Агата Кристи - Избранное. Том 1

Его истеричная вспышка шокировала и испугала остальных.

Вера воскликнула:

— Только сегодня утром вы говорили, что это был он!

Лицо Филипа Ломбарда изменилось — протрезвело.

Он низким голосом произнес:

— Знаю… Что ж, я ошибался. Невиновность еще одного из нас доказана — слишком поздно.

Глава четырнадцатая

Они отнесли судью Уогрейва в его комнату и положили на кровать.

Потом спустились вниз и стояли в холле, глядя друг на друга.

Блор хрипло спросил:

— Что теперь будем делать?

Ломбард живо ответил:

— Надо что-нибудь поесть. Мы должны поесть.

Опять они отправились на кухню. Снова открыли банку языка. Они ели машинально, почти не чувствуя вкуса.

Вера сказала:

— Я никогда больше не буду есть язык.

Они закончили с трапезой, и сидели за кухонным столом, глядя друг на друга.

Блор произнес:

— Теперь нас только четверо… Кто будет следующим?

Армстронг вытаращил глаза. Почти как автомат, он проговорил:

— Мы должны быть очень осторожны… — и смолк.

Блор кивнул:

— Он говорил то же самое… и теперь — мертв!

Армстронг заметил:

— Хотел бы я знать, как все случилось!

Ломбард выругался и сказал:

— Чертовски здорово нас перехитрили! Та гадость, подложенная в комнату мисс Клэйторн, сработала как надо. Все бросаются туда, думая, что ее убивают. И так — во всеобщей суматохе… кто-то… захватил старичка врасплох.

Блор спросил:

— Почему никто не слышал выстрела?

Ломбард покачал головой.

— Мисс Клэйторн визжала, ветер выл, мы бегали по дому и кричали. Нет, его нельзя было услышать, — он помолчал.

— Но теперь этот трюк больше не сработает. Он попытается придумать на следующий раз что-то новое.

Блор согласился:

— Что верно, то верно.

В его голосе прозвучала какая-то неприятная нотка. Они оба уставились друг на друга.

Армстронг заметил:

— Нас четверо, и мы не знаем, кто…

Блор заявил:

— Я знаю…

Вера сказала:

— Ничуть не сомневаюсь… что мне известно…

Филип Ломбард вставил;

— Мне кажется, сейчас у меня отличная идея…

Снова они посмотрели друг на друга…

Вера, покачиваясь, встала и сказала:

— Я ужасно себя чувствую. Я должна лечь спать… Я смертельно устала.

Ломбард сказал:

— Неплохое решение. От сидения и наблюдения друг за другом проку никакого.

Блор заявил:

— Я не возражаю…

Доктор прошептал:

— Это лучшее, что мы можем сделать, хотя сомневаюсь, что кто-нибудь из нас заснет.

Когда они направились к двери, Блор произнес:

— Хотел бы я знать, где сейчас револьвер.

Они поднялись по лестнице.

А потом словно разыгралась маленькая сценка из фарса. Каждый встал, держа руку на ручке двери своей спальни. Потом, словно по сигналу, все шагнули в свои комнаты и закрыли двери.

Раздались звуки задвигаемых задвижек, запираемых замков, передвигаемой мебели.

Четыре испуганных человека баррикадировались в своих комнатах до утра.

Филип Ломбард с облегчением вздохнул, отвернувшись от двери, где оставил стул под ручкой. Он подошел к туалетному столику. В свете мерцающей свечи с любопытством рассмотрел свое лицо.

Мягко сказал сам себе: «Да, это дельце тебя переволновало».

Неожиданно на его лице вспыхнула его волчья улыбка.

Он быстро разделся, подошел к кровати, положил часы на стоящий рядом столик. Потом открыл ящик столика.

В следующий миг он замер, уставившись на револьвер, который лежал там.

Вера Клэйторн лежала в кровати.

Свеча по-прежнему горела рядом. И она никак не могла набраться храбрости и потушить ее.

Она боялась темноты…

Снова и снова она твердила: «До утра ты в безопасности. Прошлой ночью ничего не случилось. Ничего не случится и сегодня. Ничего не может случиться. Твоя комната заперта на замок и задвижку. Никто даже близко не сможет к тебе подойти…»

И она неожиданно подумала: «Конечно! Я могу оставаться здесь! Оставаться взаперти! Пища не имеет значения! Я могу оставаться здесь — в безопасности — до тех пор, пока не придет помощь! Даже если, пройдет день… или два…»

Оставаться здесь. Да, но сможет ли она оставаться здесь? Час за часом — ни с кем не разговаривая, ничего не делая, только думая…

Она начала думать о Корнуолле… о Хьюго… о том, что она сказала Сириллу.

Ужасный ноющий маленький мальчик, вечно он ей докучал…

«Мисс Клэйторн, почему я не могу поплыть к той скале? Я сумею. Знаю, что сумею».

Ее ли голос ответил?

«Конечно, сумеешь, Сирилл. Я тоже это знаю».

«Тогда можно я поплыву, мисс Клэйторн?»

«Знаешь, Сирилл, твоя мать так из-за тебя нервничает. Вот что я тебе скажу. Завтра ты сможешь поплыть к той скале. Я заговорю с твоей матерью на пляже и отвлеку ее внимание. И потом, когда она станет тебя искать, то увидит, что ты стоишь на скале и машешь ей. Будет сюрприз!»

«О, какая вы молодец, мисс Клэйторн! Вот так шутка будет?»

Она должна была сказать так сейчас.

Завтра! Хьюго уезжал в Ньюквэй. Когда он вернулся, все было кончено.

Да, но предположим, что нет. Предположим, что-то пошло бы не так. Сирилла могли бы вовремя спасти. И тогда-тогда бы он сказал: «Мисс Клэйторн мне разрешила». Ну и что же? Всегда во всем есть немного риска! Если бы произошло худшее, она бы извернулась: «Как ты можешь так нагло врать, Сирилл? Я ничего, ничего подобного не говорила!» Ей бы поверили. Сирилл часто врал. Он был маленьким лгунишкой. Конечно, Сирилл бы знал. Но это не имеет значения… и во всяком случае все прошло как надо. Она сделала вид, что плывет за ним. Но она прибыла слишком поздно… Никто никогда не подозревал…

Хьюго подозревал? Вот почему он так странно смотрел на нее, словно издалека?.. Хьюго знал?

Вот почему он так торопливо ушел после дознания?

Он не ответил на то письмо, которое она ему написала…

Хьюго…

Вера обеспокоенно перевернулась на другой бок. Нет, нет, она не должна думать о Хьюго. Слишком много боли! Все кончено… Хьюго должен быть забыт.

Почему сегодня вечером она неожиданно почувствовала, что Хьюго был в комнате рядом с ней?

Она уставилась на потолок, уставилась на большой черный крюк в середине.

Она никогда не замечала этого крюка раньше.

С него свисали водоросли.

Она поежилась, вспомнив холодное мокрое прикосновение к шее.

Ей не нравился этот крюк на потолке. Он притягивал взор, завораживал… большой черный крюк…

Экс-инспектор Блор сидел на кровати.

Его маленькие покрасневшие, налитые кровью глаза настороженно смотрели с флегматичного лица. Он был похож на дикого кабана, ждущего момента, чтобы напасть.

Он хотел спать.

Опасность была сейчас уже совсем рядом… Шесть из десяти.

Несмотря на всю свою прозорливость, несмотря на всю свою осторожность и проницательность, старый судья разделил участь других.

Блор хрюкнул с каким-то звериным удовлетворением.

Что говорил старикашка?

«Мы должны быть очень осторожны…»

Самодовольный чопорный лицемер. Сидит в суде, чувствуя себя Богом. Всемогущим. Получил по заслугам… Ему теперь осторожность ни к чему.

А теперь их четверо. Девушка, Ломбард, Армстронг и он сам.

Совсем скоро кто-то другой из них умрет… Но не Уильям Блор. Уж он об этом позаботится.

(Но револьвер… Что же с револьвером? Вот что волнует — револьвер!)

Блор сел на кровать, нахмурив лоб, кожа вокруг его маленьких глазок сморщилась — он раздумывал над загадкой револьвера…

В тишине он услышал, как внизу пробили часы.

Полночь.

Теперь он немного расслабился… даже лег. Но он не разделся.

Он лежал и думал. Просматривал все дело с самого начала, методично, внимательно — как бывало, когда служил в полиции. Тщательность всегда в конце концов вознаграждалась.

Свеча догорала. Убедившись, что спички были под рукой, он ее задул.

Как ни странно, в темноте он испытывал тревогу. Словно страхи тысячелетней давности пробудились и боролись за обладание его мозгом. В воздухе перед глазами плавали лица — лицо судьи, увенчанное серой шерстью… холодное мертвое лицо миссис Роджерс… перекошенное пурпурное — Энтони Марстона.

Другое лицо — бледное, в очках, с маленькими усами соломенного цвета. Лицо, которое он когда-то видел… но когда? Не на острове. Нет, гораздо раньше.

Странно, что он не мог вспомнить, чье оно… Глупое лицо… харя какая-то.