Колин Декстер - Панихида по усопшим
Его нога поддела пачку от сигарет, когда он проходил мимо кучи кокса, он поднял ее и попросил Льюиса посветить фонарем. Это была золотого цвета пустая пачка «Бенсон & Хеджес», на одной стороне которой он прочитал: «Предупреждение Минздрава. Сигареты могут серьезно повредить вашему здоровью». Когда же правительство решило предусмотреть такое торжественное предостережение для курильщиков? Три, четыре, пять лет назад? Но определенно, – как там сказал Мекледжон? – не десять лет!
– Посмотрите под коксом, хорошо? – тихо сказал Морс.
Через пять минут Льюис нашел его. Это был маленький мальчик, в возрасте около двенадцати лет, тело которого хорошо сохранилось, ростом около пяти футов, одетый в школьную форму. На его шее был школьный галстук, галстук затянутый так злобно, что глубоко впился в плоть горла; галстук в красно-серую полоску; галстук школы «Роджер Бэкон», Кидлингтон.
В лотке для файлов у дежурного сержанта в «Темз-Вэлли» все еще лежало записанное от руки сообщение от главного констебля, переданное из Шрусбери.
Глава двадцать седьмая
На следующее утро Льюис прибыл в кабинет Белла в 9.15, но Морс опередил его, и сидел за столом, крича в телефон, багровый от ярости.
– Ладно, позови этого глупого мудака. Да! Сейчас же.
Он жестом приказал Льюису сесть на место, пальцы его левой руки барабанили по столешнице с капризным нетерпением.
– Ты? – проревел он в трубку, наконец, – какого черта ты из себя строишь? Это сообщение валялось у тебя, под твоим гребаным носом, со вчерашнего вечера! И все, что ты можешь делать, это сидеть на своей великой жирной заднице и твердить, что ты извиняешься. Ты пожалеешь, мой мальчик – можешь быть уверен в этом. Теперь, просто слушай меня внимательно. Ты пойдешь прямо в кабинет начальника, как только я дам тебе разрешение положить трубку, и ты ему доложишь, что именно ты сделал, и что именно ты не сделал. Это понятно?
К сожалению, голос на другом конце провода мог только что-то извинительно бормотать, и Льюис почти со страхом слушал последовавший залп отборной брани.
– Что ты должен сказать ему? Я скажу тебе, что ты должен сказать ему, мой мальчик. Во-первых, ты ему скажешь, чего заслуживает хреновый дежурный. Хорошо? Во-вторых, ты ему скажешь, когда тебе передал сообщение главный констебль Оксфордшира. Он поймет. В-третьих, ты скажешь ему, что виновен в самой гребаной глупости, когда-либо виданной в истории. Вот что ты ему скажешь! – Он швырнул трубку и сидел минуту или около того, все еще кипя от гнева.
Заметив, что Льюис сидит, молча, Морс, наконец, заговорил.
– Миссис Джозефс была убита. В прошлую пятницу, в общежитии медсестер в Шрусбери.
Льюис посмотрел на потертый ковер у своих ног и печально покачал головой. – Сколько еще, сэр?
Морс глубоко вздохнул, и, казалось, вдруг снова стал совершенно спокоен.
– Не знаю.
– Следующая остановка Шрусбери, сэр?
Морс отмахнулся почти безнадежно.
– Не знаю.
– Вы думаете, это тот же самый парень?
– Не знаю, – Морс размышлял в тишине, тупо уставившись на стол. – Доставайте документы.
Льюис подошел к одному из стальных шкафов.
– Кто был на другом конце провода, сэр?
На лицо Морса неохотно вернулась усмешка.
– Этот тупой дурак, сержант Диксон. Он сидел вчера за дежурного. Я не должен был так кричать на него.
– Почему тогда кричали? – спросил Льюис, выложив документы на стол.
– Я полагаю, потому что я должен был догадаться, и на самом деле – догадался, что она будет следующей – в списке убитых, я имею в виду. Возможно, мне надо было просто пересилить себя, я не знаю. Но я знаю одно, Льюис: я знаю, что происходящее выходит из под контроля. Бог знает, где мы, я – нет.
Временами Льюису казалось, что прямо сейчас гнев Морса испарится, и только раздражение расстраивает и омрачает его встревоженные возможности. Возможно, ему нужно было немного помочь.
– Сэр, я думал, когда вернулся домой вчера вечером, о том, что вы говорили в пабе. Помните? Вы сказали, что Лоусон, преподобный Лоусон, то есть, возможно, прошел прямо…
– Ради бога, Льюис, бросьте! Мы находим трупы справа, слева и в центре, и что? Мы в такой большой кровавой неразберихе, о которой один Бог ведает, а все только и могут делать, что…
– Это вы сказали – не я.
– Я сказал, – да. Но оставьте меня в покое, человек! Разве вы не видите, что я пытаюсь думать? Кто-то должен здесь думать.
– Я только…
– Слушайте, Льюис. Просто забудьте то, что я говорил, и начните думать о некоторых фактах этого кровавого преступления. Хорошо? – Он злобно стукнул перед ним папкой. – Вся ситуация здесь. Джозефс был убит, договорились? Хорошо. Джозефс, значит, убит. Преподобный Лайонел Лоусон спрыгивает с гребаной башни. Правильно? Он спрыгивает с гребаной башни. Морриса-старшего убили и затащили на ту же гребаную башню. Правильно? Морриса-старшего убрали. Морриса-младшего задушили и спрятали внизу в склепе. Правильно? Почему бы просто не принять эти факты, Льюис? Почему потеряны целые сутки, потому что для всех это пустяковая ерунда… Aх! Забудьте это!
Льюис вышел, не забыв хлопнуть дверью, как следует. С него достаточно, ему хватит сил уйти отсюда часа на два, если это означает уйти от такого рода бессмысленной неблагодарности. Он пошел в столовую и заказал кофе. Если Морс хотел посидеть спокойно – ну, пусть сидит, несчастный козел! Он не будет отказываться от обеда. Не Льюис, в любом случае. Он прочитал «Дейли Миррор» и выпил вторую чашку кофе. Он прочитал «Сан» на одну треть. И тогда он решил съездить в Кидлингтон.
К этому времени небо прояснилось, а следы ночного дождя почти высохли на тротуарах. Он ехал по Бэнбери-роуд, мимо Линтон-роуд, вишневые и миндальные деревья окутала розовая и белая дымка, и нарциссы, и гиацинты цвели на ухоженных газонах. Северный Оксфорд был прекрасным местом ранней весной; и к тому времени, когда Льюис достиг Кидлингтона, он почувствовал, что жизнь стала немного счастливее.
Диксон, вероятно, будет в столовой. Диксон почти всегда был в столовой.
– Я слышал, сегодня утром ты получил небольшой нагоняй, – отважился Льюис.
– Ах, Боже! Ты бы его слышал.
– Я слышал, – признался Льюис.
– А я только пришел, между прочим. Мы собрались здесь, а меня попросили подойти к телефону. Тогда это и произошло! Откуда, черт возьми, мне было знать, кем она была? Она изменила свое имя, и в любом случае, она только могла жить в Кидлингтоне, так они сказали. Ха! Жизнь очень несправедлива иногда, сержант.
– Он может быть реальным дерьмом, или не может?
– Не понял?
– Морс. Я сказал, что он может быть реальным…
– Нет, не совсем, – Диксон посмотрел на свой живот и любовно выбрал большой кусок пирога на тарелке.
– Ты пока не был у шефа?
– И не собираюсь.
– Смотри, Диксон. Ты же знаешь, что с ним шутки плохи. Если Морс сказал…
– Он этого не сделал. Он позвонил мне снова через полчаса. Просто сказал, что ему жаль. Просто сказал забыть.
– Он сказал забыть!
– Он, зараза, так и сказал, сержант. Мы довольно любезно поболтали, в конце концов, правда. Я спросил его, могу ли я что-нибудь сделать, чтобы помочь, и ты знаешь, что он сказал? Сказал, что просто хочет, чтобы я выяснил у главного констебля в Шрусбери, была ли женщина убита в пятницу. Это все. Сказал, что его не интересует, была ли она задушена, или зарезана, или еще что-нибудь, лишь бы она была убита в пятницу. Забавный парень, верно? Всегда задает подобного рода вопросы – никогда нельзя понять, зачем он спрашивает. Хотя и умный. Ах, Боже!
Льюис встал, собираясь уходить.
– Это не было убийство на сексуальной почве, сержант.
– Что?
– Она хорошо выглядела, так они сказали. Нравилась многим, но, кажется, очень немногие врачи пытались заигрывать с ней. Тем не менее, я всегда думал, что эти черные чулки так сексуальны… Правда, сержант?
– На ней были одеты черные чулки?
Диксон проглотил последний пирожок и вытер пальцы о свои брюки.
– Разве они не одежда?
На этом Льюис его оставил. Опять он чувствовал себя униженным и злым. Кто должен был помогать Морсу, так или иначе? Он сам или Диксон? Ах…-р-р!
Было 11.45 утра, когда Льюис вернулся в Городское управление «Сент Олдейтс» и вошел в кабинет Белла. Морс еще сидел в кресле, его голова теперь отдыхала на столе. Он спал, подложив под нее левую руку.
Глава двадцать восьмая
Миссис Роулинсон была немного встревожена, потому что Рут до сих пор не вернулась домой, было без пяти час пополудни. Она подозревала, – знала, на самом деле – что визиты Рут в бар «Рэндольфа» стали регулярными перед обедом, и настало время напомнить ей о ее дочерних обязанностях. В данный момент, однако, это был примитивный материнский инстинкт, который имел первостепенное значение; новости по радио закончились в десять минут второго, но все еще не было никаких признаков ее дочери. В четверть второго зазвонил телефон, нарушая тишину комнаты пронзительным, резким звуком, миссис Роулинсон добралась до аппарата и подняла трубку дрожащей рукой, чувствуя, как начинающаяся паника поднимается в ней, когда звонивший абонент назвал себя.
