Чарлз Тодд - Красная дверь
— Священник. Школьник на каникулах. Расстроенная женщина.
— Мне такое не приходило в голову, — признал Саттертуэйт. — Но вполне вероятно.
— Что за этим входом?
— Три комнаты внизу и три спальни наверху. В одной из них жила ее тетя, а в другой Тимми. Судя по их виду, не думаю, что она пользовалась ими, когда они умерли.
Ратлидж шагнул в открытую дверь. Он видел продолжение короткого коридора с лестницей с одной стороны, кухней впереди, гостиной слева и маленькой столовой справа.
Бродя по комнатам, Ратлидж поймал себя на мысли, что гостиная словно застыла во времени, предназначаясь для гостей другого поколения, которые так и не пришли. Диван, два стула, потертый, но красивый ковер, маленькие столики с безделушками. Еще одна фотография в рамке — на сей раз Кесуика в Озерном краю,[9] очевидно, память о визите. Высокая голубая ваза для летних цветов горделиво возвышалась на столе, рядом лежала потрепанная книга стихов. Над столом висел сандаловый веер в футляре. Красиво расшитые наволочки подушек с китайскими горными пейзажами над туманной рекой оттеняли простоту темной мебели.
Необычные предметы для Хобсона.
— Чем занимался ее муж до войны? Был фермером?
— Кадровым военным. Он всегда присылал ей подарки со всех концов света. Я иногда приносил сюда посылки во время обходов. Ее лицо светлело, и она улыбалась, как будто был день ее рождения.
Столовая была превращена в мастерскую с настольным мольбертом. На нем находилась акварель, изображавшая кота, свернувшегося на подоконнике. Она была закончена только наполовину. На столе также лежала бухгалтерская книга; у кресла стояла невысокая книжная этажерка с книгами в кожаных переплетах, классика. Очевидно, это любимое место хозяйки. Подушки были полинявшими, а мягкой спинке придана удобная форма.
Кухня была крошечной, сообщив Ратлиджу, что Флоренс Теллер не ждала гостей, так как чайник, чашки и блюдца находились на своих местах в шкафу.
«Или же их помыли и поставили туда снова», — предположил Хэмиш.
Квадратное блюдо на столе, покрытое льняной салфеткой, содержало мед, а хлеб лежал в жестяной коробочке у каменной раковины. Выглянув в кухонный двор, Ратлидж увидел, что здесь в изобилии растут цветы и трава, превращая серебристое дерево сарая в задник для красивой сцены; грубые каменные фундаменты же древнего амбара и других наружных строений приспособлены как укрытия для наиболее изысканных растений.
Две неиспользуемые комнаты наверху не представляли собой ничего интересного. В одной находились детские игрушки в деревянном сундуке, гардероб, покрывало с аппликациями животных — кошкой, собакой, уткой, овцой и коровой — на фоне зеленого леса. Животные были ловко пришиты — с ватной подкладкой под фигурками, придающей им трехмерность. У стены стояли полки с птичьими яйцами, камышом и другими мелочами, которые могли привлечь внимание мальчика, включая раковину моллюска. В спальне тети кровать была аккуратно застелена покрывалом и подушками, расшитыми цветами. В гардеробе, как и в комнате мальчика, не было одежды, как если бы ее давно пожертвовали туда, где она могла принести пользу.
Спальня Флоренс Теллер была столь же простой. Но та же самая рука вышила картину на стене, озаглавленную «Наш счастливый дом». Изображенный на ней дом в точности походил на этот, исключая черную дверь. На столике у кровати стояла единственная фотография мальчика, держащего футбольный мяч, — его лицо было наклонено к фотографу с робкой улыбкой на губах. Красивый ребенок, но слишком хрупкий.
Высокое овальное зеркало, стоящее в углу, было единственным неожиданным предметом мебели. Подойдя к нему, Ратлидж подумал, что оно сделано из вишневого или красного дерева. На верху рамы находился маленький букет роз, привязанный лентой.
Ратлидж мог вообразить Флоренс Теллер, стоящую перед ним, восхищаясь новым платьем и улыбаясь мужу, подарившему ей его.
«Оно не похоже на остальную мебель», — заметил Хэмиш.
Это была правда. Хотя все — от стола в столовой до высоких спинок кроватей — было хорошей работы, оно как бы пришло из другого поколения — поздневикторианские изделия, темные и солидные, с полировкой, отражающей свет. Унаследовано? Может быть. Такие вещи могла подарить молодой паре, начинающей супружескую жизнь, мать, тетя или кузина. Предметы, лежавшие на чердаке, пока не понадобились снова.
В комнате было мало личного, а Ратлиджа интересовала жизнь, которую вела ее хозяйка. Писал ли ей муж? Хотя констебль неодобрительно нахмурился, Ратлидж открыл ящики, но не нашел никаких признаков, указывающих на отсутствие чего-либо.
Помимо садоводства, Флоренс увлекалась шитьем, но какие мысли роились у нее в голове, покуда игла проделывала самые замысловатые узоры? Или когда она полола сорняки и срезала увядшие цветы?
Вероятно, Флоренс была необычайно терпеливой женщиной, подумал Ратлидж. Всегда ждала, как верная Пенелопа.[10] Почему она приняла такую жизнь? И куда в итоге эта жизнь привела ее?
Ему казалось, что он нашел ответ, — очевидно, здесь время от времени жили домашние животные. Кошки или собачонки. Из верхнего окна он видел маленькое кладбище с четырьмя или пятью побеленными надгробиями, как если бы за годы Флоренс потеряла своих четвероногих компаньонов, как потеряла сына, и похоронила их в саду для воспоминаний. Ибо вокруг камней в изобилии росли анютины глазки и незабудки.
Ратлидж спустился по лестнице, чувствуя охватывающую его депрессию, и вышел на кладбище. Три кошки и две собаки, судя по именам, написанным на побелке синими буквами. А на одном камне значилось только «М-р Дж».
— Хотите поговорить с фермером? — спросил констебль Саттертуэйт, когда Ратлидж повернулся к дому.
— Если он был занят больным животным, то, возможно, действительно ничего не видел. Как насчет его семьи?
— Его жена уехала навестить дочь. Их сын женат и обычно помогает на ферме, но приходит из своего дома. — Он указал рукой. — Земли его отца на дальней стороне.
— Следовательно, никто из его домочадцев не мог прийти этим путем. Ладно, давайте поговорим с миссис Блейн. Если здесь что-то отсутствует, мы не можем догадаться, что именно. — Но внизу Ратлидж снова задержался, чтобы перелистать страницы книг возле любимого кресла миссис Теллер и проверить, не спрятано ли что-нибудь в них. У нее был хороший вкус в чтении, подумал он.
Ничего, кроме крахмальных и расшитых закладок.
С минуту Ратлидж постоял в коридоре, прислушиваясь к звукам в доме, пытаясь ощутить присутствие женщины, которая провела здесь большую часть жизни и оставила после себя так мало. Но она ускользала, и ему хотелось, чтобы здесь была ее фотография в лучшие времена.
Потом он последовал за Саттертуэйтом наружу. Небо было ярко-розовым с оттенками серого и фиолетового, на востоке становясь пурпурным, солнце клонилось к горизонту. Они закрыли дверь безмолвного дома и зашагали назад к автомобилю.
Хотя крыша фермерского дома миссис Блейн была видна из дома Теллеров, путь туда был не прямой. Они свернули на изрытую колеями аллею и пошли к дому на склоне холма.
Он очень походил на тот, который они только что покинули, но амбары и наружные строения все еще использовались, а двор был грязен от коровьих отметин.
Они постучали в парадную дверь, и ее открыла маленькая женщина с темно-рыжими волосами и сердитым лицом.
— Вот и вы! — сказала она констеблю Саттертуэйту, игнорируя Ратлиджа. Вцепившись в руку констебля, женщина потащила его к кухне, все время жалуясь на мучительные вопли где-то в доме. — Вы должны избавить меня от этого, слышите? Она сказала мне, что ему тридцать лет, и я даже не могу поджарить его — он будет волокнистым, как старый башмак. Я пыталась выставить его за дверь, но он не уходил. Я не могу из-за этого спать. Нет покоя ни днем ни ночью!
Ратлидж последовал за ними в кухню, но ничего не увидел, когда пересек порог. Но он едва не отшатнулся назад в коридор, чтобы спасти уши от пронзительного вопля.
Хэмиш молчал, как и сам Ратлидж, слушая эту какофонию.
Ратлидж слышал ирландские разговоры о бэнши,[11] но до сих пор почти не думал об этих предвестниках смерти. Он вспомнил, как старый Майкл Флаэрти, бывший жокей, говорил о них: «Звук надрывает душу, а его источник может видеть только кто-то в семье».
Затем что-то пошевелилось, и Ратлидж разглядел источник звука. Это был маленький серый попугай с красным пятном на хвосте. Он цеплялся за тарелку на верху кухонного шкафа у дальней стены, почти невидимый в последних лучах солнца, освещавших открытую дверь кухни. Его блестящие глазки были устремлены на вновь прибывших, словно он ожидал от них нападения.
— Вот видите! — воскликнула миссис Блейн. — Говорю вам, это продолжается весь день и всю ночь. Не знаю, как она это выносила. Я бы застрелила его, если бы не боялась повредить мой лучший стаффордширский фарфор. Лейтенант Теллер всегда присылал ей подарки, но что заставило его прислать это чудовище, понятия не имею. Она сказала, что они могут прожить сотню лет.
