тобой. — И они с Барри последовали за Хильдой Оранж. Молодой человек остановился на пороге, еще раз обвел весь кабинет взглядом, в котором отражались гнев и беспокойство за невесту, испепелил взором Квина и, наконец, закрыл за собой дверь.
Квин тотчас же вскочил на ноги. Тон его стал холодным и официальным. Он сказал, опершись ладонями на письменный стол и глядя на Франсес в упор:
— А теперь, мисс Франсес Айвз-Поуп, уладим одно-единственное дело, которое, собственно, у меня и есть к вам… — Он скользнул рукой в карман и с ловкостью опытного карманника извлек оттуда маленькую дамскую сумочку. — Позвольте вернуть вам вашу вещь.
Франсес привстала в кресле, вначале посмотрела на инспектора, затем на поблескивающую сумочку и побледнела как полотно.
— Но ведь это… это же моя сумочка, — пролепетала она.
— Совершенно верно, мисс Айвз-Поуп. Она была найдена в театре сегодня вечером.
— Ну, конечно, — девушка нервно рассмеялась и снова опустилась в кресло, — как это глупо с моей стороны. А ведь я до сих пор даже не заметила, что ее нет…
— Но, мисс Айвз-Поуп, — осторожно продолжал инспектор, — сам факт обнаружения вашей сумочки далеко не так важен в сравнении с тем, где именно она была найдена. — Он помолчал несколько секунд. — Вы знаете, что сегодня вечером здесь убили человека?
Она так и застыла с открытым ртом. Глаза ее расширились от страха.
— Да, я слышала об этом, — сказала она почти беззвучно.
— Так вот, ваша сумочка, мисс Айвз-Поуп, — неумолимо продолжал инспектор, — была обнаружена в одном из карманов убитого.
В глазах у девушки мелькнул неприкрытый ужас. Она глухо вскрикнула и повалилась вперед с побледневшим и искаженным лицом.
Квин подскочил к ней, испытывая и смущение и сострадание. Но не успел он дотронуться до девушки, как двери распахнулись и в кабинет ворвался Стивен Барри. Фалды его фрака развевались. За ним по пятам следовали Хильда Оранж, Эва Эллис и детектив Джонсон.
— Ради всего на свете, что вы с ней сделали? Вы, ищейка! — воскликнул актер, отодвигая в сторону Квина. Он нежно привлек к себе Франсес, убрал с ее лица черные пряди волос и что-то горячо зашептал ей на ухо. Она застонала, открыла глаза и с удивлением посмотрела на молодого человека, не понимая, откуда он взялся.
— Стив, я упала в обморок, — пробормотала она и обмякла у него в руках.
— Пусть кто-нибудь принесет воды, — грозно распорядился молодой человек.
Тут же Джонсон протянул ему полный стакан. Барри влил ей несколько капель в рот, она закашлялась и постепенно снова пришла в себя. Актрисы отстранили Барри и потребовали, чтобы мужчины покинули комнату. Квин послушно присоединился к детективу и актеру, который шумно выражал ему свое возмущение.
— Вы просто грубый коп! Что вы ей сделали, вы, с вашими грубыми полицейскими штучками?
— Ну-ну, молодой человек, — спокойно ответил Квин. — Не грубите, пожалуйста. Просто юная дама перенесла некоторое потрясение.
Они стояли в приемной, храня напряженное молчание, пока не открылась дверь и не появились актрисы, держа Франсес под руки. Барри поспешил к ней.
— Ты в порядке, любимая?
— Прошу тебя, Стив… отведи меня домой, — всхлипнула она.
Инспектор Квин чуть отступил в сторону, чтобы пропустить их. С глубокой печалью в глазах он смотрел, как они медленно движутся к выходу.
Глава шестая, в которой прокурор превращается в биографа
Все-таки инспектор Ричард Квин был уникальным человеком. Невысокий, сухощавый, седовласый, с лицом, на котором суровая жизнь оставила немало морщин, он вполне мог сойти и за бизнесмена, и за ночного сторожа, и вообще за кого угодно, стоило ему только подобрать соответствующий гардероб.
Эту способность перевоплощаться, быстро вживаться в любую среду и чувствовать себя там как рыба в воде инспектор постоянно использовал на службе. Лишь немногие знали, каков он на самом деле. Для большинства же своих коллег, равно как и для всего того отребья, которое он предавал в руки суда, Квин-старший служил источником постоянного удивления. Если требовалось, он мог разыграть целый спектакль, стать мягким или надменным, изобразить редкого тупицу или просто отца родного. Но помимо этого у инспектора было — как однажды в порыве сентиментальных чувств выразился некто, имевший с ним дело, — «сердце из чистого золота». У него была ранимая душа. Он умел тонко переживать и любил выступать в роли миротворца.
Жестокие нравы, которые он наблюдал вокруг, порой заставляли его сильно страдать. Верно было замечено, что он никогда не был одним и тем же: даже перед хорошо знакомым ему человеком он всякий раз представал иным, обращаясь к нему новой стороной своей личности. Инспектору казалось, что это дает ему немалые преимущества: ведь люди не могли к нему приспособиться. Он заставал их врасплох. Никогда нельзя было знать, что он скажет или сделает в следующий миг.
Теперь, оставшись в одиночестве в кабинете Панцера и заперев дверь, чтобы никто не мешал, он ненадолго стал самим собой. Он сразу постарел, но это была именно та старость, которая именуется мудростью. Инцидент с девушкой сейчас занимал его мысли более всего другого. Франсес Айвз-Поуп была такой, какой любой мужчина в его возрасте страстно желал бы видеть собственную дочь. Сознание того, что он явился причиной ее страданий, было мучительным. А воспоминание о том, как яростно защищал от него девушку ее жених, заставило инспектора покраснеть от стыда.
Но когда минуту спустя кто-то энергично постучал в дверь, Квин опять изменился, подобно хамелеону. Теперь в кабинете находился важный инспектор полиции, занятый, несомненно, размышлениями о вещах умных и значительных.
Квин открыл дверь и впустил худощавого мужчину с ясными глазами, одетого не по сезону тепло. Шея мужчины была обмотана шерстяным шарфом.
— Генри! Что ты тут делаешь, черт возьми? Разве врачи не прописали тебе строгий постельный режим?
Прокурор Генри Сампсон подмигнул Квину и опустился в кресло.
— Врачи-то и есть причина того, что у меня болит горло, — сказал он наставительным тоном. — Как обстоят дела?
Он вдруг застонал и осторожно коснулся горла. Инспектор снова занял место за письменным столом.
— Ты самый непослушный пациент из всех известных мне людей! Сущий ребенок! Смотри, схватишь воспаление легких!
