Гастон Леру - Дама в черном
Он ничуть не смутился и ответил:
— Вероятно, Рультабиль объяснит нам и это.
Затем он еще раз пожал мне руку и удалился.
Я видел, как он уходит, и чувствовал, что схожу с ума.
XVI. Открытие «Австралии»
Луна освещала его лицо. Темные стекла очков перестали скрывать этот блуждающий взгляд, а спина, уставшая сгибаться за долгие часы притворства, может теперь выпрямиться и позволить крупному телу Ларсана отдохнуть. Что ж, пусть выпрямляется. Я незаметно слежу за ним, укрывшись в тени одной из скульптур, и ни одно движение этого человека теперь от меня не ускользнет.
Ты ли это, Дарзак? Или это твой призрак? Или это тень Ларсана вернулась из царства мертвых?
Я схожу с ума. Действительно, мы все нуждаемся в жалости, потому что сошли с ума. Мы видим Ларсана повсюду. Быть может, вчера, или позавчера, или в другой день Дарзак смотрел на меня, Сэнклера, и думал: «А что, если это Ларсан?» Вчера или позавчера! Я говорю так, будто наше затворничество в этом замке длится уже годы, а прошло всего лишь четыре дня. Мы прибыли сюда вечером 8 апреля.
Никогда еще мое сердце не билось так сильно, как в тот момент, когда я начинал подозревать кого-нибудь из окружающих. Странное чувство! Вместо того, чтобы в испуге отступить от пропасти, куда его сталкивает подобная невероятная гипотеза, мой разум, напротив, увлекался и прельщался ею. Я не могу оторваться от тени Дарзака, я нахожу сходство в позе, в жестах, сзади, в профиль, а затем и анфас. Так — он снова походит на Ларсана. Да, но вот так — это же вылитый Робер.
А почему эта мысль пришла мне в голову только сегодня ночью? Она должна была мелькнуть у нас в самом начале!
Разве, начиная с Тайны Желтой комнаты, тень Ларсана не смешивалась постоянно с силуэтом Дарзака? Разве Дарзак, пришедший за ответом мадемуазель Станжерсон в сороковое почтовое отделение, не был Ларсаном? Разве этот гений перевоплощения не оборачивался Дарзаком настолько успешно, что ему едва не удалось заставить жениха мадемуазель Станжерсон расплачиваться за свои преступления?
Без сомнения, и все же, приказывая сердцу замолчать и выслушать доводы разума, я чувствую, что моя гипотеза просто безумна.
Безумна? Но почему? Вот тень с длинными ногами передвигается подобно Ларсану. Да, но у нее же плечи Дарзака.
Безумна, думаю я, потому что если это Ларсан, то ему необходимо постоянно держаться в тени, в отдалении, как в драме Гландье. Но здесь? Мы же касаемся этого человека! Мы же живем с ним рядом!
Во-первых, он редко находится среди нас. Почти всегда он запирается в своей комнате или склоняется над бесполезным рисунком, изображающим башню Карла Смелого. Рисовать — вот уж действительно прекрасный предлог, чтобы не видели вашего лица или чтобы отвечать на вопросы, не поднимая головы.
Но ведь он не только рисует. Однако, появляясь на людях, этот человек постоянно, кроме сегодняшнего вечера, надевает очки с темными стеклами. Несчастный случай в лаборатории пришелся весьма кстати. Я часто думал о том, какую неоценимую услугу эта маленькая взорвавшаяся лампа оказала бы Ларсану, вздумай он занять место Дарзака. Он мог бы совершенно естественно избегать яркого света из-за слабого зрения. Раньше мадемуазель Станжерсон и Рультабиль всегда старались находить темные уголки, где бы глаза Робера Дарзака не страдали от освещения. А с тех пор, как мы прибыли сюда, он все время в тени. Итак, мы видели его не часто и всегда в тени. Маленький зал военных советов очень темный. В «Волчице» сумрачно. Из двух комнат Четырехугольной башки он выбрал именно ту, которая всегда погружена в полутьму.
И все-таки Рультабиля не так-то просто обмануть. Пусть даже всего в течение трех дней. Однако, как говорит сам Жозеф, Ларсан родился раньше Рультабиля, поскольку он является его отцом.
Я вспомнил первый жест Дарзака, когда, встретив нас в Канне, он вошел в наше купе. Он опустил занавеску! Всегда в тени.
Силуэт у западной стены повернулся в мою сторону. Я вижу лицо этого человека без очков и абсолютно недвижимым, как будто он приготовился фотографироваться. Да, это Робер Дарзак. Это несомненно Робер Дарзак!
Он снова уходит. Чего-то явно не хватает в походке Дарзака, чтобы признать ее походкой Ларсана. Но чего?
Рультабиль увидел бы все, потому что он размышляет больше, чем смотрит. Правда, в этот раз ему и вовсе некогда было смотреть.
Не забудем, что Дарзак провел три месяца на юге. Три месяца, в течение которых мы его не видели. Он уехал больным, а вернулся здоровым. Нечего удивляться, что его лицо несколько изменилось.
И свадьба произошла практически тотчас же. С тех пор минула всего неделя! А Ларсан безусловно может выдержать этот срок.
Человек впереди (Дарзак? Ларсан?) направился в мою сторону. Видит ли он меня? Я съеживаюсь в своем укрытии.
Три месяца отсутствия, в течении которых Ларсан мог изучить все жесты и движения Дарзака. Затем Дарзака уничтожают, занимают его место и увозят его жену. Дело сделано!
Голос? Но что может быть легче, чем подражать наречию южанина? Чуть больше или чуть меньше акцента — вот и все. Мне казалось, что сегодняшний Дарзак говорит с большим акцентом, чем Дарзак до свадьбы.
Вот он почти рядом со мной и проходит мимо, не замечая меня.
Это Ларсан! Я уверен, что это Ларсан!
Но вот он останавливается на мгновение, смотрит в растерянности и смущении на все эти уснувшие предметы вокруг себя, среди которых он так одинок, и стонет, как несчастный, несчастный человек, каким он и является на самом деле.
Это Дарзак!
Затем он уходит, а я остаюсь на месте, потрясенный тем, что осмелился предположить…
Сколько времени я оставался в подобной прострации? Час? Или два? Поднявшись, я почувствовал сильную усталость. В результате моих ошеломляющих гипотез я дошел до того, что спрашивал себя, не мог ли случайно (хорошенькое «случайно»!), не мог ли Ларсан, находившийся в мешке из-под картофеля, заменить Дарзака, который вез его в английском шарабане, запряженном Тоби, к пропасти Кастильона?
Честное слово! Я вообразил себе, что тело, бьющееся в предсмертной агонии, внезапно приходит в себя и просит господина Дарзака занять его место. Все это было весьма недалеко от моих остальных абсурдных предположений. Но тут я вспомнил о своей краткой беседе с Дарзаком при выходе из Четырехугольной башни, где выяснялись обстоятельства появления Лишнего тела. В тот момент я задал ему несколько вопросов о князе Галиче, чей нелепый образ не переставая меня преследовал. Он немедленно ответил на них, сославшись при этом на разговор, состоявшийся между нами накануне. Так как этого разговора никто слышать не мог, то, без сомнения, Дарзак, так занимавший меня сегодня, был тем же Дарзаком, который разговаривал со мной вчера. Как ни бессмысленно выглядела мысль об этой подмене, меня все-таки можно было простить. Причиной этой мысли отчасти был сам Рультабиль, постоянно твердивший мне о своем отце, как о гении перевоплощений. И я вернулся к единственной возможной гипотезе — возможной для Ларсана, занявшего место Дарзака, — к подмене в момент свадьбы, когда жених мадемуазель Станжерсон возвратился в Париж после трехмесячного пребывания на юге.
Я вновь вспомнил его входящим в церковь Святого Николая, которую он выбрал для свадьбы, может быть, именно потому, что это самая угрюмая церковь в Париже.
«До каких только нелепостей можно дойти! — говорил я себе, пробираясь потихоньку в свою одинокую комнатку в Новом замке. — Рультабиль совершенно правильно полагал, что, если бы Ларсан занял место Дарзака, то ему достаточно было просто увести свою прекрасную добычу, а не показываться Матильде под видом Ларсана, не являться с ней в замок Геркулес к добрым знакомым и возможным защитникам, и уж, конечно, не красоваться в лодке у Тулио, демонстрируя образ Русселя-Бальмейера на всю округу. В этот момент Матильда, еще принадлежавшая своему мужу, ускользнула от него окончательно. Появление Ларсана похищало Матильду у Дарзака, следовательно, Дарзак не может быть Ларсаном».
Моя бедная голова просто раскалывалась от всех этих мыслей. Это ослепительная луна там, наверху, поразила мой мозг. У меня лунный удар.
И потом, он же появился перед Артуром Рансом в парке Ментоны, когда Дарзак ехал поездом в Канн, чтобы встретиться с нами. Если Артур Ранс говорил правду, то я могу спокойно отправляться в постель. Да и зачем ему лгать? Он тоже любил некогда Даму в черном, и эта любовь не прошла до сих пор. Госпожа Эдит не глупа, она же все видит.
Пойдемте-ка лучше спать.
Я был еще под аркой садовника и собирался пройти во двор Карла Смелого, как вдруг послышался какой-то шум. Можно было предположить, что где-то открылась дверь — такой звук бывает, когда дерево скребет по железу. Я выглянул из-под арки и у дверей Нового замка заметил силуэт человека. Может быть, мне показалось? Я выхватил револьвер и бросился вперед, но ничего не увидел. Однако дверь Нового замка была закрыта, а я ясно помнил, что, уходя, оставил небольшую щель. Я буквально ощущал чье-то присутствие. Кто здесь мог быть? Конечно, если этот силуэт действительно существовал, а не являлся плодом моего воспаленного воображения. Он мог находиться только внутри замка, так как двор Карла Смелого был пуст. Осторожно толкнув дверь, я вошел и, не шевелясь, внимательно прислушивался около пяти минут. Никого. Должно быть, мне все-таки показалось. И все же я пробрался в свою комнату, не зажигая спичек и соблюдая полную тишину. В комнате я запер дверь и только тогда вздохнул с облегчением. Но видение продолжало меня тревожить. Не спалось. Появление этого силуэта и мысли о Дарзаке-Ларсане странным образом сливались в моем воспаленном мозгу.
