Агата Кристи - Хикори-дикори
– Вечер был самый обычный, да?
– Ничего особенного, инспектор.
– Благодарю вас, мисс Хобхауз. Вы не пригласите сюда мисс Лейн?
Патрисия Лейн волновалась, но не слишком. Ничего принципиально нового она не сообщила. На вопрос Шарпа о конспектах Элизабет Джонстон Патрисия ответила, что вина, несомненно, лежит на Селии.
– Однако она горячо это отрицала, мисс Лейн.
– Ну конечно, отрицала, – сказала Патрисия. – Наверняка ей было стыдно. Но вкупе со всем остальным это представляет стройную картину, не так ли?
– Знаете, у меня вообще пока не создается впечатления стройной картины, мисс Лейн.
– Я надеюсь, – покраснев, произнесла Патрисия, – что вы не подозреваете Нигеля. Конечно, чернила были его, но это полнейший абсурд, Нигель никогда не стал бы брать свои чернила. Он не так глуп. И вообще он не виноват.
– Но у него же бывали конфликты с мисс Джонстон?
– О, Элизабет бывала порой просто несносной, но он не обижался. – Патрисия Лейн подалась вперед и горячо произнесла: – Я хочу вам кое-что объяснить про Нигеля Чэпмена. Понимаете, он сам – свой злейший враг. Он производит впечатление тяжелого человека и многих настраивает против себя. Он груб, язвителен, любит насмешничать, а людей это задевает, и они начинают к нему плохо относиться. Но на самом деле он другой. Он застенчивый, несчастный. Он очень хочет, чтобы его любили, но из чувства противоречия сам себе вредит и делает все наперекосяк.
– Да, – сказал инспектор Шарп, – бедняга.
– Но такие люди ничего не могут с собой поделать. Сказывается их тяжелое детство. Нигелю очень несладко жилось в доме. Отец у него – человек грубый, суровый, он никогда не понимал Нигеля. И ужасно обращался с его матерью. После ее смерти они крупно поссорились: Нигель ушел из дому, и отец заявил, что не даст ему больше ни пенса, пускай сам перебивается как может. Нигель сказал, что ему от отца ничего не нужно и он не примет его помощи, даже если отец сам будет предлагать. Мать завещала ему небольшую сумму денег, и после ее смерти он не писал отцу и не пытался с ним увидеться. Конечно, мне очень грустно, что у них так получилось, но вообще-то его отец – неприятный человек. Не сомневаюсь, что Нигель из-за него стал таким озлобленным и неуживчивым. После смерти матери о нем никто не заботился. А у него довольно хрупкое здоровье, хотя интеллекту его можно позавидовать. Он обделен судьбой и просто не может проявить свои лучшие качества.
Патрисия Лейн закончила свой долгий страстный монолог. Щеки ее пылали, дыхание прерывалось. Инспектор Шарп задумчиво смотрел на нее. Ему не раз приходилось сталкиваться с такими девушками. «Она влюблена в парня, – подумал он. – А тот на нее плюет, но, видно, не против, когда с ним нянчатся. Папаша, конечно, не сахар, но мать тоже хороша, испортила сына безмерной любовью и еще больше усугубила конфликт с отцом. Все это старая песня… А вдруг Нигелю Чэпмену нравилась Селия Остин? Вряд ли, конечно… Но вдруг? Патрисия Лейн, вероятно, очень бы страдала, – сказал себе инспектор. – Но неужели настолько, чтобы так жестоко отомстить? Чтобы убить Селию? Наверняка нет… тем более что после помолвки Селии с Колином Макнабом этот мотив явно отпадал». Он отпустил Патрисию Лейн и вызвал Джин Томлинсон.
Глава 10
Мисс Томлинсон оказалась строгой молодой женщиной двадцати семи лет, блондинкой, с правильными чертами лица и поджатыми тонкими губами. Она села и натянуто сказала:
– Я вас слушаю, инспектор. Что я могу для вас сделать?
– Что вы можете сообщить о трагедии, разыгравшейся в пансионате?
– Это ужасно. Просто ужасно, – сказала Джин. – Сама по себе мысль о самоубийстве Селии была страшной, а теперь, когда подозревают, что произошло убийство… – Она умолкла и грустно покачала головой.
– Мы абсолютно уверены, что ее отравили, – сказал Шарп. – Как вы думаете, где мог убийца взять яд?
– Наверное, в больнице Святой Екатерины, где она работала. Но тогда это больше похоже на самоубийство.
– Убийца на это и рассчитывал, – сказал инспектор.
– Но кто, кроме Селии, мог взять яд?
– Очень многие, – сказал инспектор. – Надо было лишь задаться целью. Даже вы, мисс Томлинсон, могли заполучить его, если бы захотели.
– Как вы смеете, инспектор! – Джин задохнулась от возмущения.
– Но ведь вы частенько захаживали в аптеку, мисс Томлинсон?
– Я ходила повидаться с Милред Кейри. Но у меня и в мыслях не было воровать яды!
– Но если бы вы захотели, вы могли бы?
– Я не могла бы сделать ничего подобного!
– Не надо, не горячитесь, мисс Томлинсон. Допустим, что ваша подруга расфасовывает лекарства для больных, а другая девушка стоит у окошечка и занимается клиентами. Ведь в аптеке нередко бывает только два фармацевта. И значит, вы можете незаметно проскользнуть за шкаф, который перегораживает комнату, взять тихонько флакончик, положить его в карман, и аптекарям даже в голову не придет вас подозревать.
– Мне очень обидно слышать ваши слова, инспектор Шарп. Это… это грязное обвинение!
– Но я вас не обвиняю, мисс Томлинсон. Ничуть не обвиняю. Вы меня неправильно поняли. Просто вы сказали, что это невозможно сделать, а я вам доказал обратное. Я вовсе не утверждаю, что так было в действительности. Сами посудите, – добавил он, – какие у меня на то основания?
– Вот именно. Вы, наверное, не знаете, но мы с Селией были подругами.
– Масса отравителей была друзьями своих жертв. Помните пресловутый вопрос: «Когда твой друг тебе недруг?»
– Но между нами не было размолвок. Я очень любила Селию.
– Вы подозревали ее в происходивших кражах?
– О нет, что вы! Я была потрясена. Я всегда считала Селию высоконравственной девушкой. Я и представить себе не могла, что она такая.
– Но клептомания, – сказал Шарп, пристально глядя на Джин, – это болезнь.
Джин еще больше поджала губы. Потом разомкнула их и процедила:
– Не могу сказать, что разделяю ваше мнение, инспектор. Я придерживаюсь старомодных взглядов и считаю, что воровство – это воровство.
– По-вашему, Селия крала просто потому, что ей хотелось заполучить чужие вещи?
– Разумеется.
– Значит, она была человеком без стыда и совести?
– Боюсь, что так.
– М-да! – сказал инспектор Шарп, качая головой. – Нехорошо.
– Увы, разочаровываться в людях всегда грустно.
– Насколько я понимаю, тогда зашла речь о полиции?
– Да. И по-моему, надо было ее вызвать.
– Даже когда Селия призналась?
– Я думаю, да. Я не считаю, что такие поступки должны сходить людям с рук.
– То есть нечего покрывать воров, приписывая им клептоманию, да?
– Ну… примерно так.
– А вместо этого все кончилось хорошо, и мисс Остин уже слышала свадебные колокола.
– Ну, от Колина Макнаба всего можно ожидать, – злобно ответила Джин Томлинсон. – Я уверена, что он – атеист. И вообще он – скептик и циник, очень неприятный молодой человек. Не удивлюсь, если выяснится, что он – коммунист!
– Неужели? – воскликнул инспектор Шарп и покачал головой: – Ай-ай-ай.
– Я глубоко убеждена, что он поддерживал Селию потому, что для него частная собственность не священна. Он, видно, считает, что чужое брать не зазорно.
– Но все-таки, – возразил инспектор, – мисс Остин сама призналась в кражах.
– После того, как ее уличили, – резко парировала Джин.
– Кто ее уличил?
– Ну, этот, мистер… как его звали… Пуаро, который приходил к нам.
– А почему вы решили, что он ее уличил? Он ничего подобного не говорил. Он просто посоветовал вызвать полицию.
– Ну, значит, он дал ей понять, что знает. И, увидев, что игра проиграна, она поспешила покаяться.
– А как насчет конспектов Элизабет Джонстон? Она и в этом созналась?
– Честно говоря, не знаю. Наверное.
– Ошибаетесь, – сказал Шарп. – Она упорно настаивала на своей непричастности к этому делу.
– Ну, может быть. Пожалуй, здесь она действительно не виновата.
– На ваш взгляд, тут замешан Нигель Чэпмен?
– Да нет. Скорее Акибомбо.
– Правда? Почему?
– Из зависти. Цветные вообще страшно завистливы и истеричны.
– Интересно… А когда вы в последний раз видели Селию Остин?
– В пятницу вечером, после ужина.
– Кто пошел спать раньше: она или вы?
– Я.
– Вы не заходили потом к ней в комнату?
– Нет.
– А кто, по-вашему, мог подсыпать ей в кофе морфий – если, конечно, его подсыпали в кофе?
– Понятия не имею.
– Скажите, а никто из студентов не держал морфий в общежитии?
– Да нет… наверное, нет.
– Вы как-то нерешительно отвечаете, мисс Томлинсон.
– Я просто подумала… Понимаете, тут был один глупый спор.
– Какой спор?
– Однажды наши мальчики поспорили…
– О чем же?
– Они спорили об убийствах, о том, каким способом можно убить человека. И в частности, о ядах.
– А кто участвовал в споре?
– По-моему, начали его Колин с Нигелем, потом к ним присоединился Лен Бейтсон… да, еще там была Патрисия.
