Александр Дюма - Записки полицейского (сборник)
На лицо госпожа Местерс была очаровательна, и в минуты спокойствия оно лучилось неземной красотой. Она чрезвычайно походила на прелестно изображенную женщину на знаменитой картине «Важный вопрос» (L’important question). Я сделал это сравнение несколькими годами позже, когда появилось это знаменитое произведение кисти Фрэнка Стоуна: изображенное на полотне вопрошающее, беспокойно страждущее и бледное лицо тотчас напомнило мне госпожу Местерс.
Мужчина, сопровождавший молодую женщину, был старик представительной наружности, седые волосы и еще твердая походка внушали к нему чувство уважения и почтения. Молодая особа покраснела, увидев меня, я узнал ее, так же как и она меня, потом она сделала движение, чтобы оставить руку старика и подойти ко мне. Несмотря на неблагоприятные обстоятельства нашей встречи, я готов был исполнить желание этой молодой женщины, но несколько слов, сказанных на ухо ее спутником, заставили ее переменить намерение, и она продолжила путь, удостоив меня лишь поклоном.
Я ничего не ел с девяти часов утра. Это вынудило меня отправиться в гостиницу, чтобы пообедать, или, правильнее сказать, поужинать и потом тотчас возвратиться в порт. Там я лично убедился в предсказаниях матроса. Ветер яростно дул с юго-запада. Нетрудно было понять по волнению моря, что сильная буря неминуема. Молния багровыми полосами разрывала горизонт, с каждой минутой тучи становились все более темными, а море бушевало сильнее.
– Нам предстоит малоприятная ночь, – сказал мне офицер порта, – и я думаю, что «Колумбия» возвратится с приливом.
– В котором часу вы ждете ее возвращения, сударь? – спросил я у него.
– Судя по пути, который она могла совершить, пока я стоял на часах, – на том месте, которое вы вон там видите, – пожалуй, потребуется добрых три часа, чтобы она смогла показаться в поле нашего зрения, и я думаю, что она вряд ли встанет на рейд раньше девяти-десяти часов вечера, если упрямство капитана не подвергнет ее борьбе со стихией. Случается иногда, что капитан корабля предпочитает борьбу со стихией бури тоскливому пути обратно.
Погода до того была холодная и вредная для здоровья, что я счел бесполезной и безрассудной смелостью ожидать возвращения «Колумбии», которое, по всей вероятности, должно было осуществиться не ранее двух часов ночи. Поблагодарив ночного стража за эти сведения, я отправился в гостиницу «Ройяль Джордж», но по пути зашел в кофейню, где полицейские офицеры дожидались моих приказаний, а также отчета о всем том, что я выведал.
Тогда нами было решено между собой, что с восьми до десяти часов я стану наблюдать за возвращением «Колумбии», а они, один после другого, если время ее возвращения будет затягиваться, должны будут караулить ее, находясь на посту. Это решение было принято открыто, и люди, окружавшие нас во множестве, слышали все подробности. Эта неосторожность стала причиной моей неудачи.
Огонь весело трещал в камине залы «Ройяль Джордж», приятное и благотворное тепло его вызвало во мне такое сладостное ощущение, что я невольно поддался искушению вздремнуть часок. В прошедшую ночь я вовсе не ложился и завывания ветра до того истерзали мой слух и утомили мою душу, что оцепенение, которое сковало мои члены и сделало их бесчувственными, казалось мне весьма естественным. Привыкнув с давних лет пробуждаться в назначенный самим собой час, я прилег без боязни, посмотрев, однако, по своим часам, сколько времени я могу посвятить отдыху. Я забыл сказать, что положил часы на тот же стол, на который облокотился, и что в ту пору они показывали почти половину седьмого.
Вскоре я проснулся со смутной мыслью, что я слишком долго спал и что кто то во время моего сна входил ко мне в комнату. Однако я ничего не заметил в зале, а часы мои, на которые я тут же взглянул, показывали только двадцать минут восьмого. Я неторопливо встал с кресла, отворил окно, чтобы посмотреть, какова на улице погода. Она была невыносима. Казалось бессмысленным подвергать себя испытаниям холодом и дождем прежде времени, установленного для возвращения «Колумбии». Затем, не решившись более предаваться сну, который мог бы увлечь меня слишком далеко, я взял газету и стал читать. Впрочем, интересное чтение не могло заставить забыть предметы, меня окружавшие. Вдруг дверь залы отворилась, и я увидел входящих госпожу Местерс и ее покровителя.
Молодая женщина приветствовала меня, покраснев, а старик устроился перед камином, оба они извинялись с особенной вежливостью за беспокойство, которое причинили, нарушив мое уединение своим неожиданным приходом. Отплатив почтенному незнакомцу вежливостью за его деликатность, я сел на свое прежнее место, дожидаясь с нетерпением, исполненным печали, чтобы кто либо из них объяснил мне причину своего появления.
Опухшие глаза молодой женщины были опущены, и весь ее облик свидетельствовал о глубоком унынии, ее охватившем. Я от души жалел о горькой участи этого очаровательного создания и внутренне соболезновал, что ничего не могу сделать для особы, столь достойной участия. Старик, кажется, также был подавлен печалью. Дрожавшие руки его едва шевелились, глаза безотчетно смотрели на пылавший огонь.
Я хотел было уйти, во избежание тягостного разговора, который предсказывал мне вид старого джентльмена, и уже вставал с кресла, когда тот, подняв на меня с невыразимым достоинством взор, сказал:
– Эта борьба стихий, эта адская сумятица природы – не что иное, как иллюстрация, господин Уотерс, – иллюстрация очень слабая, быть может, – потрясений, борьбы и смут, постоянно разрушающих нравственный мир.
Крайне удивленный высоко философическими высказываниями, которые услышал, я сделал знак согласия с собеседником и ожидал какого нибудь вывода из этого странного вступления. После непродолжительного молчания старик продолжал:
– Нет более сомнений, господин Уотерс, что «Колумбия» вынуждена будет возвратиться в Плимут, вследствие чего муж этой несчастной непременно попадет в руки полиции.
Он прервал свою речь, потом продолжал:
– Я должен предупредить вас, что меня зовут Томсон.
Я вежливо поклонился.
– Будьте уверены, господин Уотерс, – продолжал он, – что, когда это злополучное дело будет разъяснено, никто не будет так горько оплакивать судьбу, вместе со стихиями выбросившую на берег добычу, которую я из отеческой нежности считал навсегда спасенной.
– Имя ваше свидетельствует о том, что вы отец этой дамы.
– Да, сударь, и вместе с тем я тесть невинного, которого вы преследуете с такой неутомимой энергией. Теперь я очень хорошо вижу, что вас ему не избежать, впрочем я вас не виню, вы действуете, поскольку убеждены в том, что исполняете свой долг. Продолжайте, продолжайте! Промысел Божий неисповедим!
Молодая женщина испустила крик скорби, сопровождаемый судорожным рыданием.
Очевидно было, что Джордж Местерс был невинен в глазах жены и инстинкт говорил ей, что он достоин всей ее любви и уважения.
– Я должен положить конец этому тягостному разговору, сударь, – сказал я старому джентльмену. – С моей стороны было бы слишком жестоко вступать в спор о невинности или виновности господина Джорджа Местерса в присутствии его супруги. Закон и судьи судят виновного, я не должен смотреть на дело иначе как глазами закона. Если Джордж представляет себя невинным, то он вас обманывает, сударыня, и ваше настойчивое стремление продолжать этот разговор может меня заставить подумать, что вы хотите меня обмануть, рассчитывая на мое легковерие.
– Я вовсе не имею этого намерения, господин Уотерс, а думаю, что уважаемое имя Томсона, которое я имею честь носить, достаточно ограждает меня от всякого недоверия, несправедливого и оскорбляющего мою честь.
– Мне хорошо известна непогрешимость вашей репутации, так же как и репутации вашего родителя, – сказав это, я поклонился старику, – но вы оба заблуждаетесь насчет невинности: вы, сударыня – вашего мужа, а вы, сударь – вашего зятя. Доказательства его преступления неоспоримы и тягостны.
– Он невинен, сударь, он примерный муж и несчастнейший из людей!
– Бесполезно продолжать этот грустный разговор, – сказал я, взяв свою шляпу, – если Джордж Местерс невинен, то, будьте уверены, сударыня, его оправдают. Ошибки правосудия не так часты, как о том говорят, но моя обязанность предать его этому правосудию, а поскольку пробило уже восемь часов, я должен прервать этот тягостный разговор. Извините меня, прошу вас, и примите мои заверения в искреннем и полном к вам уважении.
Молодая женщина остановила меня, преградив мне дорогу.
– Еще минуту, господин Уотерс! – вскрикнула она умоляющим голосом.
– Еще одну минуту! – вскрикнул господин Томсон. – Я буду с вами откровенен: я пришел с целью просить вашего совета. Слыхали ли вы об отце этого молодого человека, Джоэле Местерсе?
– Как не слыхать, – ответил я, – это был игрок и человек дурной репутации.
