Хорст Бозецкий - Для убийства нужны двое
— Кто?
— Ну… Это мы можем вам сказать: герр Паннике.
— Этот? Да старик рехнулся! Хочет отомстить за то, что я его не сделала управляющим! И кроме того, он близорукий!
— Может быть. — Манхардт усмехнулся. — Но как я сказал, фрау Томашевская, мы лишь проверяем несколько гипотез. Должны их проверить. Но… Поймите… У вас пока еще есть шанс, речь не о том, что вы…
В ней вдруг проснулась надежда. Это только игра, личный поединок между ними, ничего официального!
— Ваш муж погиб около 19.30, это точно, а примерно в 20.15 ваш автомобиль, кроваво-красный «опель-кадет» с номером B-ZT 3467 на набережной Курта Шумахера угодил под радарный контроль и был сфотографирован. За рулем был мужчина; по фигуре, форме головы и одежде — герр Фойерхан, спешивший с места преступления, чтобы успеть вернуться под замок, прежде чем прибудем мы. Шел он под сотню…
«Идиот! — подумала она. — Вот мы и влипли. Вероятно, он потерял немало времени, пытаясь избавиться от пистолета, который так и не понадобился…»
«Мне нужно что-то сказать, — промелькнуло у нее в голове. — Мне нужно защищаться, ведь молчание означает конец».
— Я могу поклясться, что машину украли. И я в расстройстве чувств забыла сообщить об этом. Войдите в мое положение! Предположим, ваша жена ограбила бы банк и застрелила одного из сотрудников — хотела бы я видеть, как вы отреагируете! Я была в смятении, совершенно убита, просто растерялась. Ведь мне пришлось выдать Томашевского… Могла ли я еще думать про какую-то там машину? Каждый день можно купить несколько новых. И кроме того, утром она была на месте!
— Конечно, какой-нибудь подросток взял ее покататься с девушкой, а потом поставил на место, — насмешливо заметил Манхардт.
— Понимаю, звучит это глупо, но иначе объяснить я не могу.
— А как в вашей машине оказались отпечатки пальцев Фойерхана?
— В последнее время он ею не раз пользовался.
— Ну хорошо. Но как в нее попала грязь со стройки?
— Герр Фойерхан бывает на стройке ежедневно, ведь он сейчас руководит фирмой ГТ.
— Это уж точно!
— Разве это преступление? Он опытный коммерсант. И молод. И энергичен.
— Вот именно! Может быть, все и так. Но как грязь того же сорта попала в подвал Томашевского? Точнее, в камеру герра Фойерхана?
На этот раз она отреагировала моментально.
— Очень просто: ее нанес туда сам Томашевский. Ведь он несколько раз за день навещал Фойерхана.
— И забирался за решетку?
— Ну, туда грязь могли натащить ваши эксперты и все те же репортеры!
Сузанна заметила, что этот довод обоим полицейским не понравился. Наконец-то она набирает очки. Она подобралась: еще есть надежда, что партия закончится патом.
Манхардт стал ее поучать:
— Даже человеческий волос может сказать гораздо больше, чем вы думаете. Люди из наших лабораторий могут совершенно точно определить, с которой части тела этот волос, принадлежит он мужчине или женщине, вырван он или выпал сам… и так далее и тому подобное. В моем кабинете вы обронили несколько волос, случайно они упали на мою папку для бумаг. Несколько волосинок вы потеряли, убегая от мужа, когда вылезали через окно спальни. Мы их нашли в кустах…
— Вы забываете, что я когда-то каждый день работала в саду.
— А вы забыли, сколько времени прошло с тех пор… Кроме того, мы нашли и волокна вашего костюма. Полагаю, вы не работали в саду в выходном костюме?
— Но герр Манхардт, что за намеки?
— Намеки? Ну-ну… Во всяком случае, этого достаточно, чтобы мы вас арестовали и вы предстали перед судом.
Арестовали! Вот оно! Это ударило ее, не как разряд электротока, а как помалу нарастающая уверенность, что проглочен яд и через час наступит смерть. Она увидела вдруг серую степь, откуда на нее накинулась гадюка и укусила, и уже ясно, что для нее спасенья нет. Конец, конец, все кончено… Напрасно она жила, напрасно боролась… Конец, омут… Она погружалась все глубже и глубже, мир расплывался в размазанных красках, остались только тени вещей и слов. Пожизненное заключение. Тридцать лет. «И выйду я оттуда старухой, помилованной за хорошее поведение.
О смерти я мечтаю, о Господь милосердный! Пью ее в воде и глотаю в хлебе. И тоска моя безмерна. Нет, это же было идеальное убийство! Никто мне ничего не может доказать — все это просто ошибка! Я еще просто маленькая девочка, которая ходит в школу; отец им все объяснит, я ни в чем не виновата, поверьте… Томашевский? Томашевский был убийцей. И вообще он не погиб. Это тоже ошибка — он просто спрятался, чтобы отправить меня на эшафот. Будьте внимательны! Он где-то прячется и посмеивается в кулак. Вместо него убили кого-то другого. А он себе живет. Должен жить! Вот в чем правда!»
Прошло, видимо, всего несколько секунд. Она услышала свой собственный голос:
— Могу я собрать вещи?
— Если хотите…
«Он не идет за мной, — мелькнуло у нее в голове. — Любит меня и дает мне еще один шанс…»
Действовала она как во сне: все происходило автоматически, словно она все это давно запрограммировала: вначале медленно вышла из комнаты, совсем нормально, потом стремительно кинулась в коридор, захлопнула за собой дверь и повернула ключ, оставив его в замке… Схватила красную сумочку. В той была тысяча марок. Накануне она ходила в банк и ничего потом не покупала. В ней же лежали удостоверение и права. В маленьком ящичке под зеркалом — перстень с брильянтом, она захватила и его.
Манхардт ломился в дверь.
— Не делайте глупостей, фрау Томашевская!
«Нет, быстро с дверью им не справиться. Прочное дерево, добротная немецкая работа».
Она выскочила из дому, сбежала по лестнице, метнулась через улицу, трясущимися руками открыла машину, рванула с места и помчалась по Куфштайнштрассе. «Баденштрассе, густое движение без светофоров, — черт, придется тормозить. Они уже дышат в затылок! Синяя мигалка и сирена. Это худо… Неужели выломали дверь? Просвет — теперь вперед! «Порше»… Господи, нет! Нет, ей повезло. Этот идиот… Водитель из меня никакой, но придется справиться. Нужно от них избавиться. Потом переведу дух.
Федеральная аллея. На светофоре зеленый… Ну вот: кому Господь, тому и все святые… На юг? А куда? Берлин — одна большая западня. Свинство! Будь это в Кёльне или Мюнхене! Так куда же? В аэропорт? Поздно. Кроме того, там проверяют документы. Драилинден? Нет, не годится; они оповестят таможенников или даже пограничников. Станция «Зоо»? Черт его знает, когда будет следующий поезд. Господи, так куда же? Восемьдесят… девяносто… сто… За мной погонятся все патрульные машины, все будут гнать меня… Свернуть на Вексештрассе? Ладно. Кто может мне помочь? Никто… Фойерхан, Гюнтер. Он вне опасности. Понятия не имею, где живет Айлерс. Иностранный легион? Женщин в него не принимают. Податься в наложницы к нефтяному шейху или в бордель в Рио? Корова! Нет, впрочем, не корова. Все же лучше, чем тридцать лет заключения. Но где найти кого-нибудь, кто взял бы меня с собой? Быть может, в кабаке на Бюльринге? Если им пообещать себя, возьмут и спрячут. Ведь у меня хватает денег — за тысячу марок сделают все, что угодно. Или возле Зоо: иорданцы, турки, персы, итальянцы — любой меня спрячет, если я ему дам. Иначе не получится.
Только не попасть в руки Манхардта! Этого мне не вынести. Он гонится за мной, как дикий зверь за самкой, у которой течка. Да, я превратилась в самку с течкой, вот и все. Блиссенштрассе… Куда: налево, направо, прямо? Направо — к Фербеллину. Или лучше на восток? Но не знаю, что им там я могла бы предложить. Шпионаж? Агенты им нужны везде. Все лучше, чем в постели с турком… Все это мерзость! Золото дней наших тихо уплыло… Черт, тысяча чертей! Хочу назад, туда, где это началось! Ничего не случится, ведь ничего же еще не случилось… Но они все приближаются. Быстрее, нажми, еще быстрее! Там, впереди — стройка. Убавить газ. Не сходи с ума! Тогда он точно меня достанет! Манхардт… Ручаюсь, что…»
14. Комиссар Манхардт
Они спускались по мариендорфской набережной, бесконечной с виду улице, ровной, словно проложенной по линейке. Манхардт сжимал руль, как ребенок, ищущий опоры на страшных аттракционах. Он был устал и напряжен, и псякая мелочь раздражала его. Фары встречных машин вызывали в его распаленном мозгу взрывы красок. Надо бы наглушить мотор, послать все к черту и спать, спать, спать… Или читать «Любимые, суженые». С книгой у него дела не продвигались: именно любовь и судьба не давали покоя. Миновали ипподром в Мариендорфе.
— Я был тут в воскресенье, — заметил Кох. — Проиграл двадцать марок; может, хоть в любви везет, Скачками не интересуешься?
— Нет.
— Жаль, что в Берлине только бега…
— Да уж…
Но Кох не отставал.
— Меня всегда ужасно забавляет чтение программок: у лошадей такие клички, я тебе скажу! Кокетка, Дочь Евы, Толстушка, Крошечка, Комар… А одной лошади дали имя Урна… Урна, представляешь? Здорово! — Он помолчал и начал снова: — Вот и Бирнхорнштрассе, нам нужен светлый дом напротив… Здесь, стой!
