Три гроба [Литрес] - Джон Диксон Карр
– Ради всего святого, успокойтесь! – призвал доктор Фелл, тяжело вздыхая. – Не нагнетайте, и так хорошего мало. Я полагаю, вы занимались этим делом почти всю ночь? И вам удалось узнать что-то еще? Хм, да… А теперь сядьте и утолите голод. Потом подойдем к этой проблеме… философски, хорошо?
Хэдли сказал, что он не голоден. Потом съел две тарелки, выпил несколько чашек кофе, закурил сигару и явно повеселел.
– А теперь приступим, – сказал он, решительно расправив плечи и доставая бумаги из портфеля. – И начнем мы с того, что подробно изучим этот газетный отчет и факты, которые в нем не упоминаются. Итак! Что касается этих двух свидетелей, Блэквина и Шорта, – они надежны. Непохоже чтобы кто-то из них был братом Анри. Мы связались с Бирмингемом и узнали, что они жили в своем округе всю жизнь и хорошо там известны. Они богатые разумные люди, которые не стали бы шутить шутки со следствием. Констебль Уиверс – тоже надежный человек, более того, он скрупулезен до фанатизма. Если все они утверждают, что никого не видели, то это значит, что их одурачили.
– Каким образом одурачили?
– Я не знаю, – прорычал Хэдли, потом глубоко вздохнул и покачал головой. – Но другого варианта нет. Я в спешке осмотрел эту улицу, хотя в комнаты Флея не заходил. Это вам не ярко освещенная площадь Пикадилли, но, опять же, и не настолько темный проулок, чтобы человек, находясь в здравом уме, чего-то не разглядел. Тени… Ну не знаю! Что касается следов: если Уиверс клянется, что их там не было, мне ничего не остается, кроме как поверить ему. Вот мы и приехали.
Доктор Фелл только хмыкнул, и Хэдли продолжил:
– Теперь что касается оружия. И Флея, и Гримо застрелили пулями тридцать восьмого калибра из найденного нами кольта. Внутри магазина было две отстрелянные гильзы. Всего два патрона, и бра… убийца ни разу не промахнулся. В современных револьверах гильзы выбрасываются, как в автоматических пистолетах, однако этот пистолет такой старый, что мы даже не можем его отследить. Он в хорошем состоянии, стреляет современными пулями в стальной оболочке, но кто-то прятал его у себя на протяжении многих лет.
– Да, брат Анри ни о чем не забыл. Что ж. Вам удалось отследить передвижения Флея?
– Да. Он собирался посетить Анри.
Доктор Фелл резко открыл глаза:
– Что? Постойте, вы хотите сказать, что у вас есть зацепка, ведущая к…
– Это наша единственная зацепка. И, – в голосе Хэдли прозвучало горькое удовлетворение, – если она не приведет нас к результатам в ближайшие несколько часов, я съем этот портфель. Помните, я сообщил вам по телефону, что прошлой ночью Флей отказался исполнять свой номер и ушел из театра? Мой офицер, одевшись в штатское, сначала поговорил с антрепренером по фамилии Айзекштейн, а потом с акробатом по фамилии О’Рурк, который единственный более-менее дружески общался с Флеем и помог опознать тело.
Субботний вечер – всегда знаменателен на Лаймхаус-вэй. С часу дня до одиннадцати вечера в театре беспрерывно даются разные представления. Билеты отлично продавались, и Флей должен был выступать в пятнадцать минут девятого. Примерно за пять минут до этого О’Рурк, который сломал запястье и не мог выйти на сцену, спустился в полуподвал, чтобы покурить. У них там стоит угольная печь для подогрева воды в трубах.
Хэдли развернул лист, исписанный убористым почерком:
– Вот свидетельство О’Рурка. Показания записывал Сомерс, О’Рурк под ними позже подписался.
«Как только я прошел через огнеупорную дверь и спустился вниз, послышались звуки ударов, будто кто-то колол дрова. Потом я подпрыгнул от неожиданности. Печная дверца была открыта, рядом с ней стоял Блажной с топором в руке и разносил в щепки свой реквизит, заталкивая все в огонь. Я сказал:
– Какого рожна! Блажной, что ты делаешь?
На что он ответил в этой своей странной манере:
– Я уничтожаю свой реквизит, синьор Паяцци.
(Дело в том, что я выступаю под псевдонимом Великий Паяцци, но он всегда так ко мне обращается, так что не обессудьте!) Ну и дальше он сказал:
– Мое дело сделано. Мне он больше не понадобится.
И – вуаля – в огонь полетели его фальшивые веревки и полые бамбуковые палки от его шкафа. Я сказал:
– Блажной, господьбожмой, возьми себя в руки! Тебе через несколько минут выступать, а ты еще даже не одет!
Он ответил:
– Разве я вам уже не сказал? Сегодня я увижусь с моим братом. Он кое-что сделает, уладит одно старое дельце для нас обоих.
Потом он прошел к лестнице и резко обернулся. Лицо у Блажного было похоже на морду белой лошади. Да простит меня Бог за такие слова, но огонь очень странно и жутко отражался в его глазах. Он добавил:
– Если после того, как он сделает свое дело, со мной что-то случится, то знайте, что брат мой живет на той же улице, что и я. Точнее, живет-то он в другом месте, но на моей улице снимает квартиру.
В этот момент вниз спустился старик Айзекштейн, отправившийся на его поиски. Он ушам своим не поверил, когда Блажной сообщил ему, что не собирается больше выступать. Потом они ругаются. Айзекштейн кричит ему:
– Да ты хоть знаешь, что случится, если ты не выступишь?
На что он отвечает с невозмутимостью игрока в покер:
– Да, я знаю, что случится.
Потом очень вежливо приподнимает шляпу и добавляет:
– Спокойной ночи, джентльмены. Я возвращаюсь в свою могилу.
И вот Блажной уходит, больше не сказав ни слова».
Хэдли свернул лист и сунул его обратно в портфель.
– Да, он был хорошим артистом, – сказал доктор Фелл, пытаясь раскурить трубку. – Жаль, что брату Анри пришлось… А что было дальше?
– Я не знаю, есть ли толк в том, чтобы выслеживать Анри на Калиостро-стрит, но мы точно найдем его временное логово, – сказал Хэдли. – Я задал себе вопрос: куда направлялся Флей, когда в него выстрелили? Куда он шел? Точно не к себе. Он жил в доме номер 2-Б в начале улицы, а шел в противоположном направлении. Он был застрелен чуть дальше середины улицы, между домом 18 с правой стороны и домом 21 с левой. Это перспективное направление, и я поручил Сомерсу заняться им. Он проверит все дома, идущие после середины улицы, на предмет новых, или подозрительных, или еще как-то выделяющихся квартиросъемщиков. Зная домовладелиц, можно
