Эрл Гарднер - Собака, которая выла
— Вероятно, газетчики договорились с приятелями из уголовного отдела, и те попридержали новость до выхода экстренного выпуска. Если б о находке прослышали в общем отделе главного управления, новость тут же попала бы во все городские газеты.
Перри Мейсон поглядел на часы, встал, потянулся, зевнул и лениво двинулся в кабинет судьи Маркхема.
Судья сидел за столом, читая газету с удивленным и обескураженным выражением.
— Не хотелось бы вам докучать, судья, — обратился к нему Перри Мейсон, — но, по-моему, время перерыва истекло. Мне крайне необходимо завершить допрос свидетельницы до конца сегодняшнего заседания. И вообще, я полагаю, что сегодня мы, вполне вероятно, подведем черту под этим делом.
Судья Маркхем проницательно посмотрел на Перри Мейсона, глаза у него заблестели.
— Хотел бы я знать, — произнес он, — чего ради… — и замолчал.
— Да? — спросил Перри Мейсон.
— Да, — сухо отозвался судья Маркхем.
— Так что бы вы хотели знать, судья?
Судья Маркхем нахмурился и ответил:
— Не уверен, пристало ли мне это обсуждать, но хотелось бы знать, чем вызвана ваша весьма необычная просьба о том, чтобы завершить перекрестный допрос свидетельницы именно сегодня.
Перри Мейсон пожал плечами и ничего не сказал.
— Среди судебных адвокатов вы либо самый беспримерно удачливый, — продолжал судья Маркхем, — либо самый проницательный и ловкий.
Перри Мейсон не дал на вопрос прямого ответа, но заметил:
— Я всегда считал, что судебный процесс подобен айсбергу: невооруженный глаз воспринимает лишь малую его часть, основная же масса находится под водой.
Судья Маркхем встал.
— Что ж, адвокат, — произнес он, — как бы там ни было, вы имеете право продолжить допрос.
Перри Мейсон вернулся в зал. Следом за ним появился из своего кабинета и судья Маркхем. Пристав как безумный стучал жезлом, призывая к порядку, но прошло несколько секунд, прежде чем призыв возымел действие. Зал суда гудел как улей, все суетились, переговаривались, обменивались возбужденными замечаниями.
Наконец порядок был восстановлен. Присяжные заняли свои места. Перри Мейсон опустился в кресло. Судя по всему, потрясающие события последних минут совершенно его не затронули.
— Тельма Бентон вызывается для продолжения перекрестного допроса, — объявил судья Маркхем.
Поднялся Клод Драмм.
— Ваша честь, — обратился он к судье, — события приняли неожиданный и крайне поразительный оборот. Я знаю, что ввиду известных обстоятельств ваша честь не потребует от меня пересказа этих событий, по крайней мере перед присяжными. Но я чувствую, что мое присутствие как слуги государства и представителя прокуратуры, знакомого с фактической стороной данного дела, настоятельно требуется в другом месте. Поэтому я прошу возобновить слушание завтра утром.
Судья Маркхем взглянул поверх очков на Перри Мейсона.
— Защита не возражает? — спросил он.
— Возражает, — заявил Мейсон, вставая. — Интересы моей подзащитной требуют, чтобы перекрестный допрос данной свидетельницы был завершен на этом заседании. Я упоминал об этом до начала допроса, и тут с обвинением была достигнута специальная договоренность.
— Совершенно верно, — сказал судья Маркхем. — Ходатайство о переносе слушания отклонено.
— Но ваша честь должны понимать… — воскликнул Клод Драмм.
— Вопрос исчерпан, адвокат, — заявил судья Маркхем. — Предложение о переносе слушания отклонено. Приступайте, мистер Мейсон.
Перри Мейсон посмотрел на Тельму Бентон долгим и твердым обвиняющим взглядом. Она опустила глаза и нервно поежилась. Лицо у нее было такое же белое, как белая стена за спиной.
— Итак, — начал Перри Мейсон размеренным тоном, — если я верно понял ваши показания, Паула Картрайт покинула особняк на Милпас-драйв, уехав в такси утром 17 октября.
— Правильно, — сказала она.
— Вы видели, как она уезжала?
— Да, — ответила она тихим голосом.
— Следует ли нам понимать, — Перри Мейсон повысил голос, — что вы видели Паулу Картрайт живой утром 17 октября сего года?
Свидетельница нерешительно прикусила губу.
— Прошу зафиксировать в протоколе, — учтиво попросил Перри Мейсон, — что свидетельница колеблется.
Клод Драмм вскочил с места.
— Это в высшей степени несправедливо, — заявил он, — и я протестую: во-первых, вопрос является спорным, во-вторых, его уже задавали, и на него был дан ответ, в-третьих, он не относится к перекрестному допросу в строгом смысле.
— Протест отклонен, — сказал судья Маркхем. — В протоколе будет отмечено, что свидетельница заметно колебалась, отвечая на вопрос.
Тельма Бентон подняла потемневший от ужаса взгляд.
— Не могу утверждать, что я видела ее лично, — сказала она. — Я слышала, как кто-то спустился по лестнице из ее комнаты. Я видела такси перед парадным входом, видела, как женщина села в машину и уехала. Я ни минуты не сомневалась, что это миссис Картрайт.
— Значит, саму ее вы не видели? — гнул свое Мейсон.
— Нет, — тихо ответила она, — не видела.
— Далее. Вы опознали почерк, каким написана эта записка, как почерк миссис Картрайт.
— Да, сэр.
Перри Мейсон предъявил фотокопию бланка телеграммы, отправленной из Мидвика:
— Не опознаете ли вы почерк на фотокопии этого телеграфного бланка как принадлежащий также Пауле Картрайт?
Свидетельница посмотрела на фотокопию, помедлила в нерешительности, прикусила губу.
— На обоих документах, — сказал Перри Мейсон, — один и тот же почерк, не так ли?
Когда она заговорила, ее едва можно было расслышать:
— Да, пожалуй, почерк один и тот же.
— Разве вы не уверены? — спросил Перри Мейсон. — Вы без колебаний показали, что записка написана почерком Паулы Картрайт. Так как же с телеграммой? Это почерк Паулы Картрайт или не ее почерк?
— Да, — почти неслышно произнесла свидетельница, — это почерк Паулы Картрайт.
— Значит, миссис Картрайт отправила эту телеграмму из Мидвика утром 17 октября?
— Видимо, так, — тихо ответила свидетельница.
Судья Маркхем постучал молотком и заметил:
— Миссис Бентон, говорить нужно так, чтобы вас могли слышать присяжные. Прошу говорить громче.
Она подняла голову, поглядела на судью и слегка покачнулась.
Клод Драмм снова был на ногах.
— Ваша честь, — заявил он, — теперь мы видим, что свидетельница нездорова. Я еще раз прошу отложить заседание на элементарной справедливости по отношению к свидетельнице, которая, несомненно, перенесла очень сильное потрясение.
Судья Маркхем медленно покачал головой.
— Я считаю, что перекрестный допрос надлежит продолжить, — сказал он.
— Если, — взмолился Клод Драмм с отчаянием в голосе, — слушание можно отложить до завтра, не исключено, что дело будет прекращено.
Перри Мейсон мигом обернулся и встал, крепко упершись в пол слегка расставленными ногами, выставив подбородок с воинственным видом. Он говорил все громче и громче, пока его голос, казалось, не пробудил эха в стропилах зала суда.
— Если будет угодно суду, — бушевал он, — это как раз то, чего я стремлюсь избежать. В этом деле государство предъявило подсудимой обвинение, и она имеет право на оправдание судом присяжных. Прекращение дела по решению государственного обвинения все равно оставит ее с пятном на имени.
По сравнению со страстной риторикой Перри Мейсона голос судьи Маркхема прозвучал тихо и буднично:
— Предложение снова отклонено. Слушанье дела продолжается.
— Теперь, — произнес Перри Мейсон, — будьте любезны объяснить мне, каким образом Паула Картрайт сумела написать записку и отправить телеграмму утром 17 октября, когда вам известно — из собственных источников, — что Паула Картрайт была убита вечером 16-го.
Клод Драмм заявил протест:
— Я отвожу вопрос как спорный, требующий от свидетельницы самостоятельного умозаключения, не отвечающий характеру перекрестного допроса и опирающийся на факт, не приобщенный к делу.
Судья Маркхем внимательно посмотрел на бледное искаженное лицо свидетельницы и сказал:
— Протест будет принят.
Перри Мейсон взял записку, на которой свидетельница опознала почерк миссис Картрайт, положил на столик перед Тельмой Бентон и стукнул по записке кулаком.
— Это не вы писали? — спросил он.
— Нет! — сердито сказала она.
— Это не ваш почерк?
— Сами знаете, что не мой, с моим тут никакого сходства.
— 17 октября ваша правая рука была забинтована, не так ли?
— Да.
— Вас укусила собака?
— Да. Принцу подсунули отравы, и, когда я попыталась дать ему рвотное, он случайно укусил меня за руку.
— Понятно. Но важно другое — ваша правая рука была забинтована 17 октября сего года и оставалась в бинтах еще несколько дней, верно?