Эрнст Гофман - Зловещий гость (сборник)
Кто не знает, как необъяснимо влияет на нас непривычная и странная обстановка; даже самое неискушенное воображение просыпается в долине, окруженной причудливыми скалами, или под мрачными сводами церкви. Если к этому еще прибавить, что мне было всего двадцать лет и к тому же я выпил не один бокал крепкого пунша, то можно поверить, что я чувствовал себя в этом рыцарском зале так странно, как никогда прежде. Представьте себе ночную тишину, которую глухой рокот моря и странное завывание ветра нарушали, словно таинственные звуки, извлекаемые из мощного органа духами из преисподней. Представьте сверкающие светлые облака, которые, проносясь над замком, будто заглядывали, как какие-то великаны, в звенящие сводчатые окна. Право, я должен был предчувствовать по тому страху, который меня охватил, что власть какой-то чуждой силы может заметно и видимо проявиться здесь. Но ощущение это походило на холодок, в какой-то степени даже приятный, который испытывают слушатели после увлекательно рассказанной истории о привидениях. При этом мне пришло в голову, что я нахожусь в самом подходящем настроении, чтобы приступить к чтению книги, которую я носил в кармане, как всякий, кто был в то время хоть сколько-нибудь склонен к романтизму. Это был «Духовидец» Шиллера. Я читал, и мое воображение разгоралось все сильнее. Я дошел до самого магического рассказа о свадебном празднестве у графа Ф.
В ту минуту, когда я дочитал до места, где появляется кровавая фигура Иеронимо, с сильнейшим шумом хлопнула дверь, ведущая в переднюю. Я в ужасе вскочил с места, уронив книгу, но все стихло, и я уже начал стыдиться своего детского страха. Возможно, дверь распахнулась от порыва ветра или по какой-нибудь другой причине. Не произошло ничего серьезного, но моя разыгравшаяся фантазия превращала в нечто сверхъестественное любое обыденное явление. Успокоив себя таким образом, я поднял с пола книгу и снова устроился в кресле, но тут раздались чьи-то тихие, неторопливые, размеренные шаги, и при этом слышны были какие-то вздохи и оханье, и эти звуки будто свидетельствовали о чьем-то глубочайшем страдании и безутешном горе.
А! Это, верно, какая-нибудь несчастная кошка бродила по нижнему этажу. Всем известно, как обманчивы ночные звуки: все звучащее вдали ночью кажется ближе. Кто бы стал бояться таких пустяков? Так я успокаивал себя, но тут со стороны заложенной двери послышалось какое-то царапанье, причем одновременно с этим раздались еще более громкие и глубокие вздохи.
«Да, это какое-нибудь бедное животное, которое заперли. Я сейчас стану громко кричать и стучать ногой в пол, тогда все смолкнет, или я услышу более естественные звуки, издаваемые этим животным!» – подумал я, но кровь застыла в моих жилах, и холодный пот выступил на лбу. Я замер, будучи не в силах встать с места и еще менее того закричать. Наконец, отвратительное царапанье прекратилось, снова послышались шаги… Тут во мне будто проснулась жизнь: я вскочил с места и сделал два шага вперед, но вдруг по залу пронесся поток ледяного воздуха, и в ту же минуту яркий лунный свет коснулся изображения очень сурового, почти страшного человека, и мне явственно послышался его предостерегающий голос, который нашептывал, заглушая все возрастающий шум морских волн и резкий свист ночного ветра: «Не ходи дальше! Не ходи дальше! Там ждут тебя ужасы потустороннего мира».
И вот с новой силой хлопнула дверь, и шаги отчетливо донеслись уже из передней, потом раздались на лестнице, и парадная дверь замка с шумом распахнулась и снова захлопнулась. Затем мне показалось, будто из конюшни выводят лошадь и немного погодя снова туда вводят. Потом все смолкло. В ту же минуту я услышал, как старый мой дядюшка стонет и вздыхает в соседней комнате. Это совершенно меня отрезвило, я схватил подсвечник с горящими свечами и пошел к нему. По-видимому, старик боролся с каким-то тяжелым сном.
– Проснитесь! Проснитесь! – произнес я громко, осторожно взяв его за руку и держа при этом подсвечник прямо перед его глазами.
Дядюшка пошевелился с глухим возгласом, затем открыл, наконец, глаза, ласково на меня взглянул и проговорил:
– Ты хорошо сделал, тезка, что разбудил меня. Я видел очень дурной сон. В этом виновата наша новая резиденция, потому что вся ее обстановка навела меня на воспоминания о давно прошедших временах и разных удивительных происшествиях, которые здесь случались. Ну, а теперь мы отлично поспим!
С этими словами старик отвернулся к стене и, по-видимому, тотчас заснул, но когда я потушил свечи и тоже лег в постель, то услышал, что дядя тихонько молится. На другой день у нас началась работа: пришел управляющий со счетами, и заявили о себе разные люди, желавшие разрешить какой-нибудь спор или уладить какое-нибудь дело. В полдень дядя отправился со мной во флигель, чтобы по всем правилам представиться двум старым баронессам.
Франц доложил о нас, мы подождали несколько минут и затем были введены в святилище шестидесятилетней согбенной старушонкой, одетой в пестрые шелка, которая назвалась камеристкой обеих дам. В маленьком салоне нас приняли с комической церемонностью две почтенные тетушки хозяина замка, диковинно разодетые по старинной моде. Моя особа возбудила необычайное удивление, когда дядя с юмором представил меня как молодого юриста, помогающего ему в делах. По выражению лиц обеих дам было видно, как они опасаются, что моя молодость может навредить благосостоянию владельца Р-зиттена.
В нашем визите к старым дамам было вообще много комичного, но душа моя еще не забыла о леденящем ужасе минувшей ночи. Я чувствовал себя так, будто меня коснулась неведомая сила, или, вернее, так, словно мне оставалось сделать всего один шаг до черты, переступив которую я бы безвозвратно погиб, и мне приходилось напрягать все свои силы, чтобы спастись от того ужаса, за которым следует только безумие. Поэтому даже старые баронессы с их удивительными прическами, сооруженными в виде башен, и диковинными штофными платьями, разукрашенными пестрыми цветами и лентами, показались мне не смешными, а какими-то страшными и призрачными. Их желтые сморщенные лица с беспрерывно моргающими глазами, фразы на плохом французском, с треском вылетавшие через их плотно сжатые синие губы и гнусавившие в заострившиеся носы, – все говорило мне о том, на какой короткой ноге должны быть старухи с бродившим по замку страдающим призраком. Мне даже начинало казаться, что они и сами могут совершить что-нибудь ужасное.
Мой старый дядя, человек с завидным чувством юмора, иронизировал над старухами, путая их такими забавными речами, что, будь я в другом расположении духа, я бы не смог удержаться от смеха. Но, как я уже сказал, баронессы со всей их болтовней казались мне какими-то призраками, и старик, думавший меня развеселить, время от времени смотрел в мою сторону с большим удивлением. Как только мы очутились за столом в своих уединенных покоях, он начал сыпать вопросами:
– Скажи, ради бога, тезка, что с тобой? Ты не смеешься, не разговариваешь, не ешь и не пьешь. Ты болен или тебе чего-нибудь не хватает?
Я откровенно рассказал ему обо всех ужасах и страхах, пережитых мною прошлой ночью, не умолчав о том, что выпил накануне вечером много пунша и читал «Духовидца» Шиллера.
– Должен в этом признаться, – прибавил я, – потому что в таком случае нетрудно поверить, что мое воспаленное воображение породило все эти образы, живущие только в моей голове.
Я думал, что дядя начнет донимать меня своими шутками, но вместо этого он сделался очень серьезен, уставился в пол, потом быстро вскинул голову вверх и сказал, вперив в меня горящий взгляд:
– Я не знаю, о чем твоя книга, тезка, но виной всему не она и не пунш. Знай: то, что тебе померещилось, я видел во сне. Я сидел так же, как ты – так мне снилось, – в кресле перед камином, но то, что ты лишь услышал, я ясно увидел глазами своей души. Да, я видел, как вошел этот страшный призрак, как он в бессилии ломился в замурованную дверь, в отчаянии царапал стену так, что кровь текла у него из-под содранных ногтей, как он сошел вниз, вывел из конюшни лошадь и потом отвел ее обратно. Слышал ли ты, как запел петух на дальнем дворе в селении? Тут ты меня и разбудил, и я быстро поборол это тяжкое видение – призрак страшного человека, который все еще нарушает покой и мир земной жизни.
Старик остановился, но я не смел говорить, думая, что он все мне объяснит, если сочтет нужным. Посидев некоторое время в глубокой задумчивости, он продолжил:
– Скажи мне, тезка, после всего, что ты узнал, хватит ли у тебя мужества еще раз встретиться с призраком и сделать это вместе со мной?
Конечно, я заявил, что чувствую в себе достаточно сил для этого.
– В таком случае, – произнес дядя, – этой ночью мы оба не будем спать. Внутренний голос подсказывает мне, что страшное видение покорится не столько моей духовной силе, сколько мужеству, основанному на твердом убеждении. С моей стороны не будет дерзостью, а лишь благочестивым и смелым поступком, если я рискну и жизнью, и телом, для того чтобы изгнать из этих стен колдуна, преследующего потомков в замке предков. Но, впрочем, не может быть и речи ни о каком риске. При благочестивом и здравом образе мыслей, с горячей и искренней верой, как у меня, всегда выйдешь победителем и останешься героем. Но если волей божьей меня коснется темная сила, ты должен возвестить, что я погиб как истинный христианин, в честном поединке с дьявольским духом, который затеял ужасное дело! Но сам держись в стороне! С тобой ничего не случится.
