Эллери Квин - Сердца четырёх
— Прощай, — сказала Бонни и, ничего не видя перед собой, направилась к двери.
— Подождите, — остановил ее Эллери.
Она обернулась — в глазах слезы, губы дрожат. Квин мрачно смотрел на старика.
— Это ваша жизнь, мистер Стюарт, и вы вправе делать с ней что угодно. Но совершено тяжкое преступление — убита ваша дочь, и вы не можете от этого отгородиться. Вы обязаны ответить на ряд моих вопросов.
— А вы кто такой? — раздраженно бросил старик.
— Не имеет значения, кто я такой. В среду на прошлой неделе, то есть девять дней назад, ваша дочь прилетала к вам. Зачем?
Эллери показалось, что его вопрос поразил хозяина. Но если так и было, то всего какой-то миг.
— Значит, и вы об этом узнали, — покачал головой мистер Стюарт. — Вы, должно быть, из полиции, как и этот дурак Глюк. Только он раньше примчался, в начале недели. В моем доме — полиция!
— Мистер Стюарт, я спросил вас...
— Хотите знать, зачем они прилетали? Хорошо, я вам отвечу, — совершенно неожиданно согласился старик и уселся в постели. — Да за моими деньгами, вот зачем! Потому что им нужны были деньги. Они нужны всем.
— Мама просила у тебя денег? — переспросила Бонни. — Ни за что не поверю.
— По-твоему, я лжец? Да? Я говорю — она просила у меня денег. Не для себя, согласен. Но она просила! Для своего никчемного красавчика Ройла!
Бонни и Эллери уставились друг на друга. Вот оно что! Блит явилась к отцу, переломив свой характер, — но не ради себя, а ради человека, которого любила.
Бонни отвернулась к окну, к холодному пустому небу.
— Понятно, — протянул Эллери. — И вы их ей дали?
— Я, наверное, был тогда не в себе, — пробурчал мистер Стюарт. — Я дал этому Ройлу чек на сто десять тысяч и велел Блит больше меня не беспокоить. Никчемный тип! Карточные долги какие-то. А она собралась замуж за картежника.
— О, дедушка! — всхлипнула Бонни и шагнула к нему. — Ты просто притвора...
— Не подходи ко мне! — испуганно поднял руки дед. — Ты вся в микробах!
— Ты любил ее. Ты хотел, чтобы она была счастлива.
— Я хотел, чтобы она от меня отстала.
— Ты только притворяешься суровым...
— Да это была единственная возможность от нее избавиться. Ну почему люди никак не дают мне пожить одному! Блит сказала, что это так и так ее деньги — в смысле, будут когда-нибудь — и все, что она просит, — только малую часть вперед... — У него губы затряслись под усами. — Убирайся! И чтоб я тебя больше не видел!
Тут Бонни заговорила жестко:
— Я тебе верю. Ты действительно дал маме деньги только для того, чтобы ее больше не видеть. И я тоже уйду и больше не вернусь — никогда в жизни. Живи себе, я мешать не буду.
Старик встрепенулся:
— А я еще не собираюсь умирать. Проваливайте! Оба!
— Рано пока, — возразил Эллери. — Бонни, вы не против, если я не пойду с вами к самолету? Я вас догоню потом. Мне надо поговорить с вашим дедом наедине.
— Да я жду не дождусь, как бы поскорей уйти отсюда! — почти крикнула Бонни и выскочила из комнаты.
Эллери слышал топот по ступенькам — как будто за ней кто-то гнался, потом внизу хлопнула входная дверь.
— А теперь, мистер Стюарт, ответьте мне на один вопрос.
— Я уже сказал вам, зачем сюда явилась Блит со своим картежником. Добавить мне нечего.
— Но мой вопрос не имеет отношения к приезду Блит.
— А? Это вы о чем?
— А о том, что вы делали в воскресенье вечером вне дома, да еще в авиаторском шлеме.
Эллери подумал, что старик теряет сознание. Глаза у него закатились, раздался сдавленный хрип.
— А? — прошептал он. — Вы что-то сказали?
И пока он это шептал, самообладание вернулось, глаза остро сверкнули, седая бородка вызывающе поднялась. «Старый петух, разыгрывает передо мной спектакль», — невольно восхитился Эллери.
— Я видел вас возле дома, вы были в шлеме. В то время как Джуниус заверял нас, что вы сидите взаперти наверху. Между прочим, в тот вечер лил сильный дождь.
— Да, я выходил, — кивнул старик. — Мне хотелось глотнуть свежего воздуха. Я вышел потому, что в доме было полно чужих людей.
— И вы вышли, несмотря на ливень? — улыбаясь, спросил Эллери. — А мне показалось, что вы боитесь подхватить пневмонию и все такое.
— Да, у меня слабое здоровье, но лучше заболеть пневмонией, чем иметь дело с чужаками.
— Вы, по-моему, чуть не сказали «с убийством». Почему вы так боязливо сторонитесь всего, что связано с этим убийством?
— С любым убийством.
— Но убили не кого-то, а вашу дочь. И вы не хотите возмездия? У вас нет такого желания? Простите, хотел сказать «естественного желания».
— Единственное мое желание — это чтобы меня оставили в покое.
— А ваш шлем в тот вечер никакого отношения не имеет... как бы выразиться помягче... К аэропланам?
— У меня здесь несколько шлемов. Отлично защищают от дождя.
— А вы стали дружелюбней. Интересно, почему? Знаете, мистер Стюарт, те, у кого есть что скрывать, очень стремятся быть дружелюбными. И что же вы скрываете?
Вместо ответа, старик наклонился, взял стоявшее у изголовья ружье и положил себе на колени.
Мистер Квин улыбнулся, молча пожал плечами и повернулся к дверям. Спускаясь по лестнице, он намеренно громко топал, чтобы слышал мистер Стюарт. Входной дверью он тоже хлопнул от души, правда с внутренней стороны. Постоял тихо. Признаков жизни в доме не ощущалось. На цыпочках Эллери прошел через гостиную и осторожненько просочился в смежную комнату.
Это был кабинет, большой и мрачный, как и все помещения в доме. Стены обшиты деревянными панелями. Судя по толстому слою пыли на мебели, сюда уже давно никто не заходил. Спрятаться в случае чего здесь было негде. Но письменный стол Толланда Стюарта манил его к себе, и Эллери решил рискнуть. Он был уверен, что найдет в нем то, за чем пришел.
Во втором ящике он обнаружил покрашенную зеленой краской металлическую коробку. Замочек к ней и ключ лежали рядом. В коробке, как и ожидалось, хранилось завещание мистера Стюарта. Впившись в него глазами, Эллери стал читать его.
Судя по дате, старик составил его девять с половиной лет назад. Завещание было написано от руки на листе плотной белой бумаги с печатью солидного банка Лос-Анджелеса. Подпись мистера Толланда Стюарта была засвидетельствована людьми, чьи имена ничего не говорили Эллери, — скорее всего, служащими банка.
Документ гласил:
«Я, Толланд Стюарт, шестидесяти лет, будучи в здравом уме и твердой памяти, делаю настоящее завещание, согласно которому:
сумма в сто тысяч долларов наличными передается к доктору Генри Ф. Джуниусу, моему служащему, но только при соблюдении нижеследующих условий:
1) Доктор Джуниус до конца моих дней, но в течение не менее десяти лет со дня составления настоящего завещания следит за моим здоровьем и, в случае необходимости, оказывает медицинскую помощь.
2) Я, Толланд Стюарт, проживу не менее десяти лет со дня подписания настоящего завещания и умру в возрасте старше семидесяти лет.
Если же я умру, не важно по каким причинам, до семидесяти лет или доктор Джуниус оставит меня по собственному желанию или в результате увольнения до срока, определенного в десять лет, то сумма в сто тысяч долларов переходит моим законным наследникам.
А также я даю указание оплатить все мои долги, если такие появятся на день моей смерти, и расходы на мои похороны.
Все свое имущество, движимое и недвижимое, я оставляю своим законным наследникам согласно следующему:
Одна половина (1/2) отходит моему единственному ребенку, дочери Блит, а в случае, если она умрет раньше меня, то ее наследникам. Вторая половина (1/2) отходит моей внучке Боните, дочери Блит, а если она умрет раньше меня, то наследникам Бониты».
Далее следовал короткий абзац с указанием имен вице-президента банка, свидетелей и исполнителя завещания.
Положив документ на место, Эллери задвинул ящик и вышел из дома.
* * *На подходе к посадочной площадке Квин увидел, как приземляется самолетик, который в воскресенье вечером стоял в ангаре. На землю спрыгнул похожий на старого кондора доктор Джуниус. Он помахал рукой Бонни, уже сидевшей в другом самолете, и быстрым шагом пошел навстречу Эллери.
— Как вижу, вы нас снова посетили, — компанейским тоном заговорил он. — А я вот летал за покупками! Ну, что нового на голливудском фронте?
— Без перемен, — ответил Эллери. — Мы только что были удостоены чести побеседовать с вашим богатым благодетелем.
— Судя по тому, что вы целы и невредимы, встреча прошла в дружеской обстановке. — И добавил совсем другим тоном: — Вы назвали его моим благодетелем?
— Ну да. А разве это не так?
— Я вас не понимаю.
— Да будет вам, доктор.
