Джон Карр - Огонь, гори!
— Та-ти-та! — пел суперинтендент Чевиот, не обладающий абсолютным слухом.
Если бы не гнев Флоры…
Экипаж подкатил к дому и остановился у подъезда.
Чевиот выглянул из окна. Разумеется, в доме темно, все закрыто… Придется придумать, как вломиться к ней… Он вгляделся снова. В веерообразном окошке над парадной дверью горел свет. Хотя почти все окна первого этажа были заперты ставнями изнутри, сквозь щели пробивались лучики света.
Чевиот сгреб с сиденья шляпу, платок и конторские книги, затем поспешно спрыгнул на землю и расплатился с кучером. Он уже знал, что в 1829 году не было принято давать извозчикам на чай, как сейчас; просто кебмен сразу же заламывал три — шесть пенсов сверху.
Чевиот подбежал к двери. Не успел он прикоснуться к звонку, как дверь отворила женщина средних лет, в кружевном чепце и длинном фартуке. Она держалась так царственно, что походила скорее не на служанку, а на экономку-домоправительницу.
— Добрый вечер, сэр! — поздоровалась женщина с таким видом, будто он заявился в гости в семь вечера, а не в три часа ночи.
— Ммм… Добрый вечер.
— Позвольте вашу шляпу?
— Спасибо, но плащ и… все остальное останется при мне, — поспешно сказал Чевиот.
— Как вам будет угодно, сэр, — улыбаясь, произнесла женщина.
— Ммм… скажите, а леди Дрейтон… она не… Служанка низко присела, указав на закрытые двойные двери слева от вестибюля с мраморным полом.
Флора не стала притворяться, будто не слышала, как рядом с ее домом остановился экипаж. На ней по-прежнему было темно-синее платье, расшитое золотом. Она сидела с прямой спиной за столом у камина. Пальцы лежали на странице книги, в кожаном переплете, которую она читала.
На столе горела масляная лампа. По обеим сторонам от беломраморного камина, отбрасывая желтые отблески, висели газовые лампы; в камине ярко пылал огонь. Чевиот заметил под глазами у Флоры темные круги.
Когда он открыл двери, Флора не шевельнулась, она по-прежнему сидела неподвижно, горделиво выпрямив лебединую шею. Через мгновение в глазах ее отразился страх — вдруг он ранен. Поняв, что он невредим — по крайней мере, с виду, — она поднялась.
Чевиот поспешно положил конторские книги и драгоценности на стул, обитый вишневым бархатом. Флора подбежала к нему и обвила его шею руками так страстно, что он невольно поморщился — она задела ссадины. Когда его возлюбленная запрокинула голову, он принялся пылко целовать ее, но вскоре заставил себя отступить — от греха подальше.
— Позволь заметить, любовь моя, что из всех женщин на свете ты самая непредсказуемая! — хрипло произнес он.
— Какой чудесный комплимент! — Флора едва не расплакалась. Она действительно сочла его слова комплиментом. — Вот видишь, ты умеешь быть любезным, если захочешь!
Она тут же напустила на себя важность, вспомнив о своих обязанностях хозяйки дома. Несмотря на то что ее тянуло к нему, она отстранилась и сморщила носик в притворном отвращении:
— Фу! Ты опять курил!
— Разумеется, курил. Но ведь не опиум и не гашиш, а всего-навсего табак!
В глазах у Флоры стояли слезы.
— Табак, — заявила она, — грязная и отвратительная привычка, которой не место ни в одном приличном доме. Если уж мужчине вздумалось курить, то пусть поднимается наверх и курит в дымоход.
— Он… что делает?!
— Садится на плиту, — она величественно указала на пол камина, находящегося рядом с ней, — засовывает голову в дымоход и выпускает дым вверх по трубе. Конечно, — поспешила добавить она, — если там нет огня.
Чевиоту вдруг стало легко и весело; он желал Флору, и вместе с тем ему хотелось ее подразнить.
— Да уж, — проговорил он с серьезным видом. — Если бы меня заставили засунуть голову в дымоход над камином, я опалил бы бакенбарды, не докурив сигары!
— Но у тебя нет никаких бакен… ой, что это я! Ты опять шутишь! Я тебя ненавижу!
— Флора, посмотри на меня. Ты на самом деле против курения?
— Конечно нет. Поцелуй меня еще раз… — И потом, после паузы: — Вечером я вела себя отвратительно…
— У тебя был веский повод.
— Нет, нет! Я пришла в ярость, — Флора отбросила всю важность и снова стала самой собой, — потому что очень боялась. Ты думаешь, я не знаю, какая репутация у Вулкана? А он попросил тебя остаться, и ты… впрочем, не важно! Но ведь у тебя действительно были неприятности, да?
— Да, мелкие. Не о чем говорить.
— Слава богу, — едва слышно прошептала она. — Милый! Пойдем, сядь рядом и все мне расскажи. Позволь я возьму твой плащ.
— Нет, нет! Только не плащ!
Но Флора уже отстегнула застежку и тяжелый каракулевый воротник. Когда плащ упал ей на руки, она испуганно вскрикнула.
Ни воротничка, ни шейного платка на Чевиоте не было. Рубашка висела клочьями и в двух местах пропиталась запекшейся кровью. Брюки, порванные на обоих коленях, были в пыли, как и порванный фрак. На правом рукаве фрака, который он подвернул, умываясь у насоса, чернела прожженная дыра.
— Да… понятно, — тихо прошептала Флора. — Всего лишь мелкие неприятности, не о чем говорить. — И вдруг расхохоталась. Она смеялась и смеялась и никак не могла остановиться.
— Флора! Флора, хватит! Нельзя так распускаться!
Смех тут же смолк. Крепко прижав плащ Чевиота к груди, Флора подняла на него взгляд, исполненный такой невыразимой нежности, что ему стоило большого труда не отвести глаза.
— Нет, Джек, дело не в нервах и не в капризах. Мне правда стало смешно. Но я… у меня сердце изболелось. Я скажу тебе, что я решила… какое решение приняла сегодня. — Она облизала губы и еще крепче прижала к груди плащ. — Не скрою от тебя, милый, я многого не понимаю. Я не понимаю тебя. Иногда мне кажется, что ты человек из иного мира. Я не понимаю, почему ты так настаиваешь на «своей работе». — От смущения она прикусила губу. — Джентльмены не работают — им нет нужды работать. Нет, нет, никогда — так говорил мой отец.
Не возражай мне… Да и к чему мне понимать? Неужели мне надо стать глупышкой, такой, как другие женщины, и воображать, будто мои чувства и есть настоящая жизнь? Вчера я повела себя глупо — да, да! — и сегодня тоже. Но если ты меня любишь, я постараюсь поумнеть. И если ты так предан своей полиции… что ж, тогда и я предана ей тоже! Это никакая не добродетель с моей стороны. Я просто люблю тебя таким, какой ты есть.
Чевиот смотрел вниз, на ковер. Головы он не поднимал. К горлу подступил ком.
Флора подошла ближе. Он протянул руки. Она перекинула плащ на левый локоть, а он поднес ее правую руку к лицу и прижался к ней губами.
И тут, когда между ними воцарилось полное взаимопонимание, окутавшее их теплом, которое, казалось, невозможно нарушить, где-то далеко, в вестибюле, послышалось треньканье колокольчика.
Флора отпрянула от него и возмущенно топнула ногой.
— В такой час?! — воскликнула она. — Нет! Я велю Мириам никого не принимать. Сегодня они не заберут тебя у меня!
— В этом можешь быть уверена, — подтвердил Чевиот. — Ни одна сила на земле не способна соперничать с тобой.
Кто-то легонько, деликатно постучал, затем последовала долгая пауза, и в дверь скользнула статная экономка.
— Миледи… — несколько смущенно начала она. — Я бы ни за что не побеспокоила вас, если бы не… К вам леди Корк.
— Леди Корк? — безо всякого выражения переспросила Флора.
Костяшки пальцев под перчатками саднили; когда Чевиот сжал кулаки, боль стала сильнее.
— Лучше нам принять ее, — прошептал он.
— Ты… уверен?
— Да. Сегодня, Флора, я вплотную подошел к разгадке тайны.
— Тайны убийства Маргарет Ренфру?
— Да. Где были мои глаза? Я ведь видел, кто совершил преступление, а сегодня, у Вулкана, я понял, как оно было совершено. Мне недостает одной мелочи и ответа на один вопрос, который я могу узнать только у тебя и у леди Корк.
Флора глубоко вздохнула:
— Мириам, пожалуйста, просите леди Корк войти.
Как только дверь закрылась, Чевиот заговорил стремительным шепотом:
— Пожалуйста, не тревожься, но… Сегодня утром мистер Ричард Мейн, один из комиссаров полиции, всячески старался доказать, что Ренфру убила ты, а я тебя выгораживал. Нет, прошу тебя, не начинай или закрой рот рукой!
Чевиот покосился на дверь и зашептал еще быстрее:
— Я без труда оправдаю тебя. Но для этого необходимо признаться, что мы с тобой оба лгали и скрыли улику, что еще опаснее. Единственная моя надежда на то, что я сумею показать, как было совершено убийство. И сейчас, как мне кажется — повторяю, только кажется, — я смогу это доказать.
Чевиот сделал жест, призывающий Флору к молчанию. Взяв из ее рук плащ, он накинул его на плечи и застегнул воротник. В тот же миг Мириам объявила о приходе графини Корк и Оррери.
Они услышали сопение леди Корк и стук ее палки-костыля еще до того, как приземистая, тучная старуха решительно проковыляла в комнату. Вместо белого чепца с оборками леди Корк надела белый капор с полями, из-под которых глядели ее умные глаза. Поверх вчерашнего белого платья она накинула серую меховую мантилью.
