Джун Томсон - Тетради Шерлока Холмса (сборник)
– Существуют ли какие-то доказательства того, что он действительно этого опасался, или это просто слухи?
Доктор Пэрри беспокойно переминался с ноги на ногу.
– Ну, однажды утром почтальон, разносивший письма, и впрямь слышал, как Дай и Хувел ругались. Хувел сказал: «Если эта женщина и ее сын окажутся здесь, я соберу вещи и уйду». И, хлопнув дверью, выскочил из дому.
– Это все? – спросил Холмс.
– Они перестали вместе выпивать в «Э Делин Аир». Дай теперь сидел у одного края барной стойки, а Хувел – у другого…
Он скорбно умолк.
Но Холмс еще не закончил расспросы.
– По вашему мнению, все было настолько плохо, что у Хувела появился мотив для убийства? – спросил он.
Доктор Пэрри посмотрел себе под ноги, а затем, выпрямившись, взглянул Холмсу прямо в глаза:
– Такое возможно, мистер Холмс. Хувел очень вспыльчив. Тем не менее готов спорить на что угодно: вы докажете его невиновность. Вот и все, что я могу сказать.
– Понимаю, – сказал Холмс, на которого убежденность доктора, видимо, произвела сильное впечатление. – Итак, я возьмусь за расследование, но предупреждаю вас, доктор Пэрри, если у меня появятся какие-либо доказательства виновности Хувела, я, ни секунды не колеблясь, передам их полиции. Согласны вы на такие условия?
– Согласен, мистер Холмс, – уныло промолвил доктор Пэрри.
– Прекрасно, – подхватил Холмс. – Тогда продолжим. Прошу вас, доктор Пэрри, ответьте мне еще на кое-какие вопросы. Когда произошло убийство, на ферме был кто-нибудь, кроме Хувела и его отца?
– Оуэн Мэдок и его дочь Риан, – поспешно ответил доктор Пэрри, словно желая доказать, что больше не собирается ничего скрывать.
– Кто они такие?
– Оуэн работает на ферме, а Риан вроде как в экономках.
– Где они находились, когда убили Дая?
– Оуэн, кажется, кормил свиней, а Риан была где-то в доме. Инспектор Риз должен знать. Он опросил их обоих.
– А я могу с ними побеседовать?
– Конечно, почему бы нет? Но сейчас их нет на ферме. Правда, Оуэну позволили ненадолго приходить, чтобы кормить животных. Вообще-то Риз велел им сидеть дома до конца следствия. Но чуть позже вы сможете найти их здесь, в Плас-э-Койд.
– Значит, они живут не здесь?
– О, нет. У Оуэна что-то наподобие фермы, или, скорее, небольшое подсобное хозяйство в полумиле отсюда. Куры, пара свиней, что-то в этом роде.
– Я бы хотел поговорить с ними обоими. Может, завтра утром? Скажем, в десять часов? Поездка была весьма утомительной, нам нужно немного отдохнуть перед тем, как продолжить расследование. Думаю, доктор Уотсон со мной согласится.
Он повернулся ко мне, и я кивнул.
– Но мне бы не хотелось причинять вам беспокойство, – добавил Холмс, обращаясь к доктору, который тут же отмел подобное предположение:
– Никакого беспокойства, уверяю вас, мистер Холмс. Тут есть другой врач, он примет моих пациентов. Давайте вернемся в деревню, я отвезу вас в гостиницу, где вы отлично устроитесь на ночь.
Насчет гостиницы он оказался прав. Нас поселили в небольших, но уютных комнатах, свежее постельное белье источало аромат лаванды, ужин был незатейлив, но очень вкусен – он понравился мне гораздо больше, чем те блюда, что подают в лондонских ресторанах. Я отправился в постель усталый, но довольный и быстро заснул спокойным, глубоким сном, почти не думая о загадочной связи этого расследования с делом о собаке, которая не залаяла.
Как мы и условились, на следующее утро в десять часов доктор Пэрри заехал за нами, чтобы продолжить расследование. Я отлично выспался и сытно позавтракал, а потому горел нетерпением поскорее узнать, каким образом случай с Серебряным связан с этим делом об убийстве. Но Холмс, который, к превеликой радости, обрел прежнее расположение духа, не спешил удовлетворить мое любопытство.
Впрочем, у меня все равно не было времени его расспрашивать: не успел я и рта раскрыть, как явился доктор Пэрри, и Холмс сам начал задавать ему вопросы о людях, с которыми нам предстояло встретиться.
Доктор Пэрри, обрадованный тем, что Холмс опять ведет следствие, приступил к рассказу с большим энтузиазмом.
– Итак, господа, позвольте мне рассказать обо всем по порядку. Оуэн Мэдок вдовец, а Риан – его единственная дочь. Есть у него и сын, но он много лет назад уехал в Кардифф – в поисках приключений, знаете ли, но сомневаюсь, что он их там нашел. Оуэну под шестьдесят, его дочке… м-м… лет тридцать пять, наверное. Она не замужем. Говорит только по-валлийски, как и отец. Жизнь у нее не сахар, если вы понимаете, о чем я. Они живут в полумиле от фермы Дая Моргана, в маленьком домике под названием Картреф (это значит «дом», мистер Холмс, – вы ведь интересуетесь нашим языком). Если хотите, я могу отвезти вас в горы, чтобы вы взглянули на это место. Неужто, проделав такой путь, вы не удосужитесь осмотреть окрестности!
Получив согласие Холмса, доктор Пэрри продолжил рассказ о Мэдоках:
– Оба помогают по хозяйству в Плас-э-Койд. Оуэн возится с овцами и свиньями. Риан работает в доме: готовит, убирает, присматривает за курами, делает масло и сыр. Мне жаль их обоих. Картреф стоит на отшибе, вы сами увидите, когда мы там побываем. Хотя они скоро вернутся в Плас-э-Койд. Риз позволил им вернуться сегодня утром, и, раз вы хотите с ними поговорить, не страшно, если мы заскочим туда на минутку. Как я уже сказал, жизнь у Риан нелегкая. Оуэн, на мой взгляд, очень ожесточился. Ему хотелось бы работать на себя, но он был младшим сыном, и семейная ферма досталась его старшему брату. Это его здорово озлобило. Да еще жена умерла. Такая потеря! Он думает, что жизнь была к нему несправедлива, и, надо сказать, я его понимаю. К тому же он беспокоится, что станется с Риан после его смерти. Картреф она потеряет – они его арендуют, пока работают на ферме. Она останется без дома. Есть о чем тревожиться!
Тем временем бричка въехала в ворота Плас-э-Койд и остановилась у входной двери, которая оказалась открыта. И прежде чем доктор Пэрри сошел на землю, в дверном проеме появилась женщина. Она остановилась на пороге и с недоверием глядела на нас. Очевидно, это была Риан Мэдок.
Как и сказал доктор, ей было немного за тридцать, но выглядела она намного старше. Черные с проседью волосы были гладко зачесаны назад, открывая лоб и делая ее лицо сумрачным и изможденным. Поношенное коричневое платье и фартук из грубой ткани, подозрительно напоминавшей кусок обыкновенной дерюги, тоже отнюдь не красили ее, но вместе с тем было в ней что-то цыганское, по-своему привлекательное.
Они с доктором Пэрри толковали по-валлийски (она, в отличие от собеседника, говорила мало и неохотно), но по их жестам и выражениям лиц догадаться о содержании разговора было можно. Он, судя по всему, объяснил, кто мы такие, и спросил, где сейчас ее отец, так как она указала в сторону одной из дворовых построек, а потом и сама пошла туда, видимо, чтобы позвать его. Доктор Пэрри подтвердил мое предположение.
– Она сказала, чтобы мы обождали в доме, покуда она приведет отца, – пояснил он, проведя нас по вымощенному каменными плитами коридору в гостиную, выходившую окнами во двор. В ней стояли диван и несколько кресел, набитых конским волосом. Огромный буфет из темного дуба, часы с белым циферблатом в корпусе из того же мрачного дерева и коричневатые обои придавали комнате зловещий, похоронный вид. Двуствольное ружье, стоявшее у камина, только добавляло ей мрачности.
– Кстати, – продолжал доктор Пэрри, – я сказал ей, что вы мои друзья из Лондона и я показываю вам окрестности. Мы будто бы проезжали мимо, и я подумал, что надо зайти проведать ее отца. У него последние три недели побаливает в груди.
Заметив, что внимание Холмса привлекли две большие фотографии в овальных рамках, висевшие над камином, он добавил:
– Это Дай и Хувел.
Семейное сходство меж ними было очевидно. И отец, и сын чувствовали себя перед камерой неловко. У обоих были мужественные подбородки и прямодушное, открытое выражение лица, хотя у Моргана-старшего рот был упрямо сжат. Увидев это, я подумал, что не рискнул бы ему перечить. Я вспомнил, что вчера на обратном пути в Пентре-Маур доктор Пэрри рассказывал нам о ссоре отца и сына из-за вдовы Карис Уильямс. Теперь я понимал, как такое могло случиться.
Мне захотелось расспросить об этом доктора Пэрри, но тут на улице послышались шаги. Выглянув в окно, я увидел Риан Мэдок, подходившую к дому вместе с каким-то мужчиной. Лет пятидесяти с гаком, седовласый и седобородый, он был одет во фланелевую рубаху без воротника и старые вельветовые штаны с потертыми коленями.
Мэдоки, как и Морганы, были очень схожи между собой. Оба высокие, смуглые, они производили впечатление очень сильных людей благодаря крепким торсам и мощным рукам. Отец Риан тоже был в высшей степени немногословен. Когда доктор Пэрри представил нас с Холмсом, Оуэн лишь слабо кивнул в ответ. Пока Пэрри по-валлийски объяснял цель нашего визита, тот слушал молча, лишь в конце этого красноречивого монолога что-то пробурчал (по-видимому, нечто вроде краткого: «Все?») и собрался уходить.
