Бестолочь - Патриция Хайсмит
— Позвоню,— пообещала Элли.
Он проводил ее до машины. Он ощущал в ней какую-то отстраненность, которой, как он цднимал, ему не перебороть. Она сказала через окошко машины:
— Постарайся не волноваться, Уолтер. Мы с тобой все одолеем.
Она потянулась к нему, он ее поцеловал.
— Доброй ночи, Элли,— улыбнулся Уолтер.
Она уехала. Уолтер посвистел Джеффу, который выбежал на улицу следом за ними, и они вместе возвратились в дом. Несколько минут Уолтер и Джон хранили молчание.
— Мне нравится Элли,— наконец произнес Джон.
Уолтер в ответ только кивнул. Снова воцарилось молчание. Уолтер совершенно точно представлял себе, что думает Джон об Элли. Уолтер напряженно стиснул руки. У него потели ладони.
— Но пока это дело не кончилось,— продолжил Джон,— я бы позаботился, чтоб она в нем не фигурировала.
— Правильно,— согласился Уолтер.
Больше они об Элли не заговаривали.
Утром Джон вошел в кабинет Уолтера с газетой в руках.
— Появилось,— произнес он и бросил газету Уолтеру на тахту.
Глава 22
Мельхиор Киммель завтракал в просторной квадратной кухне своего двухэтажного дома в Ньюарке. На завтрак у него были черный хлеб с мягким сыром и кружка крепкого черного кофе с сахаром. Ньюаркская «Дейли ньюс», сложенная и подпертая сахарницей, находилась перед его глазами, которые были прикованы к нижнему углу первой страницы. Его левая рука с полу- съеденным куском хлеба застыла на полпути к раскрытому рту, тяжелые губы обвисли.
Стакхаус. Имя он помнил, а фотография устранила последние сомнения. Стакхаус. Ошибки быть не могло.
Киммель внимательно прочел два маленьких столбца. Он ехал за ней, и его опознали, хотя все еще было неясно, убивал он ее или нет. «Убийство или самоубийство?» — гласил заголовок над одним из абзацев.
«...Стакхаус утверждает, что во время стоянки автобуса так и не видел своей жены. Он, по его словам, прождал 15 минут до отхода автобуса, а потом поехал назад на Лонг-Айленд. Он заявляет, что узнал о том, что его жена пострадала, лишь на другой день, когда полиция Аллентауна попросила его опознать тело. Официальное вскрытие не обнаружило никаких телесных повреждений помимо тех, которые могло повлечь за собой падение со скалы...»
Киммель вчитывался в текст, склонив лысую голову.
«Почему он не заявил об исчезновении жены?» — вопрошал заголовок над последним абзацем. Действительно, почему? — подумал Киммель. Именно этот вопрос готов был задать и он сам.
Но в последнем абзаце сообщалось только о том, что Стакхаус работает юрисконсультом в фирме «Кросс, Мартинсон и Бухман» и что они с женой собирались разводиться. Последнее было весьма любопытно.
У Киммеля упало сердце, его охватил ужас. Зачем это Стакхаусу понадобилось приезжать аж с самого Лонг-Айленда, чтобы на него поглядеть? Киммель медленно поднялся из-за стола и обвел взглядом нагромождение пивных бутылок под раковиной, электрические часы над плитой, потертую клеенку на деревянной сушилке с узором из зеленых и розовых яблочек, который неизменно напоминал ему о Хелен. Конечно, Стакхаус порешил ее, иначе такое обилие непонятных совпадений просто невозможно объяснить! И Стакхауса наверняка загребут. После двух часов допроса с пристрастием он, скорее всего, расколется и во всем признается. А вдруг это натолкнет полицию на мысль заняться им, Киммелем?
Ну, он-то не из тех, кто раскалывается. Да и какие доказательства против него смогут они привести? Тем более что прошло уже два с лишним месяца. Киммель прикинул как можно точнее, когда Стакхаус побывал в его лавке. Около трех недель тому назад, решил он, в первых числах октября. Бланк заказа по- прежнему у него, поскольку книга еще не поступила. Может быть, бланк следует уничтожить? Если книга придет^ подумал Киммель, он не будет сообщать Стакхаусу. И вообще к тому времени Стакхаус может уже оказаться за решеткой.
Киммель начал убираться на кухне. Он вытер влажной тряпкой стол, выкрашенный белой эмалью. У него есть Тони, вспомнил он. Тони видел его в кинотеатре, и версия, по которой он провел там весь вечер, так прочно отложилась у Тони в памяти, что сейчас тот верил, будто затылок Киммеля маячил перед ним до конца сеанса. Но Тони общался с полицией всего пару раз по пять минут. Что как они устроят ему многочасовой допрос?
Да, но пока не устроили, напомнил он себе.
Он принялся собирать пивные бутылки, подхватывая за горлышки, начав с наиболее пыльных. Бутылки стояли цепочкой, которая тянулась из-под раковины вдоль стены до самой кухонной двери. Он поискал глазами, увидел у плиты пустую картонную коробку и ногой неловко подвинул ее к бутылкам. Набив коробку, он вынес ее через заднюю дверь к своему черному «шевроле»
модели седан, который стоял во дворе. Вернувшись с пустой коробкой, он снова наполнил ее бутылками. Потом вымыл руки с мылом — бутылки были грязные, и пошел наверх в спальню надеть чистую белую рубашку: он был в одной майке.
По дороге в лавку он завез бутылки в кулинарный магазин Рик- ко. Тони стоял за прилавком.
— Как поживаете, мистер Киммель? — спросил он.— Что у вас там? Надумали затеять уборку?
— Так, по мелочи,— небрежно бросил Киммель.— Как сегодня ливерная колбаса?
— Вкусная, как всегда, мистер Киммель.
Киммель спросил сандвич с ливерной колбасой и еще один с вымоченной в сливках сельдью под кружочками репчатого лука. Пока Тони возился с заказом, Киммель прошелся вдоль стендов с едой в целлофановых пакетах и, вернувшись, вывалил на прилавок кулек с ореховой смесью, пачку арахисового печенья и небольшую коробку пастилы в шоколаде.
Посчитав бутылки, Тони сказал, что еще остаются деньги. Киммель взял две бутылки пива. В этот ранний час торговать пивом не разрешалось, но Тони всегда делал для него исключение.
Сев в машину, Киммель не спеша поехал в лавку. Он любил воскресные утра и, как правило, проводил их и часть дня у себя в лавке. По воскресеньям лавка была закрыта для покупателей, но Киммель испытывал особое чувство праздности и свободы, проводя свой единственный выходной там, где работал все прочие дни недели. Кроме того, ему больше нравилось в лавке, чем дома; здесь по воскресеньям он мог покейфовать без помех, среди своих собственных книг, посидеть за ленчем, вздремнуть и обстоятельно ответить на кое-какие письма, ученые и витиеватые, с авторами которых он ни разу не встречался, однако чувствовал, что хорошо их знает. Книголюбы: скажи, какие книги тебе нужны,— и я скажу, кто ты.
У Киммеля
