Энтони Беркли - Убийство на верхнем этаже. Дело об отравленных шоколадках
Вопреки общепринятому мнению, человек никогда не забывает то, что хорошо усвоил в закрытой школе.
Так что теперь Роджер нимало не сомневался в том, что Эннисмор–Смиты находятся в состоянии крайней безнадежности.
Глава 12
В конце концов Роджер устоял перед искушением, узнав, что Эвадина Деламер и Маделайн Гриффитс – одно лицо, посвятить ее во все подробности предпринятого им неофициального расследования. Теперь он был рад этому. Женщина проницательная и умная, мисс Деламер обладала воображением; ее поддержка, ее способность схватить суть событий, возможно, пригодились бы ему больше, чем помощь мисс Стеллы Барнетт, согласись та на нес. Но Эвадина Деламер была слишком связана с теми, кого Роджер держал под подозрением. Когда ему вздумалось рассказать ей о своих версиях, он понятия не имел, сколь близка она с Эннисмор–Смитом. Теперь он это знал и был уверен, что мисс Деламер беспристрастным помощником быть не может.
«Между прочим, любопытно, – подумал Роджер, – что известно миссис Эннисмор–Смит о дружеской привязанности ее мужа к соседке этажом ниже? Или все, или ничего. Тут многое, конечно, зависит от того, разделяет ли миссис Эннисмор–Смит мнение мисс Деламер о том, что принимать всерьез Лайонела невозможно. Но, конечно, когда этот Лайонел – твой муж, тут некоторая разница есть».
В тот вечер, сидя у камина, Роджер разрабатывал новую линию поведения. Он будет использовать индуктивный метод, исходя из предположения, что убийца – миссис Эннисмор–Смит. Не то чтобы он был так уж уверен в этом выводе, просто он надеялся, что такой путь приведет его хоть к каким–то результатам, которые, даже если вывод не подтвердится, могут оказаться полезными. Хоть какая–то точка отсчета в совершенно бесформенной ситуации.
Одна любопытная вероятность уже проступает. Это допущение – и оно подрывает все предшествующие выводы, – что, может быть, на самом деле смерть мисс Барнетт наступила совсем не в час двадцать пополуночи. Это надо обдумать немедля..
Скрестив ноги, Роджер уставился в огонь. Что говорил врач? Что не уверен в точном времени смерти, разумеется, что может определить его лишь в известных пределах. Насколько помнится Роджеру, минимально двенадцать часов назад, максимально – двадцать четыре. Это легко уточнить у Морсби завтра утром.
В то время, на начальном этапе расследования, врач располагал лишь тремя критериями, на которых основывал свой вывод: границей распространения трупного окоченения, температурой тела, трупными пятнами – причем второй из этих критериев никак не способствовал определению точного часа смерти, поскольку тело уже остыло. Что–то могло выясниться в результате вскрытия: всегда полезно исследовать содержимое желудка, степень распада пищи и так далее. Кстати, Роджер так и не видел медицинского заключения окружного патологоанатома. Утром надо справиться у Морсби и об этом.
Но проблема, конечно, в том, что через двенадцать часов после смерти практически невозможно с точностью установить, когда именно в продолжение двадцати четырех часов она произошла. Причиной тому окоченение. Оно не схватывает тело по графику, стадия за стадией. Оно ведет себя произвольно. Если здоровый человек погибает насильственной смертью, окоченение может наступить в течение десяти часов, а может не наступить и через двадцать четыре. Вот что самое неприятное. Относительно мисс Барнетт врач, помнится, говорил, что окоченение частичное. Это было сказано примерно в час тридцать пополудни. Следовательно, к тому времени мисс Барнетт могла быть мертва, судя по состоянию ее тела, начиная с половины второго предыдущего дня. Да, разрыв великоват, явно великоват.
В последний раз живой ее видела миссис Палтус в пять минут шестого. Разрыв все равно великоват. Несмотря на все свидетельские показания (за исключением только полуночного грохота), миссис Палтус прекрасно могла за чаем придушить свою приятельницу и скрыться в собственной квартире. Миссис Палтус!..
И вправду, если подумать, миссис Палтус как–то сразу, автоматически, была исключена из числа подозреваемых только на том основании, что дружила с покойной. Разве это профессионально? Друзья, случается, убивают друг друга. И на вид миссис Палтус хоть и невысокая, но достаточно крепкая женщина. Тут еще надо припомнить это ее назойливое желание подчеркнуть, что именно она настояла на том, чтобы позвали полицию. Поначалу оно не показалось странным, но теперь… Не переигрывала ли она – даже если сделать скидку на ирландский темперамент? А кроме того, миссис Палтус была единственной, кто все знал о финансовом могуществе мисс Барнетт. И это ее стремление прорваться к телу…
– Я запутался, – пробормотал Роджер. – Это невозможно. Женщина была в ночной рубашке, и постель выглядела так, будто в ней спали. Но что могло помешать миссис Палтус раздеть подружку и переворошить ее постель после убийства? – Роджер поворошил свои собственные волосы. – Надо остыть. Слишком разыгралось воображение. – Но, с другой стороны, для того чтобы представить, как миссис Палтус душит приятельницу за чаем, требовалось не меньше воображения, чем вообразить, как с преступным блеском в глазах крадется по лестнице темной ночью миссис Эннисмор–Смит!
Когда Эннисмор–Смиты легли в тот вечер спать? Что они делали перед этим? Провели ли они вечер вместе? Чем занималась миссис Эннисмор–Смит после работы вплоть до того времени, как уснула?
«Значит, – отметил про себя Роджер, – необходим еще один разговор с Эннисмор–Смитом, и чем скорее, тем лучше. Если он не замешан в убийстве, разговорить его будет совсем несложно».
Впрочем, одну минуту. Когда Роджер пришел к выводу, что Эннисмор–Смит столь же не способен к убийству, сколь способна к убийству его жена, он ведь не знал, что джентльмен испытывает тяжелые материальные затруднения. Меняет ли это что–нибудь? Может ли человек, в обычных условиях к убийству психологически не предрасположенный, перемениться в условиях необычных? Причем речь не о внезапном убийстве в состоянии ослепления, когда разум испуганно стихает, а тело подчиняется диким инстинктам. На такое, может быть, Эннисмор–Смит и способен, но внезапное убийство не назовешь безупречным преступлением. Чтобы убийство было без сучка без задоринки, его надо тщательно подготовить. Способен ли Эннисмор–Смит замыслить и осуществить столь идеально продуманное преступление, как это, – продуманное до последней детали, до лепешки с отпечатком каблука предполагаемого убийцы? Не стоило даже раздумывать над этими вопросами. Роджер был абсолютно уверен что мистер Эннисмор–Смит, в какой бы угол ни загнала его жизнь, не мог заставить себя совершить подобное: он слишком большой путаник, слишком бестолков для этого.
Еще раз вычеркиваем мистера Эннисмор–Смита из черного списка подозреваемых.
Но все–таки миссис Эннисмор–Смит… В ее отчаянии…
Роджер уселся поудобнее. Просто невозможно не сопоставить то, как хладнокровно, толково, решительно и терпеливо она вела себя в магазине, с тем, как хладнокровно, толково, решительно и терпеливо некто спланировал все преступление. Это мог сделать только человек, способный предвидеть все до мельчайших деталей. Число таких деталей, кстати, в совокупности производит сильное впечатление. Это веревка, царапины на подоконнике, царапины на стене, сдвинутая газовая плита, это погром в квартире, имитирующий лихорадочные поиски! Впрочем, с последним пунктом преступник несколько пережал, учитывая, что сундучок хранился в месте, с которого, по всей очевидности, и следовало начинать поиск, – чем, кстати, можно это психологически объяснить? Женской старательностью? И этого мало, еще – лепешка грязи, окурки и пепел в чулане (тоже, прямо скажем, штрих не очень удачный), свеча, профессиональное пристрастие к работе в перчатках…
Тут вот еще что. Миссис Эннисмор–Смит попала под подозрение методом исключения. Всем остальным обитателям дома в этой сомнительной чести по той или иной причине отказано. Лишь миссис Эннисмор–Смит обладает как умственными, так и физическими способностями, необходимыми для осуществления столь глубоко продуманного преступления. И все–таки до сих пор не было ни малейшей улики, указывающей на то, что убийца – женщина. Сейчас Роджер вспомнил, что такая улика есть: отпечатки пальцев в перчатках. Морсби утверждал, что их размер и изящество – еще один аргумент за Джима Уоткинса, руки которого, как убедился Роджер, действительно отличались миниатюрностью. Но разве величина этих отпечатков не доказывает, что их оставила женщина? Роджер нисколько в этом не сомневался.
Об этом стоило подумать еще. Носит ли преступление еще какие–то следы именно женского участия? Чем еще можно подкрепить эту воображаемую улику против миссис Эннисмор–Смит?
