Жорж Сименон - Тюрьма
Он сел в машину и доехал до своего гаража на улице Курсель.
— Здравствуйте, господин Ален! Возьмете «ягуар»?
— Ты заправил бак, малыш?
— Все в порядке. И смазка, и тормоза. Опустить верх?
— Да.
Ален сел за руль и повел машину в сторону Сен-Клу. Миновав тоннель, помчался по Западной автостраде. Теперь никто не сидел рядом с ним, никто не просил его ехать потише.
Мур-мур пытается сейчас наладить свою жизнь в Птит-Рокетт. Смехота!
Он сбавил скорость и поехал до того медленно, что многие машины обгоняли его, а водители недоуменно оборачивались. «Ягуар», спортивный автомобиль экстра-класса, ползет по шоссе, как улитка! Такое нечасто увидишь.
Спешить было некуда. Часы показывали четверть двенадцатого. Он смотрел на деревья так, словно видел их впервые в жизни. У них были рыжие, золотистые и даже темно-зеленые кроны. Иногда в стороне он замечал неасфальтированную, всю в выбоинах дорогу. Как давно не ездил он по таким!
Луга. Одинокая ферма со стадом черно-белых коров. Вдали стелется легкая дымка-должно быть, над извилистым руслом Сены.
Было прохладно, но он не чувствовал холода. Его обогнала колонна тяжелых грузовиков. Такие машины ему случалось водить в Африке. В общем, он немало дел переделал на своем веку.
Он чуть не прозевал знакомого съезда с автострады, но спохватился, свернул направо, проехал под автострадой и вывел машину на дорогу к вилле. Обычно про поворот напоминала ему Мур-мур. На дороге было пустынно, машины почти не попадались.
Когда перед ним возникла кирпичная крыша и квадратная башня его загородной виллы, Ален вспомнил, что ни разу после Парижа не закурил.
Над невысокой оградой маячила старая измятая шляпа Фердинанда. Патрик наверняка вертелся где-нибудь возле.
Ален въехал в ворота, которые днем всегда стояли открытыми, поставил машину во дворе перед скромным каменным крыльцом-террасой. Дверь ему открыла мадемуазель Жак. На ней было строгое синее платье, что-то вроде формы, которую она, должно быть, изобрела сама.
Высокая женщина, спокойная, с правильными чертами лица. Трудно сказать, хороша она собой или нет. Весьма возможно, что фигура у нее красивая, Но на это почему-то никто не обращает внимания.
— Я не знала, приедете ли вы. Патрик в огороде.
— Я так и подумал, увидев над оградой шляпу Фердинанда. Патрик ничего не знает?
— Нет, я всех предупредила. Впрочем, кроме почтальона и поставщиков, к нам почти никто не заходит.
Он смотрел на окна с частыми квадратными переплетами, на белые стены. Сколько души было вложено в этот дом, сколько хлопот! Почти воплощенная мечта детства. Как хорошо родиться в таком доме, а еще лучше приезжать на каникулы к бабушке.
В просторной кухне пол выложен красными плитками. Паркет в комнатах натерт до блеска. Сверкают белизной — под известку — стены отделанной в крестьянском стиле гостиной, оконные занавеси в цветочках.
— У вас усталый вид.
— Нет, сегодня я уже немного пришел в себя.
— Представляю, как вам было трудно.
— Да, нелегко.
— И никого рядом?
Он утвердительно кивнул.
— А как ваш свояк?
— Держался довольно стойко, гораздо лучше, чем я ожидал.
Ален направился к огороду, окруженному шпалерами винограда. Повсюду виднелись огромные, налитые янтарной желтизной груши. Ветви яблонь гнулись под тяжестью плодов. За яблоками Фердинанд ухаживал особенно заботливо. Едва они начинали созревать, он на каждое яблочко надевал мешочек, чтобы уберечь плод от гусениц.
Ровные дорожки. Прямые, как по нитке протянутые, тщательно прополотые грядки.
Садовник и Патрик рвали бобы. Заметив отца, мальчик бросился к нему. Ален подхватил его на руки, и Патрик крепко обнял его за шею.
— Как рано приехал! А где мама? Он искал глазами мать.
— Мама задержалась в Париже.
— Она приедет завтра?
— Вряд ли. У нее много работы.
Патрик не слишком огорчился. Фердинанд снял замызганную шляпу, обнажив бледную лысину, которая заблестела на солнце, словно полированная кость. Это было неожиданно при его обветренном, загорелом до темноты лице. Неожиданно и немного жутко.
— С благополучным прибытием, господин Ален.
— А мама не приехала, Фердинанд, у нее много работы. Ты не забыл, что обещал мне сделать лук?
Огород был как картинка из книжки. Дом тоже словно сошел с красочных страниц видового альбома.
— Патрик! Идем, пора завтракать.
— Колокол еще не звонил.
У них был даже колокол, рядом с кухней, и Лулу, жена Фердинанда, звонила в него перед каждой трапезой.
— Здравствуйте, Лулу!
От нее пахло кроликами, луком, душистыми травами.
— Добрый день, господин Ален! Она только пристально посмотрела на него, не осмеливаясь ни о чем спрашивать при ребенке.
— Мама не приедет, — объявил Патрик.
На кого он похож? Глаза как у матери, темные, то живые, то задумчивые. Переменчивые. Нижняя часть лица — его, Алена.
У Лулу был большой, выступающий под клетчатым фартуком живот, толстые ноги; на макушке жидкий узелок туго скрученных седых волос.
— Завтрак поспеет через несколько минут. Будете есть филе селедки? Патрик просил, я и приготовила.
Ален, должно быть, не расслышал. Он прошел мимо столовой в гостиную. Здесь в одном из углов в старинном шкафу треугольной формы стояли бутылки и бокалы. Ален налил себе виски, и Патрик с любопытством смотрел, как он пьет.
— Вкусно?
— Нет.
— Вкуснее лимонада?
— Нет.
— Так зачем же ты пьешь?
— Все взрослые пьют. У взрослых не всегда поймешь, почему они поступают так, а не иначе.
Тревожный взгляд, брошенный на него мадемуазель Жак, предупредил Алена, что следует выбирать выражения.
— А гости завтра приедут?
— Нет, сынок, не приедут.
— Никто-никто?
— Никто.
— Тогда мы весь день будем играть с тобой вдвоем!
— Меня тоже не будет.
— Ты уезжаешь? Когда?
— Скоро.
— Зачем?
А в самом деле, зачем? Но как объяснить пятилетнему человеку, что два-три часа в атмосфере этого дома невыносимы для его отца? Слишком о многом напоминает ему здешняя обстановка.
Гувернантка тоже была удивлена. Спускавшаяся по лестнице горничная спросила:
— Внести чемодан, месье?
— Я ничего не взял с собой, Ольга.
Зазвонил колокол. Об оконное стекло, звеня, билась оса. Он и забыл, что на свете есть осы.
Обедать сели втроем: Ален, Патрик и мадемуазель Жак. Овальный стол был украшен синей фаянсовой вазой с большим букетом цветов.
— Ты не взял филе, папа.
— Сейчас я возьму, я задумался.
— Что с тобой? Устал?
— Да, было много работы.
Он не солгал, работы было много. Грязной работы. Той, какую обычно человек проделывает лишь раз в жизни — нисхождения в глубины своего «я». Он соскреб с себя оболочку, соскреб все, до самого нутра, до сердцевины, так что выступила кровь. Теперь это уже позади. Раны не кровоточат. Но можно ли от него требовать, чтобы он стал прежним?
Минна не догадалась, что сегодня утром ей выпало на долю соприкоснуться с чем-то таким, что ей наверняка никогда больше не доведется испытать.
Но и здесь, дома, никто об этом не догадывается: ни Патрик, ни гувернантка, ни Лулу.
Ален ел, улыбался сыну.
— Мусик, можно налить мне в воду капельку вина?
— Завтра. Ты же знаешь — вино только по воскресеньям.
— Но завтра не будет папы.
Мадемуазель Жак вопросительно посмотрела на Алена и налила Патрику в стакан несколько капель вина.
Завтрак тянулся бесконечно. Окно было раскрыто. Слышалось пение птиц. Иногда в комнату залетали мухи, кружили над столом и стремительно уносились в открытое окно, навстречу солнцу.
— Подать кофе в салон?
Салон. Холл. Будто никогда и не было слова «гостиная».
Ален прошел туда, сел в кресло, обитое коричневой кожей. Увидел, что капот «ягуара» жарится на солнце, но не было душевных сил подняться и отвести машину в тень.
— Пойду посмотрю, позавтракал ли Фердинанд. Он обещал сделать мне лук.
Мадемуазель Жак не знала, уйти ей или остаться.
— У вас будут какие-нибудь распоряжения, господин Ален?
Он долго думал.
— Нет, пожалуй, никаких.
— Если позволите, я пойду посмотрю, что делает Патрик.
Ален допил кофе, поднялся по лестнице и обошел все комнаты второго этажа. Потолки были низкие, обстановка почти вся в деревенском стиле. Грубая крестьянская мебель. Но в целом все выглядело весело и просто.
Нарочито просто. Поддельная, фальшивая простота. Чтобы гости, приглашенные на уик-энд, ахали и удивлялись. Таким же поддельным, фальшивым был интимно-вкрадчивый тон журнала «Ты».
И таким же фальшивым был… Ни к чему! Слишком поздно! А может быть, слишком рано? Он открыл дверь в спальню. Волнения он не почувствовал.
