Анне Хольт - Госпожа президент
— Давненько я так не веселился, — выдавил Ингвар, утирая глаза.
— Что американцы могут со мной сделать, — сказал Герхард, по-мальчишечьи ломким голосом. — Мы же в Норвегии…
Он попытался сунуть ингалятор в карман, но уронил на пол и нагнулся поднять. А когда выпрямился, Ингвар Стубё стоял, опершись кулаками на стол, лицо его было сантиметрах в десяти. Объемистый живот и широченные плечи придавали полицейскому сходство с этакой белокурой гориллой, голубые глаза смотрели холодно.
— Думаешь, ты большой хитрован, — процедил Ингвар. — Думаешь, у тебя все схвачено. Мнишь себя крупной рыбой, потому только, что отираешься возле русской мафии. Думаешь, что сумеешь вывернуться. Ну как же, крутой парень, впору потягаться с албанскими бандюгами и прочей балканской шоблой. Забудь об этом. Сейчас… сейчас… — Он поднял палец, ткнул им под нос арестанту и резко возвысил голос: — Сейчас ты увидишь, какое ты дерьмо. Если тебе хоть на секунду закралась мысль, что американцы будут спокойно смотреть, как мы отпускаем этакую мразь, то ты чертовски ошибаешься. Каждый день мы по нескольку раз информируем их о ходе расследования. Им известно, что ты сейчас здесь. Известно, что ты сделал, и они намерены…
— Так я же ничего не сделал! — прохрипел Герхард, явно с трудом. — Я… я просто…
— Дыши спокойнее, — перебил Ингвар. — Воспользуйся ингалятором.
Он слегка отстранился, опустил палец и, пока арестант вдыхал лекарство из голубого цилиндрика, сказал:
— Я хочу знать всё. Хочу услышать, кто дал тебе это задание. Когда, где и как. Хочу знать, сколько тебе заплатили, где сейчас деньги, кто еще связан с этим делом. Имена и описание внешности. Всё.
— Они же не могут… — задохнулся Герхард, — забрать меня в Гуантомо?
— В Гуантанамо, — поправил Ингвар и прикусил губу, чтобы не рассмеяться, на сей раз совершенно искренне. — Кто их знает. В нынешнее-то время. У них пропал президент, Герхард. И фактически они считают тебя… террористом.
Ингвар мог поклясться, что зрачки у Герхарда вмиг расширились. На секунду-другую он словно бы и дышать перестал. Потом кашлянул и судорожно перевел дух. Потер рукой лоб, будто решил, что там большими буквами написано это зловещее слово.
— Террористом, — повторил Ингвар, прищелкнув языком. — Не очень-то заманчивый титул, по американским понятиям.
— Я все скажу. — Герхард шумно вздохнул. — Все-все. Но только останусь здесь. Ладно? У вас?
— Само собой. — Ингвар похлопал его по плечу. — Мы своих не выдаем. Если они готовы сотрудничать. А сейчас сделаем перерыв.
На часах было без девятнадцати восемь.
— До восьми, — улыбнулся Ингвар. — К тому времени и адвокат твой наверняка подойдет. Тогда и побеседуем, тихо-спокойно. Согласен?
— Согласен, — пролепетал Герхард Скрёдер, дышалось ему уже легче. — Согласен. Но только здесь. У вас.
Ингвар кивнул и вышел в коридор. Медленно закрыл за собой дверь.
— Ну что там? — спросил начальник полиции Бастесен, который стоял, прислонясь к стене, и читал какой-то документ. При появлении Ингвара он поспешно захлопнул папку. — Как обычно? Молчит?
— Да нет, — ответил Ингвар. — Готов запеть. В восемь все узнаем.
Бастесен хмыкнул и торжествующе взмахнул кулаком.
— Ты у нас лучше всех, Ингвар. В самом деле.
— Знаю, — буркнул Ингвар. — Во всяком случае, по части спектаклей. А сейчас лауреату «Оскара» необходимо закусить.
И он двинул в буфет, не замечая, как народ в коридоре, заслышав, что Герхард Скрёдер раскололся, начал аплодировать.
Ингер Юханна пока не звонила.
24
Чертыхаясь, бормоча молитвы и гремя ключами, чтоб отогнать привидения, по длинному подвальному коридору ковыляла женщина. Некогда она была старейшей ословской проституткой, звалась в ту пору Харримарри и, сколь это ни удивительно, прожила таким манером более полувека.
— Помогите мне, добрые силы, — бормотала она, волоча больную ногу, а добраться ей нужно было в дальний конец бесконечного коридора. — А злые силы пусть сгинут в аду. Тьфу-тьфу! Чур меня!
С тех самых пор как родилась в кузове грузовика в разоренном войной Финнмарке январской ночью 1945 года, Харримарри отчаянно противостояла упорным попыткам судьбы сокрушить ее. Оставшись без родителей, она не сумела прижиться в приемных семьях. Провела несколько лет в приюте и сбежала в Осло, решила жить своим умом. Было ей тогда двенадцать лет. Малограмотная, еле-еле читавшая по складам, как шестилеток, с внешностью, способной отпугнуть всех и каждого, — куда она могла податься? Только на улицу. Четыре раза она рожала. Как говорится, в силу производственной аварии. Детей у нее сразу же забрали.
И вот на рубеже тысячелетий счастье впервые улыбнулось Харримарри.
Она встретила Ханну Вильхельмсен.
Харримарри оказалась ключевым свидетелем по делу об убийстве и по причинам, каких обе они впоследствии объяснить не могли, переехала к полицейской. Да так там и осталась. Вспомнила свое настоящее имя и стала старательной домработницей и кухаркой. За свои труды она просила только метадон, чистую постель и раз в неделю пачку крученого табаку. Не больше и не меньше. Пока Нефис и Ханна не обзавелись дочкой. Марри бросила курить и вместо табачного рациона попросила визитные карточки. На золотом картоне с зубчатым обрезом красовалась затейливая надпись:
Марри Олсен. Гувернантка
Шрифт она выбрала сама. Ни номера телефона, ни адреса. Ей это без надобности, ведь из дома она не выходила и гостей не принимала. Коробочка с визитками стояла на ночном столике, и каждый вечер Марри вынимала верхнюю, легонько целовала, прижимала к сердцу и, закрыв глаза, бормотала молитву:
— Спасибо Тебе, Господи Вседержитель на небеси. Спасибо за Ханну, и Нефис, и Иду, принцессочку мою. Я кому-то нужна. Спасибо Тебе за это. Доброй ночи, Боже.
Засим она крепко засыпала и спала ровно восемь часов. Всегда.
Наконец Марри добралась до нужного отсека. Ключ она держала наготове.
— Кончай с этой чепуховиной! — прицыкнула она на себя. — Старая перечница, а боишься пустого подвала. Тьфу! — Она взмахнула костлявой рукой, словно отгоняя страх, и зычно провозгласила: — Ну, сейчас мы зайдем вот сюда. Достанем одеяла и все прочее для Ингер Юханны. Ничего опасного тут нету, пора бы понять. Господи Боже мой, Марри! Ты же видала привидения пострашнее тех, что могли угнездиться в этом подвале.
Кое-как она попала ключом в замочную скважину и отперла дверь.
— Всё выпендриваются. Нешто можно построить в тутошнем районе обыкновенный подвал! Да ни в жисть! — Ощупью Марри добрела до выключателя. — Нагородили комнат со стенами, с дверьми и прочими причиндалами. Сетка да амбарный замок им не по чину, не-ет.
Помещение было просторное, метров двадцать с лишним. Прямоугольное. По длинным стенам полки от пола до потолка, заставленные картонками, чемоданами и разноцветными контейнерами из «ИКЕА». Все аккуратно разложено по местам, Марри собственноручно навела здесь порядок. С грамотой у нее обстояло плоховато, зато цифрами и логикой она владела отлично и, чтобы не путаться с алфавитом, разместила вещи согласно их важности. Ближе к двери определила ящики с консервами и бакалеей. На случай атомной войны. Чуть дальше — зимняя одежда в картонных коробках с большими вентиляционными отверстиями. Вещи малышки Иды — в розовом контейнере с медвежонком на крышке; когда Марри открыла его и поворошила мягкое барахлишко, на нее повеяло лавандой.
— Маррина деточка. Кисонька моя, — шепнула она.
Запах давних Идиных вещичек немножко ее успокоил. Она прошаркала к торцевой стене, где в специальной стойке стояли лыжи Нефис и санки Иды.
«АДИЯЛА ДЛЯ ГАСТЕЙ».
Марри выдвинула большой тяжелый ящик, подняла крышку. Одеяло было свернуто и перехвачено двумя широкими красными резинками. Она сунула его под мышку, закрыла ящик, задвинула на место и заковыляла к выходу.
— Ну вот, — с облегчением сказала она. — Теперь можно воротиться в квартиру, где все тихо-спокойно.
Она уже хотела запереть дверь, как вдруг ей почудился какой-то звук.
С испугу она замерла, дыхание перехватило.
Должно быть, померещилось.
Но тут звук повторился. Не то глухой хлопок, не то удар. Далеко, но вполне отчетливо. Марри выронила одеяло и в ужасе всплеснула руками.
— Господи Иисусе Вседержитель! — вырвалось у нее.
Снова тот же звук.
В самой глубине Маррина существа еще сохранились последние остатки той жизни, какую она вела без малого пятьдесят пять лет, пока все вдруг чудесным образом не переменилось, обернувшись светом и добротой. Хрупкая, убогая, невзрачная Марри уцелела наперекор всему, потому что была ловкой и смышленой. Совсем молоденькой языкастой девчонкой она сумела выжить на ословских улицах 60-х годов только благодаря хитрости. Старая шлюха Харримарри не поддалась унижениям и пьянству по одной-единственной причине: она попросту не дала себя сокрушить.
