Канатная танцовщица - Морис Леблан
Доротея понимала, что сопротивление бесполезно, и молча пошла за Эстрейхером. В ста шагах, между развалинами двух стен, уцелела поросшая мхами каменная скамейка.
– Садись, – сказал Эстрейхер. – Здесь нам никто не помешает.
Но Доротея не села, а, скрестив руки, молча и неустрашимо смотрела на Эстрейхера.
– Не хочешь – как угодно. Дело твое. – И, усевшись сам, заговорил не сразу: – Третий раз говорим мы с тобой по душам. В первый раз, в Роборэе, ты отказала мне, притворившись оскорбленной. Но меня, моя милая, не проведешь. Я прекрасно понял твою игру: ты хотела одна завладеть всем богатством. Я стоял поперек твоей дороги и ты постаралась меня устранить. И ты сделала это очень ловко и хитро. Потом ты догадалась, что путеводные нити в Мануар-О-Бютте. Ты бросилась туда, вскружила голову Дювернуа и овладела медалью. Я все время следил за тобой и восхищался твоей работой. Ошиблась ты только в одном. Ты забыла про меня, своего соперника. И от этого проиграла. Теперь четыре красных бриллианта Голконды в моих руках. Я буду богат, так богат, что смогу позволить себе роскошь честной жизни. И вот перед началом честной жизни я снова встретился с тобой и, как тогда, спрашиваю: хочешь ли ты быть той пассажиркой, о которой я предупредил команду? Скажи только слово: да или нет?
Доротея презрительно усмехнулась… И эта улыбка была красноречивее ответа.
– Молчишь… Ну ладно: значит, будем действовать иначе. Не хочешь добром – захочешь силой.
Угроза мало помогала; Доротея не дрогнула.
– Ты удивительно спокойна. Неужто ты не отдаешь себе отчета в обстановке?
– Отдаю, и совершенно точный.
– Нет, не отдаешь. Жизнь и смерть твоих друзей и мальчишки в моих руках. Одно слово – и они погибнут. А между тем ты можешь их спасти.
– Не собираюсь. Их спасут другие. А вас не спасет уж никто.
– Как так?
– Очень просто. Узнав о похищении Монфокона, я послала мальчиков в Рош-Перьяк за помощью. Скоро придут крестьяне и полиция.
– Ой, как страшно! Пока дойдут до Рош-Перьяка, да пока они соберутся да двинутся сюда – я буду за пределами их досягаемости.
– Поверьте, что они недалеко.
– Опоздала, голубушка. Будь у меня хоть тень сомнения – я приказал бы отнести тебя в шхуну.
– Кому? Вашим людям? Не надейтесь на их помощь. Они вам очень мало доверяют.
– Зато боятся и повинуются слепо. Но бросим пустую болтовню. Слушай, Доротея. С первой встречи меня захватило. Я всегда презирал женщин и мало к ним привязывался. Но к тебе меня тянет, и ты можешь меня, что называется, скрутить. Ты редкий тип, Доротея: танцовщица, княжна, воровка, акробатка. Видел я тебя во всех видах и во всех видах… любил. Нет, не любил, но и не ненавидел. Зажгла ты во мне страшный огонь, и я должен потушить его, должен.
Он подошел к ней, положил ей руки на плечи.
– Перестань смеяться. Дай мне губы свои. Об них я затушу огонь, а потом уйду, оставлю тебя, если так захочешь. Но только потом, Доротея. Понимаешь, потом.
Он обнимал ее все крепче, все ниже наклонялся к ней лицом. Доротея откидывалась назад, отступала, но скоро оказалась припертой к стене. А он шептал, задыхаясь от страсти:
– В твоих глазах испуг. Ах, как приятно это видеть. У тебя чудесные глаза, Доротея. Как они потемнели от страха. О, это сладкая награда за борьбу. Твои губы дрогнули. От страха? Да, от страха. А мои дрожат от желания. Я люблю тебя, люблю… И всегда буду любить. И ты будешь только моей.
Доротея напрягла все силы и стала отчаянно вырываться.
– А… Так-то… Ну, нет, моя милая, упрямство тебе не поможет. Дай губы, дай, или я отомщу Монфокону. Отдайся мне, перестань сопротивляться, иначе увидишь мозги своего капитана.
Доротея изнемогала. Отчаяние захлестывало душу. Конец. Не смерть, но хуже смерти.
И в эту жуткую, ужасную минуту, Доротея заметила на гребне стены что-то длинное, узкое, похожее на палку. Кто-то подталкивал странный предмет, как бы желая привлечь ее внимание. Ах, да это Кантэн. Он взял ружье старушки Амуру. Ружье старое, ржавое и не стреляет, но напугать им все же можно. Достаточно и этого. Эстрейхер слишком рано празднует победу.
И вместо отчаяния лицо Доротеи озарилось такой дерзкой и сильной уверенностью, что Эстрейхер невольно опустил руки, и вдруг Доротея расхохоталась своим звонким серебристым смехом. Эстрейхера точно окатили ушатом холодной воды.
– Опять! Чего ты смеешься?
– Да потому же, что и тогда. Для вас спасения нет.
– Черт побери! Ты, кажется, рехнулась, как Жюльетта Азир.
– Нет, я не сошла с ума. Но все повторяется, как в Мануар-О-Бютте. Там Рауль и мальчики спасли меня вместе с полицией, когда вы праздновали победу. Помните, как над стеной показалось ружье. Так и теперь: вы снова под прицелом.
Эстрейхер смотрел на нее с растерянным недоумением. И вдруг спокойно и властно она приказала:
– Оглянись, подлец! Посмотри на ружье! Тебя держат на мушке. Одно мое слово – и ты будешь расстрелян.
Это была последняя четверть минуты. Эстрейхер оглянулся и увидел дуло ружья.
– Руки вверх, – крикнула Доротея, – или тебя уложат, как собаку!
И, воспользовавшись его растерянностью, выхватила торчащий из его кармана револьвер, прицелилась в лоб Эстрейхера и презрительно прошипела:
– Идиот! Я говорила, что спасения нет.
Глава 17. Сбывшееся гадание
Все это продолжалось не больше минуты, но за это время они поменялись ролями. Поражение превратилось в победу. Доротея понимала, что победа ненадежна и снова может стать поражением, и думала только о том, как бы не выпустить его до освобождения трех иностранцев.
Уверенно и твердо, точно командуя целым отрядом, Доротея распорядилась:
– Ружья на прицел! Стрелять при первом движении! Остальные пусть освободят пленных. Они в башне, направо от входа.
Остальные были Кастор и Поллукс. Кантэн остался на стене. Он резонно решил остаться в амбразуре стены, наставляя на бандита ржавое ружье образца 1870 года.
«Идут… Ищут… Вошли…» – мысленно высчитывала Доротея.
Она видела, что поза Эстрейхера теряет напряженность. Он внимательно вглядывался в направленное на него ружье, прислушиваясь к топоту детских ножек, мало похожему на грузные шаги крестьян. Доротея понимала, что только револьвер удерживает его и что он уйдет до появления иностранцев. Эстрейхер колебался и вдруг, решившись, опустил руки.
– Не надуешь. Это твои мальчишки, а ружье – лишь старое ржавое полено. Меня на этом не проведешь.
– Буду стрелять.
– Такие, как ты, не убивают. Ты бы стреляла, защищаясь, но сейчас тебе нечего защищаться. А притом, что ты выиграешь, если меня посадят в тюрьму. Бриллиантов ты все равно не найдешь. Скорее у меня вырвут язык или спекут на медленном огне, чем я выдам такую тайну. Бриллианты мои, и я их достану, когда мне захочется.
– Один шаг – и я выстрелю.
– Может быть, ты бы и выстрелила, если бы это было выгодно. А так – нет. Ну, до свиданья. Я ухожу. – Эстрейхер прислушался. – Слышишь, как орут твои мальчишки. Они отыскали Вебстера с компанией. Пока их развяжут, я буду далеко. Прощай. Вернее – до свидания: мы еще увидимся.
– О нет!
– Увидимся. И последнее слово будет за мной. Сначала бриллианты, потом любовь.
– Не достанутся вам бриллианты. Если бы я в этом хоть мгновение сомневалась, я никогда не выпустила бы вас живым.
– Это почему же?
– Скоро
