Агата Кристи - Свидание со смертью
— Что ж, история с молоденькой горничной весьма показательна, — пробормотал Пуаро. — Она проливает свет на методы старухи. Изобразила из себя этакую благодетельницу, а потом перед самыми родами вышвырнула бедняжку из дому!
— Да, поразительное было утро, — сказал Жерар. — Во всех отношениях. Мосье Пуаро, вы ведь еще не бывали в Петре? Если соберетесь, непременно поднимитесь к древнему жертвеннику. Вы почувствуете.., как бы это сказать.., там совершенно особая атмосфера! — Он подробно описал ощущения, испытанные им на Вершине Жертвоприношений, не преминув добавить:
— Я помню, как мадемуазель Кинг с видом юного судии рассуждала о том, что во имя счастья многих не так уж страшно пожертвовать кем-то одним. А вы сами это помните, мисс Кинг?
— Перестаньте, не надо. — Сара нервно повела плечами. — Хватит уже об этом кошмарном дне. Не хочу ничего вспоминать.
— Конечно, конечно, — успокоил ее Пуаро, — лучше поговорим о том, что предшествовало этому дню. Доктор Жерар, пожалуйста, нарисуйте мне для начала психологический портрет миссис Бойнтон. Мне, например, совершенно непонятно чего ради эта женщина, так ревностно добивавшаяся абсолютной власти над детьми, вдруг затеяла путешествие за границу? Она же наверняка знала, что в подобных предприятиях трудно избежать новых знакомств, а стало быть, существовала опасность, что ее абсолютная власть пошатнется…
— Но в том-то и дело, mon vieux![76] — воскликнул Жерар. — Все старые дамы одинаковы. Постепенно им все приедается! У кого-то из них, скажем, есть любимый пасьянс, однако в конце концов он набивает оскомину. Хочется выучить новый. То же самое можно сказать и о любительницах над кем-то поиздеваться, как ни чудовищно это звучит. Наша укротительница миссис Бойнтон приручила своих тигров. В юности некоторые из них пытались сопротивляться, и это ее развлекало, поддерживало, так сказать, кураж. Женитьба Леннокса приятно ее взбудоражила, это сулило ей новые забавы. Но против ее ожидания дом превратился в стоячее болото. Леннокс впал в столь глубокую меланхолию, что чувства его притупились, и заставить его страдать было уже попросту невозможно. Рэймонд и Кэрол не проявляли никакого стремления к мятежу. Джиневра… О! La pauvre[77] Джиневра, с точки зрения ее мамаши, была самой бесперспективной, от нее тем более не приходилось ждать никакой радости. Ибо эта девочка научилась прятаться от «укротительницы» в мире грез. Чем сильней терзала ее мать, тем больше наслаждения ей доставляли ее фантазии — ведь она втайне воображала себя героической страдалицей, которую преследуют многочисленные враги! Итак, миссис Бойнтон доняла в конце концов смертельная скука. И, подобно Александру Македонскому, она рвется завоевывать новые миры. Так возникло решение отправиться за границу. Во время путешествия ее ручные звери могут взбунтоваться, и тогда можно будет изобрести для них что-нибудь новенькое, еще более изощренное. Звучит дико, но именно так все и было! Она искала острых ощущений, новизны.
Пуаро слушал как зачарованный.
— Изумительно! — с жаром воскликнул он. — Я вас понял, вы уловили самую суть. Да, все обстояло именно так. Все сходится. Она решила пойти на риск, отважная мамаша Бойнтон, и поплатилась за это сполна.
Сара, сильно побледнев, подняла горящие от волнения глаза на Пуаро.
— Вы хотите сказать, что эта женщина зашла в своих жестоких играх слишком далеко, и ее жертвы с ней разделались?.. То есть кто-то один из них.
Пуаро кивнул.
— И кто же именно? — едва дыша спросила она. Пуаро заметил, как судорожно ее пальцы стиснули букет, но ничего не ответил, вернее, от необходимости отвечать его избавил Жерар, который вдруг тронул его за плечо и сказал:
— Вы только взгляните…
По склону медленно поднималась девушка. В ее движениях была причудливая ритмичная грация, придававшая ей сходство с некой сказочной феей. Ореол золотисто-рыжих волос сверкал и искрился в солнечном свете, загадочная улыбка чуть приподнимала уголки прелестных губ.
Пуаро затаил дыхание.
— Она прекрасна! — сказал он. — Какая необычная, трогательная красота! Ей бы Офелию играть — юную богиню, которая лишь случайно забрела в наш бренный мир и счастлива тем, что ее больше не отягощает бремя людских радостей и печалей.
— Да-да, вы правы, — подхватил Жерар. — Это лицо может только присниться, верно? И оно мне уже снилось. Изнемогая от лихорадки, я, помнится, открыл глаза, и вдруг передо мной возникло это лицо.., эта пленительная неземная улыбка. Какой дивный сон! Так грустно было потом просыпаться… — Затем, словно очнувшись, он проговорил обычным будничным тоном:
— Это Джиневра Бойнтон.
Глава 12
Минуту спустя девушка подошла к ним.
— Мисс Бойнтон, это мосье Пуаро, — вставая, сказал Жерар.
— О! — Она рассеянно взглянула на знаменитого сыщика и стиснула руки, нервно сплетая и расплетая пальцы. Зачарованная нимфа вернулась из царства грез, превратившись в обыкновенную девочку, немного неловкую и болезненно-пугливую.
— Какое счастье, что вы здесь, мадемуазель, я ведь искал вас.
— Меня? — Джинни отрешенно улыбнулась, а пальцы ее принялись теребить поясок.
— Не согласились бы вы составить мне компанию в небольшой прогулке?
Она покорно пошла с ним рядом. Но немного погодя вдруг всполошилась:
— Вы ведь.., вы детектив?
— Да, мадемуазель.
— И очень знаменитый?
— Не только. Я еще и самый лучший детектив в мире, — уточнил Пуаро таким тоном, будто это был неоспоримый факт.
Тогда она еле слышно спросила:
— Вы приехали, чтобы защитить меня?
Пуаро в задумчивости разгладил усы.
— Стало быть, вам угрожает опасность?
— Да-да. — Она тревожно оглянулась. — Я уже говорила об этом доктору Жерару.., еще в Иерусалиме. Он ничего не сказал мне тогда, однако же сразу последовал за мной в это страшное место, где повсюду торчат красные скалы. — Она вздрогнула. — Меня там хотели убить, мне все время приходится быть начеку.
Пуаро сочувственно кивнул.
— А доктор… Он такой милый и добрый. И он любит меня.
— В самом деле?
— О да. Он даже во сне произносит мое имя… — нежно сказала она, и ее голос вновь стал трепетным, полным поистине неземной прелести. — Я видела его.., он метался на своей постели и произносил мое имя. Я тогда тихонько ушла из его палатки. — И, чуть помедлив, она спросила:
— Ведь, наверное, это он вызвал вас сюда? Понимаете, вокруг меня столько врагов! Иногда они притворяются друзьями…
— Понимаю, — мягко сказал Пуаро. — Но ведь здесь вам нечего опасаться — с вами ваши родные.
Джиневра горделиво выпрямилась.
— Вы заблуждаетесь! Эти люди вовсе мне не родня. Я не имею права открыть вам, кто я на самом деле, — это великая тайна.
Он все так же мягко спросил:
— Вы, видимо, очень тяжело переживаете смерть матери?
— Никакая она мне не мать! — Джиневра гневно топнула ногой. — Мои враги платили ей за то, что она играла эту роль и стерегла меня!
— Где вы были в тот день после ленча?
— В своей палатке. Там было очень жарко, но я боялась выйти: они могли меня схватить. — Она вздрогнула. — Один из них даже заглядывал ко мне в палатку. Он был переодет, но я его узнала. И сразу притворилась, будто сплю. Его подослал шейх. Да-да! Он приказал меня похитить.
Некоторое время Пуаро шел молча, потом сказал:
— Должен признать, ваши сказки действительно очаровательны.
— Но это не сказки! Это правда! — Она снова гневно топнула ножкой и, окончательно рассердившись, убежала от него.
Пуаро остановился, глядя, как она стремительно несется вниз по склону.
— Что вы ей сказали? — вскоре услышал он за своей спиной.
Пуаро обернулся: доктор Жерар заметно запыхался, видимо, очень торопился. Сара тоже направлялась в их сторону, только она бежать не собиралась.
— Что она сочиняет прелестные сказки, — ответил Пуаро.
— И она рассердилась, — понимающе кивнул доктор. — Это отрадно. Понимаете, это значит, что она еще не переступила опасную грань и способна отличить вымысел от реальности! Я ее вылечу.
— Так вы собираетесь заняться ею?
— Да, мы уже обсудили это с мистером и миссис Бойнтон. Джиневра поступит в одну из моих парижских клиник. Ну а потом… Потом, я думаю, она начнет учиться актерскому мастерству.
— Актерскому?
— Да… Мне кажется, у нее все данные, чтобы стать хорошей актрисой, даже выдающейся. И главное — это то, что ей нужно, я бы даже сказал, просто необходимо! Ведь, в сущности, она во многом похожа на свою мать.
— О нет! — негодующе воскликнула Сара.
— Вам это кажется чем-то невероятным? Однако это действительно так. И у той, и у другой — врожденное стремление быть кем-то значительным, острая потребность выразить свое «я». Ее пылкое честолюбие и природную живость постоянно подавляли. Бедной девочке не давали возможности выразить свою яркую романтическую индивидуальность. Nous allons changer tout ca![78] — усмехнулся он. — Прошу меня извинить, — он спешно поклонился и бросился вслед за удалявшейся девушкой.
