Александр Дюма - Записки полицейского (сборник)
– Приятель мой, Уильям, говорил, что мы будем одни с господином Левассером.
– Вы среди друзей, господин Самюэль: два приятеля делу не помеха. Позвольте предложить вам стакан вина и самому выпить за ваше здоровье. Я вижу, что вы из английских евреев.
– Точно, из английских, сударь, – отвечал Самюэль.
За этими словами последовало секундное молчание, затем Левассер примолвил:
– Появление ваше убеждает меня, что вы будете согласны уладить наши делишки, не так ли, господин Самюэль?
– Извольте, если вы не будете слишком требовательны.
– Требовательны! Откровенно вам скажу, я самый сговорчивый человек в мире! – возразил Левассер, рассмеявшись с обычной для него наглой беспечностью. – Ну покажите ка мне то золото, которым вы намерены нам платить! Как бы его не оказалось маловато! Покажите.
– Если мы договоримся, – возразил Самюэль, – достаточно будет получаса, чтобы предоставить деньги в ваше распоряжение; вы сами изволите согласиться, что я не могу таскать с собой мешки с двумя-тремя тысячами гиней… в особенности… – И Джексон, в свою очередь, засмеялся.
– В особенности когда вам приходится бывать в подобных местах! Так ли, господин Самюэль? – дерзко спросил господин Левассер. – Ну, я должен сознаться, что очень хорошо это понимаю… Теперь поговорим о нашем деле серьезно. Сколько вы желаете заплатить за выкуп?
– Я вам скажу это, когда увижу билеты.
Левассер, ни слова не отвечая, встал и вышел в другую комнату.
Спустя десять минут он возвратился в столовую и положил на стол, медленно сосчитав, банковские билеты и векселя, похищенные у господина Беллебона. Джексон встал со своего стула, наклонился к столу, тщательно рассматривая билеты, и внес стоимость их в свою записную книжку. Я также встал и как будто все свое внимание обратил на висевшую над камином картину.
Близилась особая минута, потому что условленные между Джексоном и мной действия уже не могли быть ни изменены, ни отложены. Дюбарль отошел от стола и с беспокойным, подозрительным видом пожирал глазами подставного делягу-еврея. Господин Александр Лебретон опустил голову на руки – казалось, он был погружен в мрачные думы и был совершенно чужд тому, что происходило.
Окончив изучение бумаг, Джексон бросил взгляд на меня и сразу вслед за этим окинул взором комнату и всех в ней находившихся. Это было предупреждающим сигналом для меня, чтобы я приготовился, потому что настает критическая минута. Затем он взял со стола банковские билеты и совершенно чистым и внятным голосом стал считать.
– Один, два, три, четыре, пять.
Число пять было сигналом к действию. И в самом деле, едва Джексон его произнес, как в то же мгновение бросился на сидевшего возле Лебретона, а я, в ту же минуту подставив подножку Дюбарлю, опрокинул его на пол. Он ударился головой о мраморную колонну и даже не пытался хотя бы привстать: удар был так силен, что этот атлет без чувств рухнул на паркет.
Взглянув на него, я тотчас убедился, что он не в состоянии сопротивляться, и потому оставил его лежать на полу и, быстро налетев на Левассера и не дав ему приготовиться к защите, левой рукой стиснул ему горло, между тем как правой приставил ко лбу пистолет. Господин Левассер нисколько не сопротивлялся.
– Ура! Ура! – вскрикнул Джексон, торжествующе потрясая в воздухе зажатыми в руке драгоценными билетами. – Ура! Наша взяла!
Успех превзошел все наши ожидания. Мошенники были перевязаны, еще не успев прийти в себя от ужаса, лица их исказились: я начал с Левассера, потом, когда он уже был лишен возможности сопротивляться, перешел к Дюбарлю, которого также связал без всякого с его стороны сопротивления. Левассер же, как только очнулся, стал как безумный издавать страшные крики, пытаясь удариться головой о мебель. Нет сомнения, что если бы Джексон мне не помог, то он размозжил бы себе череп.
Лебретон был спокоен, Дюбарль лежал как мертвый. Уложив все банковские билеты и заемные обязательства в бумажник, мы подтолкнули наших мошенников вперед и вышли из дому, никем не замеченные. Я уже говорил, что госпожа Левассер отсутствовала.
В девять часов вечера мошенники уже были заключены в ньюгетской тюрьме. Исполнив эту последнюю обязанность, я бросился к господину Беллебону. Радость молодого банкира была такова же, как и его печаль, – безгранична, и я с не меньшим удовольствием разделял эту радость, с каким сочувствием соболезновал страданиям. Господин Беллебон, не дожидаясь моего ухода, поспешил написать своей невесте, что ничего не изменилось в намерении его сочетаться браком и что своим счастьем они обязаны мне.
По окончании весьма непродолжительного суда уличенные в преступлении были осуждены на десятилетнюю ссылку. Выходя из залы судебных заседаний, Левассер обернулся в мою сторону.
– Десять лет пройдут быстро, – негромко заявил он, – и как только я вернусь, я отдам вам свой долг с лихвой. Не беспокойтесь, вы ничего не потеряете из за того, что придется подождать. Зато и капитал, и проценты будут возвращены одновременно!
Мне уже было не привыкать к такого рода угрозам. Нисколько не встревожившись, я спокойно ответил на его свирепый взгляд и дерзкие слова почтительным поклоном.
Ловля
Однажды утром главный суперинтендант полиции дал мне весьма трудное поручение – выследить и захватить одного ловкого мошенника, которого все считали неуловимым. Этот жулик, еще очень молодой человек, едва переступивший порог двадцатипятилетия, был через свою супругу в родстве с одним из почтеннейших родов Лондона. Очередное преступление обратило внимание полиции на Джорджа Местерса – так звали того дерзкого и хитрого мошенника: он злоупотребил доверием банкира, у которого состоял управляющим, похитив из его кассы значительную сумму денег.
Уже в самом начале мое расследование показало, что Джордж Местерс входит в шайку воров первого разряда и что он надеется с похищенными им деньгами бежать в Америку. Я приказал преследовать Джорджа неотступно и скрытно, насколько это было возможно. Несмотря на все его ухищрения и ложные показания, искусно составленные его соучастниками, которые имели свой интерес, способствуя его бегству, мне, однако, удалось проследить за злоумышленником до Плимута, где, к крайней досаде, я потерял его из виду, хотя был совершенно уверен, что он находится в городе. Но где именно – никак не мог разузнать.
Я никогда не видал Джорджа Местерса в лицо, но приметы его были сообщены мне настолько точно, что я с удивительной самонадеянностью был убежден, что при первой же встрече тотчас его узнаю. Я был извещен теми же агентами, с которыми преследовал беглеца до Плимута, что Местерс не только намерен навсегда оставить Англию, но предполагает сесть на корабль, отправляющийся в Нью-Йорк. Это судно стояло на рейде в гавани и при первом попутном ветре должно было поднять паруса.
Я нисколько не препятствовал пассажирам, которым было позволено прибыть на это судно когда заблагорассудится, и дал себе обещание схватить моего неуловимого героя на самой «Колумбии» – так называлось это судно. За полчаса до объявленного времени подъема парусов, когда я уже был вполне уверен, что все пассажиры оставили берег, я сел в сопровождении двух офицеров плимутской полиции в шлюпку.
Кроме нас, в шлюпке находилось четыре человека: двое на веслах, один на корме и шкипер, старый моряк, лет пятидесяти, стоявший на носу. Я велел плыть к «Колумбии», на которой я надеялся обнаружить невидимку.
Пока я давал приказ, ветер стал так сильно дуть с юго-запада, что шкипер мне заметил о необходимости запастись по крайней мере еще одним человеком – не для того, чтобы выгружать наш багаж на судно, но чтобы на обратном пути надежнее перевезти нас на берег, будучи убежден, что нам придется бороться со встречным ветром и плыть против течения, что очень утомительно и трудно. Человек, которого он хотел взять с собой, будет обязан подменять того из гребцов, кто устанет. Я не обнаружил никаких препятствий к тому, чтобы усилить наш экипаж, и, словно в ответ на мое согласие, шкипер махнул одному из тех праздных моряков, каких всегда много бывает в портах в ожидании удачного случая наняться на службу поденно, помесячно и даже погодно.
Молодой человек подошел и обменялся со шкипером несколькими словами, – они касались условий платы за его труд, – затем запрыгнул в шлюпку, принял румпель из рук рулевого, который его держал, так что уже не он, а первый из севших на шлюпку моряков оказался сменщиком своих товарищей. Едва они успели сделать четыре гребка веслами, море, словно в подтверждение слов шкипера, выбросило волну, которая с такой силой ударила в нашу лодку, что шкипер, гребцы и рулевой надвинули свои фуражки на нос, чтобы уберечь глаза от хлынувшей пены.
Не прошло и десяти минут, как мы причалили к «Колумбии». Хотя посещение наше не совсем понравилось капитану корабля, однако, не смея отказать в просьбе, которая могла превратиться в приказание, он пустил нас на свое судно и повел к пассажирам, а затем и к экипажу, начиная с лейтенанта и заканчивая юнгой, но, к крайнему моему удивлению, Джорджа Местерса среди них не оказалось. Я осмотрел судно с палубы до трюма и после детального, тщательного обыска был вынужден признать, что джентльмен, которого я так страстно желал встретить, не был столь любезен и еще не удостоил капитана «Колумбии» своим посещением.
