Джон Карр - Клетка для простака
– Вы имеете в виду, что это сделал убийца?
– Не знаю. Возможно, и убийца. Хотя душители, как правило, так не поступают. Увидев дело рук своих, они обычно теряют голову и сматываются. Это все, суперинтендент. До свидания.
Хедли пристально посмотрел медику вслед.
– Теряют голову и сматываются, – сказал он, переводя взгляд на шарф. – Однако не думаю, чтобы этот убийца потерял голову. Послушайте, Фелл. Я говорил вам, в чем состоит главное затруднение. Я говорил, что… Эй! Фелл! Проснитесь!
И действительно, вот уже несколько минут, как доктор Фелл, казалось, не слушал. Сперва он медленно переводил взгляд с одного конца корта на другой; затем, взглянув поверх высокой проволочной ограды, вновь опустил глаза и стал рассматривать узкую полоску травы за ней. Казалось, его заворожило упоминание об акробате. На его широком красном лице застыло отсутствующее, крайне не соответствующее ситуации выражение, похожее на усмешку. Наконец, с сосредоточенной рассеянностью он вынул сигару и зажал ее в уголке рта, словно стараясь изобразить из себя редактора отдела новостей какой-нибудь чрезвычайно крутой газеты.
– Я бодрствую, – возразил он. – Я размышлял… так вот, я размышлял о редком хладнокровии некой особы.
– А? Кто же эта особа?
– Бренда Уайт.
– Продолжайте, – заинтересовался Хедли. Доктор Фелл пожевал сигару.
– Давайте, – произнес он с крайне огорченным видом, – давайте восстановим, как мисс Уайт обнаружила тело. Предположим, что она говорит правду. В таком случае в двадцать минут восьмого она спускается сюда, чтобы… – Фелл помолчал. – Кстати, об этом я, кажется, не слышал. Зачем она все-таки спустилась сюда?
Хедли проявлял явное нетерпение:
– Ах, я не знаю. Чтобы забрать корзину для пикников или что-то в этом роде.
– Корзину для пикников? Почему она ей понадобилась?
– За ней ее послала Мария, – объяснил суперинтендент. – Звучит нелепо, но надо знать Марию. Затем следовало прихватить вешалки для одежды. Мария сушит на корте выстиранные вещи. Кстати, вот еще что: никак не могу понять, какое положение она занимает в этом доме. Волнуясь, называет хозяина по имени, но на ней вся стирка и глаженье. Отдает распоряжения даже девице Уайт, но получает их от других слуг. Ума не приложу, что она здесь такое.
Доктор Фелл, казалось, не слышал.
– Корзина для пикников, – задумчиво произнес он. Затем заглянул в окно павильона. Его взгляд лениво скользнул по двум скамейкам, ряду шкафов, потрепанному предмету, похожему на большой баул. – Я не вижу там никакой корзины. Девица ее забрала?
– Нет. Она увидела тело Дорранса и…
– И не побежала на корт, чтобы посмотреть, что случилось, – заключил доктор Фелл. Их глаза встретились.
– Хедли, – с громоподобной искренностью продолжал доктор Фелл, – я ничего не имею против милой леди. На вас явно произвели впечатление ее beaux yeux. Она – при том, что мне известно о ней – вполне может являть собой сочетание Флоренс Найтингейл и Элис Лайл. Но неужели вас ничуть не поражает ее нечеловеческое присутствие духа?
– Да, но…
– Минуту. Поставьте себя на ее место. Она приходит сюда за корзиной для пикников. После грозы еще довольно темно, а среди деревьев еще темнее. Неожиданно она наталкивается на тело человека, за которого намеревалась выйти замуж. Единственное, что она видит, и видит поразительно ясно, – задушенный человек, который лежит в конце цепочки неясных следов на песке. Знаете, как поступает в такой ситуации большинство людей? Естественным порывом – для кого угодно – было бы броситься вперед и посмотреть, что случилось. Ну?
– Я знаю, но…
– Так что же ей помешало подойти ближе, что заставило остановиться у двери корта? Потрясение? Страх? Отвращение? Это мы могли бы понять. Но она говорит – нет. Если я вас правильно понял, то даже в такую минуту она разглядела следы на корте. И в них ей что-то показалось странным. Она заметила, что они такого же размера, как ее собственные туфли. Она сравнила следы со своими туфлями и вспомнила, что оставила запасную пару в этом павильоне. И, сообразив, что перед ней ловушка, остановилась на сухой земле. – Доктор Фелл снова скосил глаза на широкую черную ленту своих очков. Затем добавил более мягко: – Это не просто невозможно. Это невероятно.
Хедли угрюмо кивнул.
– Да, да, все это я знаю, – проговорил он с заметным раздражением. – Мне это тоже пришло в голову. Первое, о чем я хочу спросить ее, – каким образом, едва взглянув на корт, она сразу узнала следы от своих собственных туфель. Но вы ведь понимаете, что это не улика? Приведите мне хоть один пример того, что девушка, которая весит сто фунтов, ступала бы так тяжело…
Его неуверенный взгляд остановился на боковом окне павильона. Он немного помолчал, а затем проговорил резко:
– Послушайте, Фелл. Интересно, что находится в этой штуковине?
– В какой штуковине?
– В этом старом бауле. Вот там, в углу.
– Не знаю. Вы заглядывали в него?
– Нет, но…
– Суперинтендент! – раздался громкий голос с теннисного корта. Один из полицейских, снимавших оттиски следов, сержант в штатском, поспешно поднялся с колен. – У меня кое-что есть, сэр, что может вас заинтересовать, – продолжал он.
Затем быстро прошел через уже высохший корт, открыл дверь и подошел к павильону, неся что-то на открытой ладони.
– Это кусок ногтя, сэр, – сообщил сержант. – Похоже, женский: во всяком случае, покрыт красным лаком. Сверкнул в свете прожекторов.
– Где вы его нашли? Рядом с телом?
– Нет, сэр. Между двумя цепочками следов. Следы убитого мы обозначили буквой А, женские следы буквой В и следы второго мужчины буквой С. Он лежал на земле между В и С, ближе к С, футах в двенадцати от проволочной двери.
Хедли осмотрел кусочек ногтя и взглянул на доктора Фелла, который, не глядя на суперинтендента, что-то пробурчал себе под нос.
– Положите его в целлофановый пакет, – сухо сказал Хедли. – Пакет надпишите. Также отметьте его местонахождение на плане, который вы чертите. – Он бросил на Фелла пылающий взгляд; он редко краснел, и темные с проседью усы и брови резко выделялись на жестком, бледном лице – но теперь кровь прилила к щекам. – Не знаю, сломан ли ноготь у девицы Уайт. Не заметил, хотя помню, что ногти у нее именно такого цвета. Но у нас скоро будет возможность проверить. И если эта молодая леди наплела мне кучу небылиц, то, клянусь Богом…
– Успокойтесь…
– Повторяю…
– Послушайте, – мягко возразил доктор Фелл. – Вот уже двадцать пять лет, как я пытаюсь привить вам принципы душевного равновесия. Но вы никак не поддаетесь. Вы всегда со страстью, чтобы не сказать буйно, бросаетесь в одном направлении. Но если вы случайно обнаруживаете некоторую шаткость вашей первоначальной идеи, то всегда столь же буйно бросаетесь в противоположном направлении. Тому, что на корте оказался этот кусочек ногтя, может найтись самое невинное объяснение.
– Хорошо бы ему найтись.
– К тому же, – продолжал доктор Фелл, который тоже понемногу распалялся, – в своих рассуждениях вы допускаете элементарную ошибку. Я хотел обратить на это ваше внимание еще тогда, когда вы ополчились на мое воображение. Впрочем, пока оставим это. Что вы намерены делать?
– Намерен? – прорычал Хедли. – Намерен? – Он достал из нагрудного кармана записную книжку и положил ее на крыльцо павильона. Рядом с ней он положил сине-белый шарф. Затем вынул карандаш, перочинный нож и открыл лезвие. – Кусок сломанного ногтя! Ноготь зацепился именно за этот шарф! Намерен? Я собираюсь немедленно вызвать сюда эту молодую парочку, вот что я намерен сделать. И если только они не выложат мне все на чистоту!… Отлично, инспектор. Пришлите их сюда.
Он принялся точить карандаш. Когда появились Хью и Бренда, нож все еще скрипел по грифелю, издавая резкие, неприятные звуки.
Глава 11
Замешательство
На сей раз ожидание перед самой калиткой отнюдь не благотворно подействовало на нервы Хью. Он понимал, что Хедли намеренно тянул время, и старался успокоиться. Они с Брендой ждали в присутствии констебля, который не был расположен вступать в беседу.
Подняв голову, они разглядывали звезды и почти не разговаривали; хуже всего было, когда мимо проносили тело Фрэнка, ярко освещенное фарами автомобилей, стоявших на подъездной дороге.
– Сюда, сэр, – сказал наконец констебль.
– Нам… нам войти вместе? – спросила Бренда, словно они стояли перед кабинетом дантиста.
– Да, мэм. Сюда, пожалуйста.
Входя в обширную зону, освещенную голубоватым сиянием прожекторов, Хью представлял себе не столько кабинет дантиста, сколько стадион или боксерский ринг; скажем, ринг в Национальном спортивном клубе. Он убеждал себя, что совершенно спокоен, но в груди его ощущалась неприятная пустота, а ноги слегка дрожали.
На всем пути к павильону за каждым их шагом следило множество глаз. Глаза отмечали каждое их движение. Поставив одну ногу на крыльцо павильона, суперинтендент Хедли затачивал карандаш, приставив его к колену. Он выпрямился, всем своим видом выражая беспредельную вежливость и учтивость; слишком подчеркнутую учтивость, подумал Хью. Нервы его напряглись до состояния предельной восприимчивости, и он всем своим существом чуял неладное. Хедли, чьи потемневшие глаза буквально сверлили собеседника и, казалось, жадно поглощали все, что находилось в пределах их видимости, приветствовал молодых людей с дружелюбной улыбкой и обменялся с Хью рукопожатиями.
