Агата Кристи - Хикори-дикори
– Так что «позаимствовать» флакончик из шкафа не составило для вас труда?
– Нет-нет, вы меня низко цените! Такой способ слишком примитивен. И потом, если бы я действительно замыслил убийство, то есть украл бы яд, чтобы действительно кого-то прикончить, меня наверняка бы нашли. А так я не показывался в аптеке примерно полгода и был вне подозрений. Нет, план у меня был другой: я знал, что в пятнадцать минут двенадцатого Селия идет в заднюю комнату пить кофе с пирожными. Девушки ходят пить кофе по очереди, по двое. Я знал, что у них появилась новенькая, которая не знает меня в лицо. Поэтому я подгадал, когда никого, кроме нее, не было, нацепил белый халат, повесил на шею стетоскоп и заявился в аптеку. Новенькая стояла у окошечка, отпускала клиентам лекарства. Войдя, я прямиком направился к шкафу с ядами, взял флакончик, обогнул шкаф, спросил девушку: «В какой у нас концентрации адреналин?» Она ответила, я кивнул, потом попросил у нее пару таблеток вегенина, сказав, что я со страшного похмелья. Она была абсолютно уверена, что я студент-практикант или учусь в ординатуре. Это были детские шуточки. Селия так и не узнала о моем визите.
– А где вы раздобыли стетоскоп? – с любопытством спросил инспектор Шарп.
Нигель неожиданно ухмыльнулся:
– Да у Лена Бейтсона позаимствовал.
– В пансионате?
– Да.
– Так вот кто взял стетоскоп! Значит, Селия тут ни при чем?
– Естественно, нет! Вы видели когда-нибудь клептоманок, ворующих стетоскопы?
– А куда вы его потом дели?
– Мне пришлось его заложить, – извиняющимся тоном произнес Нигель.
– Бейтсон очень расстраивался?
– Ужасно. Однако я не мог ему рассказать – ведь мне пришлось бы открыть производственные тайны, а этого я делать не собирался. Но зато, – радостно добавил Нигель, – я недавно сводил его в ресторан, и мы с ним отлично повеселились.
– Вы очень легкомысленный юноша, – сказал инспектор Шарп.
– Эх, жалко, вы их тогда не видели! – воскликнул Нигель, расплываясь в улыбке. – Представляете, какие у них были рожи, когда я положил на стол три смертельных яда и сказал, что стащил их совершенно безнаказанно!
– Стало быть, – уточнил инспектор, – вы имели возможность отравить человека тремя различными ядами и напасть на ваш след было никак нельзя?
Нигель кивнул.
– Совершенно верно, – сказал он. – При сложившихся обстоятельствах делать такое признание не очень приятно. Но, с другой стороны, яды были уничтожены две недели назад или даже больше.
– А вдруг вы ошибаетесь, мистер Чэпмен?
Нигель удивленно воззрился на инспектора:
– Что вы имеете в виду?
– Как долго лекарства хранились у вас?
Нигель подумал.
– Упаковка гиосцина – дней десять. Морфий – примерно четыре дня. А настойку наперстянки я достал в тот же день, когда показал лекарства ребятам.
– Где вы хранили препараты?
– В ящике комода, под носками.
– Кто-нибудь знал об этом?
– Нет-нет, что вы!
Какая-то тень сомнения, однако, промелькнула в его голосе, но инспектор Шарп не стал сразу же допытываться, в чем дело, а просто учел на будущее.
– Вы никому не рассказывали о своих планах? О том, каким образом вы собирались добыть препараты?
– Нет… вообще-то нет.
– Что значит «вообще-то», мистер Чэпмен?
– Понимаете, я хотел рассказать Пат, но потом подумал, что она будет меня осуждать. У нее очень строгие принципы, и я не стал с ней связываться.
– Вы решили не рассказывать ей ни о чем: ни о краже препарата из машины, ни о подделке рецепта, ни о морфии?
– Да нет, потом я рассказал ей про настойку, про то, как написал рецепт и купил лекарство в аптеке. И про маскарад в больнице тоже рассказал. Увы, ее это не позабавило. Ну а про машину я, конечно, не сказал ни слова. Она бы взбесилась.
– А вы говорили ей, что намерены уничтожить препараты, после того как выиграете пари?
– Да. Она вся извелась. Постоянно бубнила, что я должен вернуть лекарства.
– Подобная мысль вам, естественно, в голову не приходила.
– Естественно, нет! Мне тут же была бы крышка. Представляете, какая бы началась катавасия? Нет, мы с ребятами сожгли лекарства, вернее, два сожгли, а третье спустили в сортир. Все было шито-крыто.
– Вы так считаете, мистер Чэпмен? Но может статься, что все получилось не так безобидно.
– Но что могло случиться? Я же говорю, мы уничтожили лекарства!
– А вам не приходило в голову, мистер Чэпмен, что кто-то мог подглядеть, куда вы прятали яды, или мог найти их и подменить морфий чем-то другим?
– О черт! – Нигель потрясенно посмотрел на инспектора. – Я об этом не подумал. Нет-нет, не верю!
– И все же такая возможность не исключена, мистер Чэпмен.
– Но ведь никто не знал…
– Уверяю вас, – сухо сказал инспектор, – что в пансионатах о человеке известно гораздо больше, чем ему кажется.
– Вы хотите сказать, что здесь и стены имеют уши?
– Вот именно.
– Что ж, возможно, вы правы.
– Кто из студентов может запросто, в любое время, зайти к вам в комнату?
– Я живу не один, а с Леном Бейтсоном. Все остальные бывают у нас, заходят в гости. Правда, только парни – девчонкам не положено заглядывать в мужскую половину. Такова воля хозяйки. Она у нас блюстительница нравов.
– Но девушки все же могут нарушить правила и зайти, не так ли?
– Конечно, – ответил Нигель. – Днем. Ведь днем в пансионате никого нет.
– А мисс Лейн заходит к вам в комнату?
– Надеюсь, вы не имеете в виду ничего дурного, инспектор? Пат порой приносит мне заштопанные носки, но этим дело и ограничивается.
Инспектор Шарп сказал, подавшись вперед:
– Вы понимаете, что у меня есть все основания подозревать вас в подмене морфия, мистер Чэпмен?
Нигель вдруг осунулся и посуровел.
– Да, – сказал он. – Как раз сейчас я это понял. Все, правда, выглядит очень подозрительно. Но у меня не было абсолютно никакого повода убивать девушку, инспектор, и я ее не убивал. Хотя я прекрасно понимаю, что никаких доказательств у меня нет.
Глава 11
Лен Бейтсон и Колин Макнаб тоже признались, что участвовали в споре. Подтвердили они и то, что яд был уничтожен. Отпустив остальных ребят, инспектор Шарп попросил Колина на минутку задержаться.
– Простите, если причиняю вам боль, мистер Макнаб, – сказал инспектор. – Я понимаю, какая страшная трагедия потерять невесту в день помолвки!
– Не будем вдаваться в подробности, – бесстрастно ответил Колин Макнаб. – Вы не обязаны считаться с моими переживаниями. Я готов ответить на любые вопросы, которые вы сочтете нужными для ведения следствия.
– Вы высказали мнение о том, что поступки Селии Остин диктовались чисто психологическими причинами.
– Без сомнения, – сказал Колин Макнаб. – Если угодно, я объясню вам теоретически…
– Нет-нет, – поспешно прервал его инспектор. – Я вполне доверяю мнению студента-психолога!
– У нее было очень несчастное детство, явившееся причиной эмоционального блока…
– Да-да, конечно. – Инспектор Шарп отчаянно пытался уйти от рассказа об очередном несчастном детстве. С него вполне хватило детства Нигеля. – Вам она давно нравилась?
– Я бы не сказал. – Колин отнесся к вопросу вдумчиво и серьезно. – Такие эмоции, как любовь, влечение, могут нахлынуть внезапно. Подсознательно меня, конечно, тянуло к Селии, но я не отдавал себе в этом отчета. Я не собирался рано жениться, а поэтому мое сознание противилось влечению, проявлявшемуся на подсознательном уровне.
– Ага. Понятно. А Селия Остин была рада помолвке? У нее не было колебаний? Раздумий? Может, она что-то утаила от вас и это ее угнетало?
– Она призналась мне абсолютно во всем. Совесть ее была чиста.
– Вы собирались пожениться… а когда?
– Через некоторое время. Я сейчас не в состоянии обеспечивать семью.
– У Селии были здесь враги? Может, ее кто-нибудь ненавидел?
– Вряд ли. Я много думал над этим вопросом, инспектор. К Селии тут хорошо относились. На мой взгляд, дело совсем не личного порядка.
– Что вы имеете в виду?
– Мне не хотелось бы сейчас уточнять. Пока это лишь смутные догадки, мне самому многое неясно.
И как инспектор ни настаивал, ему не удалось вытянуть из Колина ни слова.
В списке инспектора оставались лишь Элизабет Джонстон и Салли Финч. Сначала он пригласил Салли.
К нему явилась хорошенькая девушка с копной рыжих волос и лучистыми, умными глазами. Ответив на обычные формальные вопросы, Салли неожиданно сама перешла к делу:
– Знаете, что мне хочется, инспектор? Мне хочется поделиться своими соображениями. Лично моими. Понимаете, в этом доме творится что-то неладное, что-то действительно неладное. Я просто уверена!..
– Потому что Селию Остин отравили?
– Нет, у меня и раньше возникало такое чувство. Причем давно. Мне не нравилось, что тут происходит. Не нравилось, что кто-то разрезал рюкзак, а потом искромсал шарф Валери. Не нравилось, что конспекты Черной Бесс залили чернилами. Я собиралась уехать отсюда, уехать немедленно. И я обязательно уеду, как только вы разрешите.
