Агата Кристи - Унесенный потоком
— Полиция просто предубеждена против него, так как он оставил ее с носом. Это самое плохое в Дэвиде… Он любит наживать врагов.
— Полиция не настолько предубеждена против пего, как вы думаете, мадемуазель. Предубеждены присяжные. Они не прислушались к коронеру и огласили вердикт против Хантера, так что полиции ничего не оставалось, как арестовать его. Но должен вам сказать, что они отнюдь не удовлетворены тем, как расследуется это дело.
— Значит, они могут его выпустить? — нетерпеливо спросила Линн.
Пуаро пожал плечами.
— Кто же тогда совершил убийство, месье Пуаро?
— В этот вечер в «Олене», — медленно произнес Пуаро, — была женщина.
— Я ничего не понимаю, — вскричала Линн. — Когда мы думали, что убитый — Роберт Андерхей, все казалось так просто. Почему майор Портер сказал, что это Андерхей, если это был не он? Почему он застрелился? Мы снова там, с чего начали.
— Вы уже третий человек, произносящий эти слова.
— Я? — Линн была поражена. — Что вы делаете, месье Пуаро?
— Разговариваю с людьми. Вот что я делаю. Просто разговариваю с людьми.
— Но вы их не расспрашиваете об убийстве?
Пуаро покачал головой.
— Нет, я просто… скажем так — собираю слухи.
— И это помогает?
— Иногда да. Вы бы поразились если бы знали, сколько мне стало известно за последние несколько недель о повседневной жизни Уормсли-Уэйла. Я знаю, кто куда ходил, с кем встречался и порою даже что говорил. Например, я знаю, что Арден шел к деревне по тропинке, минуя Фурроубэнк, расспрашивал о дороге мистера Роули Клоуда, что у него не было багажа, а за спиной был только рюкзак. Я знаю, что Розалин Клоуд почти час провела на ферме с Роули Клоудом и что там она чувствовала себя счастливой.
— Да, — согласилась Линн. — Роули рассказывал мне об этом. Он сказал, что складывается такое впечатление, как будто у нее выходной.
— Ага, так вот что он говорил? — Пуаро помолчал, а потом продолжал: — Да, мне удалось много узнать о том, кто куда ходил. И, кроме того, я много слышал о невероятных трудностях — например, ваших и вашей матери.
— Мы не делаем из этого секрета, — заявила Линн. — Мы все клянчили деньги у Розалин. Это вы хотите сказать?
— Но я так не сказал.
— Однако это правда! И я думаю, вы слышали разные сплетни обо мне, Роули и Дэвиде.
— Вы собираетесь замуж за Роули Клоуда?
— Я? Хотела бы я знать… Именно это я пыталась решить для себя в тот самый день, когда Дэвид выскочил из леса. Это был очень сложный вопрос, который всецело меня занимал. Стоит ли мне выходить замуж? Стоит? Даже поезд, казалось, задает тот же самый вопрос. Дым от паровозной трубы напоминал знак вопроса.
Лицо Пуаро приняло странное выражение, но Линн неправильно его поняла.
— О, месье Пуаро, неужели вы не видите, насколько это все сложно. Дело отнюдь не в Дэвиде, а во мне! Я изменилась. Меня не было здесь три-четыре года. И я вернулась совершенно иным человеком. В этом вся трагедия. Даже если человек возвращается назад, он все равно уже не тот. Уехав и ведя иную жизнь, нельзя не измениться!
— Вы не правы, — возразил Пуаро. — Трагедия жизни в том, что люди не меняются.
Она уставилась на него, качая головой, а он продолжал настаивать:
— Да, да. Это так. Во-первых, почему вы уехали?
— Почему? Я же была в женской бригаде. Я была на службе.
— Да, это так. Но почему вы пошли в военно-морской флот? Вы же были помолвлены, любили Роули Клоуда. Вы же могли работать здесь, на ферме в Уормсли-Уэйле, разве не так?
— Думаю, что могла, но я хотела…
— Вы хотели уехать. Вы хотели побывать за границей, увидеть жизнь. Вы, возможно, хотели избавиться от Роули Клоуда… И поэтому вы сейчас такая неспокойная, потому что вы до сих пор хотите уехать! О, нет, мадемуазель, люди не меняются!
— Когда я была на востоке, я стремилась домой, — в оправдание вскричала Линн.
— Да, конечно. Человек всегда стремится туда, где его нет. Возможно, это же происходило и с вами. И вы вообразили себе, надо думать, картину возвращающейся домой Линн Марчмонт… Но эта картина не соответствует жизни, потому что Линн Марчмонт, которую вы вообразили, не из жизни. Она просто та Линн Марчмонт, которой вы хотели быть.
— Значит, — с горечью произнесла Линн, — согласно вашим словам, я нигде не буду испытывать удовлетворение жизнью?
— Я не говорю этого. Но я утверждаю, что вы уехали, когда были недовольны вашей помолвкой, а сейчас, вернувшись, вы по-прежнему не удовлетворены ею.
Линн сорвала травинку и в задумчивости стала ее жевать.
— Вы как дьявол, знаете все на свете, месье Пуаро. Не так ли?
— Это моя профессия, — по-французски скромно ответил Пуаро. — Но есть еще другая истина, которую, как мне кажется, вы не распознали.
— Вы имеете в виду Дэвида, не правда ли? — резко спросила Линн. — Вы полагаете, что я влюблена в него?
— Это ваше дело — решать, — спокойно пробормотал Пуаро.
— А я… не знаю! В нем есть что-то, чего я боюсь… И в то же время что-то в нем меня просто притягивает…
Она замолчала и спустя некоторое время продолжала:
— Вчера я разговаривала с командиром его бригады, который приехал сюда, как только услышал о его аресте. Он приехал, чтобы помочь. Он рассказывал мне о безрассудстве Дэвида, о его необычайной храбрости. И все же, знаете, месье Пуаро, несмотря на то, что он сказал, меня не покидало чувство, что он сам не уверен, что Дэвид не мог совершить убийства!
— И вы тоже не уверены?
Горько улыбнувшись, Линн посмотрела на него с сожалением.
— Нет. Видите ли, я никогда не испытывала абсолютного доверия к Дэвиду. Можно ли любить человека, которому не доверяешь?
— К сожалению, можно.
— Я всегда была несправедлива к Дэвиду, потому что не доверяла ему. Я верила всем ужасным сплетням — о том, что он не Дэвид Хантер, а просто любовник Розалин. Мне было стыдно, когда я встретилась с его командиром, и он мне рассказывал о том, что познакомился с Дэвидом еще в детстве в Ирландии.
— C’est epatant![13] — пробормотал Пуаро. — Как только люди умудряются потянуть не за ту ниточку!
— Что вы имеете в виду?
— Только то, что я сказал. Кстати, звонила ли вам миссис Клоуд — я говорю о жене доктора — в ночь убийства?
— Тетушка Кэтти? Да, звонила.
— О чем был разговор?
— О какой-то чепухе, связанной с ее расчетами.
— Она звонила из дома?
— Нет. Ее телефон был сломан. Она звонила из телефонной будки.
— В десять минут одиннадцатого?
— Примерно в это время. Наши часы, как правило, врут.
— Примерно… — в задумчивости произнес Пуаро и спокойно продолжал:
— Это был не единственный звонок в тот вечер?
— Нет, — бросила кратко Линн.
— Дэвид Хантер звонил вам из Лондона?
— Да. — Она неожиданно взорвалась: — Наверняка вы жаждете узнать, что он мне сказал?
— О, нет, я не осмеливаюсь…
— Хотите знать? Пожалуйста! Он сказал, что уезжает, уходит из моей жизни, что он слишком плох для меня и никогда не пойдет прямым путем, даже ради меня.
— Возможно, что вы правы, если не любили его после этого, — заметил Пуаро.
— Я надеюсь, он уедет. Конечно, если полностью будет оправдан… Я надеюсь, что они вдвоем укатят в Америку или куда-нибудь еще. Затем, возможно, мы перестанем думать о них и научимся стоять на своих собственных ногах. И перестанем чувствовать злую волю.
— Злую волю?
— Да. Сперва я ее почувствовала как-то вечером у тетушки Кэтти. У нее была какая-то вечеринка. Возможно, это произошло потому, что я только вернулась из-за границы и была раздражена. Мне казалось, что вся атмосфера проникнута этой злой волей. Какой-то недоброжелательностью к Розалин. Неужели вы не понимаете, что все мы желали ей смерти — все мы! Желали ей смерти… А ведь это ужасно — желать, чтобы умер человек, не причинявший никогда тебе зла…
— Ее смерть, конечно, единственное, что может дать вам практический результат, — заметил Пуаро деловым тоном.
— Вы имеете в виду — в финансовом отношении? Само пребывание ее здесь принесло нам больше всего зла! Завидовать человеку, злословить о нем, клянчить у него — в этом нет ничего хорошего. Сейчас она совершенно одна в Фурроубэнке. Она похожа на привидение, испугана до смерти, выглядит как будто сошла с ума! И она не желает нашей помощи! Ни от одного из нас, а ведь мы все предлагали помощь. Мама приглашала погостить у нас, тетя Фрэнсис предлагала. Даже тетушка Кэтти побывала у нее и предложила составить ей компанию в Фурроубэнке. Но она не хочет иметь с нами ничего общего, и я ее не осуждаю. Она даже не захотела видеть коммодора Конроя. Я думаю, что она больна, страдает от беспокойства, страха и невзгод. И мы ничего не можем сделать, потому что она не хочет от нас ничего.
