Жюль Мари - Выстрел (сборник)

Сюзанна пошла было навстречу своему жениху, протянув руки, с улыбкой на устах, но остановилась, увидев его лицо. Она испугалась. Горло ее сжали спазмы. Она как будто предчувствовала, что должно случиться.

— Боже мой, что с вами? — спросила она.

Дампьер посмотрел ей прямо в глаза. Девушка потупила голову и покраснела. Он взял ее за руку, не говоря ни слова, подвел ее, взволнованную и дрожащую, к креслу и сел возле нее. Он никак не мог решиться заговорить. Он ждал какого-нибудь слова, чего-нибудь, что открыло бы ему путь. Она, испуганная его бледностью, его расстроенным лицом, его лихорадочным взглядом, спросила с беспокойством:

— Вы больны?

Он заговорил с трудом:

— Где сейчас ваш брат Франсуа?

— Должно быть, в своей комнате или, может быть, в больнице у госпожи Гонсолен. Я слышала от него, что сегодня он вместе с доктором Маньяба в последний раз будет осматривать эту несчастную женщину.

— Вы жалеете ее?

— Мой брат уверяет, что она помешана. Ничто не доказывает, что она виновна, следовательно, она достойна сожаления.

— Напрасно ваш брат верит ее помешательству: оно притворно. Я присутствовал при осмотре докторов, и наблюдения подтвердили это.

Сюзанна побледнела:

— Ах! Так, значит, Мадлен не помешана? Зачем же она притворялась? Как она выдала себя?

— Ее застали неожиданно…

— А мой брат… присутствовал при этом?..

— Да.

Наступило минутное молчание. Сюзанна почувствовала, что задыхается. Она встала, сделала несколько шагов по комнате, отворила окно и полной грудью вдохнула холодный воздух. Дампьер молчал и не спускал с нее глаз. Когда она обернулась к нему, волнения уже не было видно — она улыбалась.

— Это и заботит вас до такой степени, что вы так угрюмы со мной? Разве вы приехали к вашей невесте для того, чтобы говорить о госпоже Гонсолен? — В ее голосе не было ни малейшего смятения.

Дампьер с ужасом смотрел на нее. Такое мужество и такое притворство пугали его. Теперь, когда она успела оправиться, она улыбалась и казалась спокойной. Ничто не выдавало мыслей, мельтешивших в ее голове. Видя этот искренний взгляд, в котором читалась лишь нежность, Дампьер почувствовал нерешительность. В самом деле, ничто не доказывало, что девушка знает о преступлении брата. Может быть, он ошибся в своих предположениях. Он осудил Сюзанну легкомысленно, в первом припадке отчаяния. Но в эту минуту в нем заговорило не сердце любящего человека, а недоверие членов судейского сословия и присущий им скептицизм, который внушает привычка к человеческим страданиям.

Он стал сомневаться и в себе, и во всем, что сказал Маньяба. И Дампьер, и Сюзанна испытывали неловкость. Но ни тот, ни другая по разным причинам не могли этого сказать и продолжали наблюдать друг за другом, как будто встретились в первый раз, как будто не были связаны обещаниями. Сюзанна спросила:

— Теперь, когда эту женщину уличили в обмане, она, наверно, сказала все? Может быть, сведения, которые она вам сообщила, признания, которые она сделала, пролили какой-нибудь свет на эту тайну, которую вы уже столько месяцев пытаетесь узнать?

Он не солгал, ответив:

— Я доволен полученным результатом и не хочу продолжать расследование.

Сюзанна ничего не сказала, и он прибавил:

— Но теперь все заставляет меня предполагать, что Томас Луар — жертва ошибки и не виновен в убийстве Гонсолена. Надо искать другого убийцу.

— Кого вы подозреваете?

Сказав это, она внимательно взглянула своими большими голубыми глазами на судебного следователя. Она готовилась услышать страшное известие и при этом сохраняла спокойствие. Девушка видела нерешительность Дампьера и внимание, с которым он следил за малейшими ее движениями. Она угадывала опасность и говорила себе, что от ее хладнокровия, может быть, зависят намерения ее жениха относительно Мадлен. Она наблюдала за собой, чтобы не возбудить подозрений судебного следователя, который знал об отношении семейства Горме к Гонсоленам и, без сомнения, нашел бы странным равнодушие Сюзанны.

Дампьеру хотелось грубо ответить, что улики, скопившиеся против Томаса Луара, вдруг обратились против Франсуа. Но под взглядом этой девушки, которую он любил, растаяли весь его гнев и строгость. Им овладело беспредельное сострадание к ней и в то же время испуг. Она была так спокойна, что он усомнился, действительно ли она знает тайну своего брата. Он только сказал:

— Я жду первых признаний госпожи Гонсолен, если, конечно, она захочет говорить. Подозрения не настолько определенны, чтобы я мог сообщить их вам. Не то чтобы я боюсь нескромности с вашей стороны — нет, я боюсь, выразив сомнение, без причины испугать вас.

— Разве я знаю того, кем теперь займется суд?

— Вы часто видели его у вашего отца.

Сюзанна сохраняла все то же чистосердечие в глазах. Между ней и судебным следователем происходила странная борьба, утомлявшая и печалившая их обоих. До сих пор он не сказал ей ни одного нежного слова. Он даже не смел на нее взглянуть, как будто сам был виновен. Он поднялся, подошел к окну и стал рассеянно смотреть в него. Сюзанна встала рядом.

— Неужели это дело волнует вас даже здесь? — осведомилась она с боязливой улыбкой.

Он извинился, сослался на какой-то предлог, чтобы уйти, и обещал вернуться вечером. Она не удерживала его. Она, напротив, хотела, чтобы он поскорее ушел, чтобы увидеть Франсуа, рассказать ему, что у судебного следователя возникли подозрения, предупредить, чтобы он успел принять меры и бежать.

Она постучалась в кабинет Франсуа. При виде бледности Сюзанны, ее испуга и трепета молодой человек понял, что случилось что-то очень важное, и спросил с беспокойством:

— Что с тобой?

— Дампьер был здесь.

— Ну?

— Он знает все!

Франсуа вскочил. В его глазах мелькнула молния гнева и ярости, которая заставила девушку попятиться назад.

— Боже мой! Боже мой! — прошептала она.

— Говори, что ты узнала, — произнес он задыхающимся голосом.

Она пересказала свой разговор с судебным следователем.

— Я должен непременно предупредить госпожу Гонсолен, иначе все погибло, — воскликнул Франсуа. — Сегодня ночью она убежит из больницы, и я увезу ее из Франции. К счастью, граница недалеко. Ты объяснишь мое отсутствие отцу. Ты придумаешь какой-нибудь предлог, сейчас мне не до этого. Я займусь самым необходимым и постараюсь увидеться с Мадлен. Надо приготовить все к ее побегу. Завтра будет поздно.

Он бросился в больницу. В это время Маньяба и Дампьер допрашивали Мадлен. Франсуа не посмел войти. Небо было покрыто серыми тучами, предвещавшими, что к ночи выпадет снег. Ветер бешено дул с гор. Перед окнами комнаты Мадлен, тускло освещенными желтоватым светом, мелькали тени следователя и доктора. Привратник прошел через двор и с любопытством взглянул на Франсуа.

— Вы не войдете, господин Горме?

— Нет. Скажите этим господам, что я здесь.

Вдруг он передумал.

— Впрочем, я пойду к ним, — сказал он. — Может быть, я им нужен.

Он поспешно поднялся на лестницу, вошел в комнату Мадлен и очутился лицом к лицу с Дампьером и Маньяба, которые собирались выходить. Ни один мускул на лице Маньяба не выдал его тайной мысли, Дампьер меньше владел собой и вздрогнул при виде брата Сюзанны. Прежде чем Франсуа заговорил, Маньяба опередил его, пожав плечами.

— Ничего, — сказал он, — все то же упорство, то же свирепое молчание и те же бессвязные речи. А вы оправились от вашей слабости? — спросил он с оттенком иронии.

— Да. Вам это, без сомнения, показалось смешным?

— Вовсе нет! Дело в темпераменте…

Разговаривая, все трое вышли. Франсуа придумывал предлог оставить их. Маньяба опередил его во второй раз. Этот человек как будто читал его мысли.

— Госпожа Гонсолен спит, — сказал он. — Вечером, если хотите, вы можете увидеть ее.

Доктор переглянулся с судебным следователем.

— Я пришел, потому как знал, что вы здесь, — сказал Франсуа. — Господин Дампьер, — обратился Франсуа к судебному следователю, — отец мой вернулся, сестра, без сомнения, с удовольствием примет вас; вы опечалили ее, наверно, невольно, приезжайте обедать к нам, я вас помирю.

— Благодарю вас, — ответил судебный следователь, которому каждое слово давалось с большим трудом, — но я занят. Похлопочите за меня перед Сюзанной, у меня не может быть лучшего защитника.

Франсуа оставил их и вернулся к отцу. Ему надо было составить план побега Мадлен, хотя он давно уже думал об этом. Он попросил приготовить одежду, похожую на ту, что надевают больничные сиделки. Переодевшись таким образом, Мадлен было бы легко совершить побег. Может быть, привратник удивится, что она выйдет ночью, но, поскольку она будет с доктором, он ничего не заподозрит, да и вряд ли узнает ее. Но лучше было удалить ночного сторожа, которого Маньяба приставил к Мадлен. Франсуа надеялся придумать предлог, чтобы отослать его на несколько минут. Он даже мог отпустить его, сказав, что сам будет присматривать за Мадлен до утра.