Дэвид Осборн - Убийство в Чесапикском заливе
И, наконец, нельзя сбрасывать со счетов родителей. При том, что два убийства уже налицо, а сколько их еще может последовать — неизвестно, они могут посчитать «Брайдз Холл» отнюдь не безопасным местом для своих чад. Несомненно, кое-кого из воспитанниц немедленно заберут домой.
Итак, Эллен оказалась перед дилеммой: распустить воспитанниц по домам или продолжать занятия как обычно. Я не хотела бы оказаться на ее месте, особенно в предвидении неумолимо приближающегося родительского уик-энда. Если продолжать занятия как ни в чем не бывало, родители будут беспокоиться за безопасность своих детей. Если же отправить всех по домам, то это опять-таки будет истолковано однозначно и не в пользу школы: «Брайдз Холл» — ненадежное место для воспитанниц.
Эллен ушла, поручив Кертиссу созвать всех преподавателей и обслуживающий персонал к ней в кабинет. Вскоре прибыла полиция. Майкл Доминик ехал в головной машине. Я никогда в жизни никому так не радовалась, как обрадовалась в эту минуту ему.
Глава 16
В конце концов Эллен решила, что занятия продолжат только старшеклассницы, воспитанницы же первого и второго годов будут распущены по домам, за исключением одной только Анджелы О'Коннелл, поскольку она числилась связной в команде
«Королевы Мэриленда» и ее родители не возражали, чтобы она осталась. Моей внучке, естественно, предстояло отправиться домой вместе со своими соученицами. Эллен распорядилась удвоить численность отряда безопасности, возглавляемого Кертиссом. Что же касается предстоявшего через две с лишним недели родительского уик-энда, то было решено провести его только для воспитанниц, оставшихся в школе.
Подготовив Нэнси к отъезду и позвонив дочери, я сидела на ступеньках парадного входа в ожидании Майкла. Мы виделись с ним мельком, и он буркнул мне на ходу, что разыщет меня позже, когда будут сняты отпечатки пальцев и проведены необходимые в таких случаях мероприятия.
Он появился наконец часа в два ночи. Вид у него был совершенно измученный. Опустившись на ступеньку рядом со мной, он несколько минут сидел молча, потом тихо проговорил:
— Ненавижу эту проклятую работу. Не могу больше копаться в подобной мерзости. Вот завершу это расследование и брошу все к черту. — А потом вдруг строгим, даже требовательным тоном спросил: — Есть какие-нибудь соображения насчет убийцы?
Никаких соображений у меня, разумеется, не было. Тогда он спросил, где я находилась, когда это случилось, и тогда я рассказала ему все, что мне было известно. Он слушал очень внимательно, обхватив лицо ладонями и уперев локти в колени.
Время от времени он доставал из кармана сложенный в несколько раз листок бумаги и делал какие-то пометки.
— Судя по луже крови, — сказал он, выслушав мой рассказ, — смерть наступила перед самым концом спектакля, возможно даже, после его окончания, когда исполнители кланялись зрителям. Сколько раз их вызывали на сцену?
— Четыре.
Майкл быстро подсчитал что-то в уме.
— Для сообразительного и проворного человека, к тому же очень хладнокровного, времени вполне достаточно, чтобы быстро взбежать по лестнице на чердак, ударить Гертруду чем-нибудь тяжелым по голове, открыть дверь лифта и, пока она не пришла в себя, подтащить к лифту и положить так, чтобы нижняя половина оказалась в кабине, а верхняя оставалась снаружи. Затем так же проворно спуститься по лестнице вниз, нажать кнопку лифта и как ни в чем не бывало вернуться на сцену или смешаться с толпой зрителей, покидавших зал.
— Гертруда была без сознания? Я хочу сказать… — Я не могла заставить себя продолжать… Я живо представила себе, как верх кабины опускается на бесчувственное тело Гертруды и с ужасающим скрежетом и хрустом рассекает его пополам… Думать об этом было свыше моих сил.
— Да, — сказал Майкл. — Да, преступник сначала ударил ее по голове пятикилограммовой металлической задвижкой от рамы. Затем подтащил к лифту и прижал ее руку к полу ножкой стеллажа. Для того чтобы все тело не оказалось затянутым в кабину, что помешало бы ее движению. Но зачем убийце понадобилось так осложнять свою задачу? Казалось бы, достаточно еще раз ударить свою жертву по голове, к тому же череп уже и так был пробит. Я объясню в чем дело. Преступнику нужно было заставить всех думать, будто это несчастный случай. Но это только одна из причин, и вполне вероятная. Вторая же заключается в том, что мы имеем дело с совершенно ненормальным, душевнобольным человеком.
— Непонятно, — сказала я, — как кабина может двигаться при открытых дверях?
— Большинство лифтов устроено так, что это вполне возможно, — пояснил Майкл. — Порой технику, исправляющему какую-то поломку, нужно, чтобы дверь была открыта. Система безопасности включается и выключается с помощью ключа. А в этом лифте и того проще — внутри кабины имеется специальная кнопка.
— Но откуда вы знаете, что злоумышленник не находился все время наверху?
— Я этого не утверждаю, — возразил он, — но считаю маловероятным. Потому что в этом случае кто-то потом мог вспомнить, что тот или иной человек долго или все время отсутствовал там, где, по логике, ему полагалось находиться. Скорее всего именно так и случилось бы. Нам доподлинно известно, что преступника следует искать среди своих. Но я гарантирую, что все как один смогут представить надежное алиби на момент совершения преступления, точь-в-точь как это было в случае с Мэри.
Я чувствовала себя совершенно разбитой, но мне предстояло еще о многом рассказать Майклу. Он помог мне начать, спросив, по какому поводу я звонила ему.
И я рассказала ему и об Анджеле О'Коннелл, и о тактике умолчания, к которой всякий раз прибегают Конни и Сисси в разговоре со мной, и о моем визите к Салли, и о том, что ей звонил кто-то из школы и спрашивал, не осталась ли пленка в фотоаппарате, и о фотографиях, которые привезла с собой, и о том, что Эллен пыталась выпытать у Сисси, не видела ли Мэри кого-нибудь в заповеднике Балюстрода и если видела, то кого именно.
Он внимательно выслушал меня, а потом сказал:
— Вы проделали колоссальную работу, Маргарет. А негативы привезли?
— Да.
— Посмотрим, что ребята в лаборатории смогут из них выжать. Я попрошу их немедленно заняться этим. При многократном увеличении, возможно, удастся установить, кто находился в газебо. А тем временем нам предстоит выяснить, у кого имеются голубые куртки. Наверняка голубых курток обнаружится несколько. Как вы считаете?
— Не несколько штук, а несколько десятков, — уточнила я.
Он сокрушенно покачал головой.
— Естественно. И у всех найдется алиби. Каждый постарается его себе обеспечить. Теперь относительно магнитофона. Мы тщательнейшим образом обыскали комнату Эйбрамз и нашли-таки магнитофон, а в книжном шкафу обнаружили и кассету, но на ней была всего лишь опись белья.
Тупиковая ситуация. Если только, сказал он, судебная экспертиза не обнаружит кожи или волос преступника под ногтями Гертруды. А это маловероятно, поскольку нападение было совершено сзади и о какой-либо борьбе не может быть речи. Пытаться идентифицировать следы на полу чердака тоже бессмыслено, учитывая огромное количество людей, перебывавших там в этот день.
Из сказанного следовало, что Майкл не слишком надеялся, что ему удастся раскрыть преступление.
— Знаете, — продолжал он, — большое количество ежегодно совершаемых преступлений так и остается нераскрытым. Порой мне начинает казаться, что если убийство совершает умный, хладнокровный человек, способный все тщательно спланировать и умело замести следы, то никто никогда не докопается до правды.
— Ну и что же нам теперь делать? — спросила я.
Он рассмеялся.
— Я приглашаю вас снова пообедать со мной.
Это было сказано совсем иным и таким проникновенным тоном, что я на минуту забыла о кошмаре, в котором пребывала уже столько дней. Была лунная ночь. Я сидела на ступеньках великолепного плантаторского дома с человеком, чье обаяние и мужской шарм притягивали меня как магнитом. Я готова была немедленно броситься в его объятия. Но внутренний голос шептал: не надо торопить события, хотя бы один из вас должен проявить благоразумие.
— Это было бы прекрасно, — сказала я и поднялась, — но я ужасно устала.
Мой ответ, разумеется, прозвучал банально, но я не смогла придумать ничего иного.
Он тоже поднялся, взял меня под руку, и мы молча направились к старой Коптильне. Я вручила ему фотографии и негативы, и прежде чем уйти, он тщательно осмотрел мой гостевой номер.
— Нынешней ночью вам нечего опасаться, — сказал он, чуть заметно улыбнувшись. — Слишком много вокруг полицейских.
Мы стояли в дверях, близко, совсем близко друг к другу. Он пристально смотрел мне в глаза, и я чувствовала, как с каждой минутой все больше и больше теряю над собой контроль, но мне уже было все равно.
