Рекс Стаут - Праздничный пикник (сборник)
– Это вам известно. Вас уже расспрашивали.
– Да, конечно, но что вы хотели сказать?
– Вы должны были и сами это понять из вопросов, что вам задавали. Врач, осматривавший тело, считает, что убийца использовал цианистый калий, и рассчитывает подтвердить свой вывод во время вскрытия. Эмиль Хетч пользуется цианистым калием, когда занимается чеканкой и гальваностегией. В мастерской этажом ниже в шкафу стоит целая банка цианида, а в мастерскую из кабинета Боттвайля ведет винтовая лестница. Любой из тех, кто знал это, а также то, что Боттвайль держит целый ящик перно в своем шифоньере и что в ящике стола всегда стоит откупоренная бутылка, не мог даже мечтать о более удачном стечении обстоятельств. Четверо из вас не скрыли, что знают и то и другое. Еще трое: миссис Джером, Лео Джером и Арчи Гудвин – показали, что им известно про перно, но не про цианистый калий. Поэтому…
– Это неправда! Она знала про цианистый калий!
Рука миссис Перри Портер Джером взлетела с колена сына, которое сжимала, и хлестко ударила Черри Квон по щеке. Лео Джером судорожно вцепился в руку матери и повис на ней. Альфред Кирнан вскочил. Мне даже показалось, что он собирается разделаться с миссис Джером. Но Марго Дики, разгадавшая его намерения, ухватила Кирнана за полу пиджака и удержала. Черри прикрыла ладонью пострадавшую щеку и сидела, не раскрывая рта и не шевелясь.
– Сядьте на место! – приказал Стеббинс Кирнану. – И возьмите себя в руки. Мисс Квон, вы говорите, что миссис Джером знала про цианистый калий?
– Конечно знала, – прочирикала мисс Квон. – Однажды в мастерской мистер Хетч в моем присутствии объяснил ей, как им пользуется и какие меры предосторожности он вынужден принимать.
– Мистер Хетч? Вы подтверждаете…
– Ерунда! – отрезала миссис Джером. – Что из того, что он мне объяснял? Я давно и думать об этом забыла. Повторяю: я не потерплю никаких оскорблений!
Пэрли пристально посмотрел на нее:
– Послушайте, миссис Джером, если мы разыщем Санта-Клауса и окажется, что он был знаком с Боттвайлем и имел основания его недолюбливать, то все может на этом закончиться. В противном же случае никому, включая вас, никакие разговоры про оскорбления не помогут. До сих пор, насколько мне известно, только один из вас солгал нам. Это вы. Данный факт будет занесен в протокол. Учтите все: для любого из вас ложь обернется неприятностями, тогда как нам, как ни странно, она будет лишь на руку. На этом мы с вами расстанемся. Мистер Кирнан и мистер Хетч, эти люди, – Стеббинс указал на двух сыщиков, стоявших у него за спиной, – отвезут вас к прокурору. Остальные могут быть свободны – только не забывайте о моих словах. Гудвин, я хочу с тобой побеседовать.
Он уже со мной беседовал, но я не стал заострять на этом внимание. Кирнан же оказался менее уступчивым и сказал, что должен уйти последним, чтобы запереть все двери. Стеббинс не стал чинить ему препятствий.
Все три женщины, Лео Джером, Стеббинс и я спустились на лифте, оставив сыщиков с Кирнаном и Хетчем наверху. Стоя на тротуаре, я проводил взглядом разбредавшихся по сторонам представительниц слабого пола и Лео Джерома, но признаков слежки не заметил.
Снегопад по-прежнему не унимался, суля хорошие виды на Рождество, только не для уборщиков улиц. Возле тротуара поджидали две полицейские машины, и Пэрли, подойдя к одной из них и распахнув дверцу, кивком пригласил меня залезть внутрь.
– Если мне тоже предлагают прокатиться к прокурору, – произнес я, – то я хотел бы сперва поесть. Помню, как-то раз меня там чуть голодом не уморили.
– Окружной прокурор тебя не ждет, – ухмыльнулся Стеббинс. – Пока, во всяком случае. Я просто предлагаю тебе укрыться от снега.
– Это меняет дело, – согласился я и проскользнул внутрь, забираясь подальше, чтобы оставить побольше места для Пэрли.
А места ему требовалось довольно много. Взгромоздившись на сиденье, он захлопнул дверцу.
– Раз мы все равно сидим в машине, – предложил я, – почему бы нам заодно не прокатиться? По городу можешь не колесить – просто высади меня на Тридцать пятой улице.
Но Пэрли неожиданно заупрямился:
– Я не люблю разговаривать во время езды. Как, впрочем, и слушать. Что ты здесь делал сегодня?
– Я уже говорил. Развлекался. Продегустировал три марки шампанского. Меня пригласила мисс Дики.
– Попробуй еще разок. Из всей компании ты единственный посторонний. Почему? Вас с мисс Дики ничего не связывало. Она собиралась замуж за Боттвайля. Итак, почему?
– Спроси у нее.
– Мы уже спрашивали. Она сказала, что особых причин приглашать тебя у нее не было. Еще добавила, что ты нравился Боттвайлю, да и остальные считали тебя за своего. С той поры, как ты разыскал для них какие-то гобелены. Говорила она сбивчиво, подбирая слова. К тому же, сам знаешь, всякий раз, как случается убийство, а ты оказываешься поблизости, мне любопытно знать – почему. Спрашиваю в последний раз.
Значит, она не стала упоминать про разрешение на брак. Молодец! Я бы скорее слопал весь снег, выпавший в Нью-Йорке начиная с полудня, чем сумел внятно объяснить происхождение данной бумажки сержанту Стеббинсу или инспектору Кремеру. Именно по этой причине я и перерыл корзинку для бумаг.
– Спасибо за доверие, – ответил я, – но злоупотреблять им не стану. Я уже поведал тебе как на духу обо всем виденном и слышанном сегодня. – Тут я поневоле очутился в одной компании с миссис Джером, поскольку умолчал о разговоре с Марго. – И рассказал все, что знаю обо всех этих людях. Оставь меня в покое и отправляйся ловить своего убийцу.
– Я тебя знаю как облупленного, Гудвин.
– Да, и ты даже называл меня Арчи. Я свято лелею память об этом.
– Я тебя слишком хорошо знаю, – задумчиво произнес он. Его крупная голова на бычьей шее повернулась ко мне, и наши глаза встретились. – Не думаешь же ты, что я способен поверить, будто тот тип удрал из комнаты, а ты этого даже не заметил?
– Ерунда! Я сидел на полу, у меня на руках умирал человек, а все остальные сгрудились вокруг нас. Да ты и сам прекрасно знаешь, что несешь вздор. Не считаешь же ты меня сообщником убийцы?
– А я вовсе не говорил, что считаю тебя сообщником. Даже если Санта-Клаус и был в перчатках, – а понадобились они ему, ясное дело, чтобы не наследить, – я не утверждаю, что он убийца. Но что, если тебе известно, кто он такой, а ты по какой-то причине пытаешься его выгородить и сейчас водишь нас за нос? Что тогда?
– Тогда было бы скверно, согласен. Посоветуйся я с самим собой, первый бы выступил против.
– Черт побери! – рявкнул Пэрли. – Ты знаешь его или нет?
– Нет.
– Ни ты, ни Вульф не приложили руку к тому, чтобы он появился там?
– Нет.
– Ладно, проваливай. А в управление тебя еще пригласят. Как пить дать.
– Надеюсь, что не сегодня. Устал как собака. – Я распахнул дверцу. – Мой адрес ты знаешь.
Я перепрыгнул через сугроб, а Пэрли запустил мотор, и машина с ревом рванулась вперед.
Время для того, чтобы поймать такси, было самое подходящее, но из-за чертова снегопада мне пришлось промерзнуть целых десять минут, прежде чем рядом притормозила желтая «канарейка». Когда мы подкатили к крыльцу нашего старого особняка на Западной Тридцать пятой улице, было уже без восьми восемь.
Как и всегда в мое отсутствие, дверь была на цепочке, так что пришлось звонить, чтобы Фриц открыл и впустил меня в дом. Я поинтересовался, вернулся ли Вульф, и Фриц ответил: да, вернулся и изволит ужинать. Убрав шляпу на полку и повесив пальто, я полюбопытствовал, осталось ли хоть что-нибудь для меня, а Фриц серьезно заверил, что осталось, и даже очень много, и отступил в сторону, пропуская меня в столовую. Да, по части манер он даст сто очков вперед любому мажордому или дворецкому.
Вульф, рассевшийся в необъятном кресле за столом, поздоровался со мной, причем вполне нормально, даже не зарычал. Я ответил любезностью на любезность, сел на свое место, развернул на коленях салфетку и извинился за опоздание. Фриц принес мне теплую тарелку, судок с тушеными утятами без костей и блюдо с картофелем, запеченным с грибами и сыром. Я, не скупясь, положил себе изрядную порцию. Вульф спросил, идет ли еще снег, и я ответил, что да. Потом, проглотив несколько кусочков, нарушил молчание:
– Насколько вам известно, я вполне одобряю ваше правило никогда не говорить о делах во время трапезы. Однако я угодил в передрягу, которая к делам не относится. Она касается только меня лично.
Вульф хрюкнул:
– О гибели мистера Боттвайля сообщили по радио в семь часов. Ты был там.
– Да. Я был там. Я стоял рядом с ним на коленях, когда он умирал.
Я отправил в рот очередной кусок, лихорадочно соображая. Черт бы побрал это дурацкое радио! Я вовсе не собирался даже заикаться об убийстве, пока не прояснил бы более важный, с моей точки зрения, вопрос. Когда во рту освободилось достаточно места, чтобы ворочать языком, я произнес:
