Он приходит по пятницам - Слободской Николай

Не надо, разумеется, забывать, что у этой привлекательной службы есть и крупные недостатки, и главный, ясное дело, зарплата. Для пенсионера или инвалида – самое то, в качестве приработка – терпимо (правда, тогда встает проблема со сном), но в качестве основного заработка – никак не годится. Даже если ты одинокий, не обремененный семьей индивид и аскет по натуре, долго ты на такой зарплате не протянешь. А второе (тесно связанное с первым) – низкий социальный статус. Опять же понятно, что работу вахтером окружающие легко простят инвалиду и пенсионеру – для них это не укор, и никак не влияет на общую оценку их личности. Это естественно. Но если на месте ночного вахтера появится некто трудоспособного возраста, да к тому же мужского пола (вместо привычной глазу старушенции), то окружающие дружно его осудят. Либо зачислят его в ряды совершенно никчемных бездельников, сидящих на чьей-то шее, либо – что гораздо вероятнее – заподозрят в таком «вахтере» темную личность, эдакого жучка-пройдоху, имеющего какие-то свои не декларируемые и тщательно скрываемые источники доходов. То ли он спекулирует джинсами и польской косметикой, то ли распространяет наркотики, то ли занимается еще чем-нибудь из этого разряда, а работа вахтером для него – только способ маскировки, позволяющий ему изображать из себя примерного члена профсоюза. Так что такой «мужчина в расцвете лет» (для женщин этого разряда могут быть всякие извиняющие обстоятельства и послабления в оценках) вряд ли даже сможет устроиться на вахтерскую должность – вахтерское начальство, имея в виду вышеописанные подозрения, не захочет связываться с темной личностью, от которой можно ожидать разнообразных неприятностей. Так что, скорее всего тот, кто шевелится в вахтерской, должен представлять из себя бабушку-пенсионерку, однорукого субъекта, замученного язвенной болезнью, либо – в крайнем случае – тощего студента с красными от недосыпа глазами. Другие представители вахтерского племени встречаются редко.

Но… Внимание. Пока мы, заинтересовавшись источником тусклого света, рассматривали внутренности неизвестной нам конторы и рассуждали о знакомых нам лишь понаслышке достоинствах и недостатках работы ночным вахтером (да простят нам эти рассуждения те, кто знает эту работу изнутри), дверь вахтерской отворилась, и на слабо освещенную площадку перед лестницей выплыла какая-то фигура. Кто это разглядеть не удается, но, по всей вероятности, фигура женская. Тут мы не ошиблись: вахтер – как и подавляющее большинство ее товарок – женщина. Вот она переместилась к дальней от нас стене и включила свет: загорелись лампы, освещающие лестничную клетку. Старательная… На обход отправилась! – это, по-видимому, единственный вывод, который возможен в данной ситуации. Несколько шагов вверх по лестнице, и вахтерша пропала из поля зрения, скрывшись за углом стены, закрывающей нам обзор. Всё. Обрыв только что начавшегося фильма. Смотреть больше не на что.

Однако, если воспользоваться возможностями автора романа, занимающего всевидящую позицию и способного сле­дить за своими персонажами во всех обстоятельствах, оставаясь при этом за кулисами действия и никак в него не вмешиваясь, мы можем последовать за вышедшей на сцену героиней повествования и стать свидетелями интересных событий, последовавших за столь банальным и ничем не примечательным началом действия.

Следуя за ушедшей наверх вахтершей, заглянем по пути в ее оставленную открытой каморку. Действительно, вполне домашний уют: прикрытая занавеской лежанка, столик с телефоном и какими-то бумажками, рядом недавний номер «Науки и жизни» и затрепанное «Второе нашествие марсиан» Стругацких (не Кант, конечно, но тем не менее), около столика табуретка с электроплиткой и стоящим на ней зеленым эмалированным чайником. Небольшая (ватт на сорок), но вполне достаточная для освещения стола лампа с абажурчиком, которую можно направить, куда тебе нужно. Тепло, хотя и не скажешь, что жарко. Короче, все удобства налицо, и контраст с мрачной жутью только что покинутого нами ночного двора просто разительный. Нет, всё же участь вахтера не вызывает особых соболезнований – жить можно.

Правда, выйдя на лестницу и догоняя уже свернувшую на второй ее пролет вахтершу, этот благостный вывод приходится подвергнуть определенной коррекции. Да, жить здесь ночами, несомненно, можно, но… Невольно возникает неприятное, тягостное тревожное ожидание. Чего? Сформулировать трудно, но ясно, что речь идет о некой скрытой и пока что неощутимой опасности. Ощущение неощутимого. Как ни парадоксальна эта формулировка, но так оно и воспринимается. То есть опасность еще не видима и не слышима, ты еще не можешь определить, что, собственно, тебе угрожает, но угроза налицо, ты ощущаешь ее каким-то внутренним – «шестым» – чувством. Здравый смысл твердит, что всё это ерунда, твои же собственные выдумки, и ты с этим согласен – нет никаких разумных оснований чего-то бояться. Но шаг твой становится осторожным, а взгляд пугливым. Всё дело, конечно, в пустоте здания и царящей в нем глубокой тишине. Если не считать легкого жужжания и потрескивания в дросселях ламп дневного света, создающего почти не воспринимаемый фон, и слабого шарканья подошв поднимающейся по лестнице вахтерши, ни единый звук не нарушает эту окутывающую тебя тишину. Здание большое, построенное еще до войны, широкие лестницы, высоченные пятиметровые потолки, широкие коридоры… и нигде ни звука… Кашляни, и гулкое эхо разнесется по всему этому пространству. Затаись неподвижно, и опять полная тишина. Ясно, что это безмолвие неестественно и что долгим оно быть не может. Вот, вот, сейчас что-то случится и взорвет эту мучительную тишину, скрывающую истинную изнанку ситуации.

Разумное рассуждение говорит, что тревожная реакция на описываемые обстоятельства вполне предсказуема, и объясняется она непривычностью ощущений – новую для себя ситуацию человек оценивает по своим обычным меркам, потому она и кажется ему угрожающей. Поработав некоторое время вахтером, человек привыкает к неприятной поначалу тишине, и она перестает его страшить. Всё это так. Спускаются же люди каждый день в шахты, лазят там по каким-то штольням и штрекам, чувствуя над собой многометровую толщу земли, исследуют всякие жуткие пещеры, дежурят по ночам в морге… Ко всему можно привыкнуть. Но думаю, что привычка всё же затрагивает только поверхностную, «разумную» («дневную») часть нашего «я», а там, в глубине, где таятся детские страхи и источники кошмарных снов, всё остается по-прежнему. Вероятно, привыкая к тревожащей нас обстановке, мы не столько добиваемся отсутствия реакции на нее, сколько приучаемся подавлять такую зарождающуюся где-то там «в нутре» реакцию и не допускать ее в сознание. Достаточно представить себе, как вы сидите в своей уютной вахтерке, попивая чаек (хороший чай, из пачки «со слоном»), наслаждаясь мрачными фантазиями братьев Стругацких и зная, что утро – а значит и конец дежурства – уже недалеки, и вдруг слышите шаркающие шаги в коридоре… Скрипи нога, скрипи липовая… Бр-р-р!

Нет, ну их к богу, легкие вахтерские копейки – нервы надо беречь, от них, как известно, все болезни.

Однако поспешим за отправившейся на очередной обход тетенькой – она уже дотепала до площадки второго этажа и свернула в длинный, тянущийся вдоль всего здания коридор. Здесь ее можно более детально разглядеть и как-то охарактеризовать. Неказистое одеяние, вероятно, типично для находящихся на рабочем месте лиц этой профессии: теплое, недорогое и безо всяких претензий на элегантность и женскую привлекательность. Голова замотана шалью (деталь одежды, которую в наши дни уже и не увидишь, разве что на продавщице, стоящей зимой за базарным прилавком), обвислая затрапезная старушечья кофта, широкая, непонятно какого цвета, юбка и на ногах коротенькие обрезанные валенки. Лицо видно только вполоборота, но в нем и нет ничего примечательного: ни следов былой красоты, ни явно выраженного безобразия – всё как у всех. Это женщина неопределенных лет, можно назвать ее старухой, можно выразиться как-то помягче, но на звание «молодки» (каковым в наше время могут обозначаться женщины лет до пятидесяти) она уже никак не тянет. Может быть, ей пятьдесят пять, а может, и все семьдесят пять. Она рослая, как говорят, «ширококостная», с резкими размашистыми движениями. Идеальный, можно сказать, тип вахтера. Чувствуется, что здесь она на своем месте. Назвать ее «божьим одуванчиком» – дунь и рассыплется – никому не придет в голову. И всё же чувствуется в ней некоторая слабость (надломленность, если можно так выразиться), нервность, повышенная эмоциональность. Наверное, ей пришлось долго привыкать к таким одиночным дежурствам. Хотя, конечно, это всего лишь наше мимолетное впечатление, и, может быть, ее сегодняшняя нервность и встревоженность объясняется какой-нибудь обыденной сиюминутной причиной (предположим, что ее гложет мысль, хватит ли у нее денег заплатить приглашенному на завтра водопроводчику, – да мало ли какие заботы и тревоги могут омрачать душу пожилой малообеспеченной женщины).