Агата Кристи - Хикори-дикори
– Значит, вы боитесь, мисс Финч?
Салли кивнула:
– Да, боюсь. Я чувствую во всем происходящем страшную жестокость. Да и сам пансионат – это как бы коробка с двойным дном. Нет-нет, инспектор, я говорю не о коммунистах. Я чувствую, что слово «коммунисты» так и готово сорваться у вас с языка. Но дело не в них. И может быть, в общежитии даже не творится ничего противозаконного. Я не знаю. Но готова поспорить на что угодно – эта жуткая баба в курсе дела.
– Баба? О ком вы говорите? Уж не о миссис ли Хаббард?
– Нет, мама Хаббард – прелесть. Я имела в виду старую волчицу Николетис.
– Весьма интересно, мисс Финч. А вы не могли бы уточнить вашу мысль? Насчет миссис Николетис.
Салли покачала головой:
– Увы, я не могу сказать ничего определенного. Но стоит мне увидеть ее – и мороз по коже. Здесь происходят странные вещи, инспектор.
– Мне бы хотелось услышать что-то более конкретное.
– Мне тоже. Вы, наверное, решили, что у меня больное воображение. Возможно, однако я не исключение. Взять хотя бы Акибомбо. Он перепуган до смерти. И по-моему, Черная Бесс тоже, хотя и не подает виду. И мне кажется, инспектор, Селия что-то знала.
– О чем?
– В том-то и загвоздка. О чем? Но я помню, тогда, в последний день, она что-то говорила… мол, все должно выясниться… Она призналась в своих проступках, но намекнула, что знает кое-какие секреты и они скоро раскроются. Я думаю, что она знала чьи-то тайны и поэтому ее убили.
– Но если дело было так серьезно…
Салли его перебила:
– Вряд ли она представляла себе, насколько это серьезно. Она не отличалась сообразительностью. А попросту говоря, была дурочкой. Она что-то знала, но ей и в голову не приходило, что ее подстерегает опасность. Хотя, конечно, это лишь мои домыслы.
– Ясно. Спасибо… А когда вы в последний раз видели Селию Остин, в гостиной после ужина?
– Да. Хотя… вообще-то я ее и потом видела.
– Где? Вы заходили к ней в комнату?
– Нет, но, когда я пошла к себе, она как раз уходила.
– Уходила? Из дома?
– Да, она стояла в дверях.
– Довольно неожиданный поворот. Мне никто об этом не говорил.
– Думаю, никто просто не знает. Наверное, она попрощалась и сказала, что идет спать, и я, как и все остальные, была бы в этом уверена, если бы не видела ее своими глазами.
– Значит, на самом деле она поднялась к себе, переоделась и куда-то пошла. Так?
Салли кивнула:
– Я думаю, ей нужно было с кем-то встретиться.
– Так-так… С кем-то чужим или из пансионата?
– По-моему, из пансионата. Ведь если бы ей хотелось поговорить с человеком с глазу на глаз, она вполне могла бы пригласить его к себе. А раз она ушла, значит, ей предложили встретиться в другом месте, чтобы сохранить это свидание в тайне.
– Вы не знаете, когда она вернулась?
– Понятия не имею.
– Может, Жеронимо, слуга, знает?
– Если она вернулась после одиннадцати, то да, потому что в одиннадцать он запирает входную дверь на засов. А до этого она закрывается просто на ключ, который есть у каждого студента.
– А вы не помните точно, во сколько она ушла из дома?
– Где-то около десяти, может, чуть позже, но ненамного.
– Понятно. Спасибо за информацию, мисс Финч.
Последней, с кем беседовал инспектор, была Элизабет Джонстон. Инспектор поразился ее выдержке. Она отвечала на каждый вопрос четко и уверенно, а потом спокойно ждала следующего.
– Селия Остин, – сказал инспектор, – с негодованием отвергла подозрение в том, что она причастна к порче ваших конспектов, мисс Джонстон. Вы ей поверили?
– Да. Думаю, Селия не виновата.
– Вы не предполагаете, кто виноват?
– Сам собой напрашивается ответ, что Нигель Чэпмен. Но на мой взгляд, такой вывод слишком поспешен. Нигель умен, он не стал бы брать свои чернила.
– А если не Нигель, то кто?
– Я затрудняюсь ответить. Но думаю, Селия знала или, по крайней мере, догадывалась.
– Она вам говорила?
– Да, но не прямо. Она зашла ко мне перед ужином, в день своей смерти. Зашла сказать, что хотя она виновата в краже вещей, но до моей работы она не дотрагивалась. Я ответила, что верю, и спросила, не знает ли она, кто это сделал.
– И что она ответила?
– Она… – Элизабет на миг умолкла, стараясь как можно точнее вспомнить слова Селии. – Она ответила: «Я не уверена, потому что не вижу причины… Наверное, это сделали по ошибке или случайно. Но я убеждена, что тот, кто это сделал, глубоко раскаивается и готов сознаться». А еще она сказала: «Я вообще многого не понимаю. Зачем эта возня с лампочками, когда пришла полиция?»
Шарп перебил ее:
– Что-что? Простите, я не понял… Что за история с полицией и лампочками?
– Не знаю. Селия сказала только: «Я их не трогала. – И добавила: – Может, это имеет какое-то отношение к паспорту?» – «К какому паспорту?» – переспросила я. А она сказала: «По-моему, у кого-то здесь фальшивый паспорт».
Инспектор посидел молча. Наконец-то картина начала проясняться. Вот оно что… Паспорт…
Он спросил:
– А что она еще говорила?
– Ничего. Она лишь сказала: «Во всяком случае, завтра я буду знать гораздо больше».
– Она именно так и сказала: «Завтра я буду знать гораздо больше»? Вспомните поточнее, это очень важно, мисс Джонстон.
– Да, именно так.
Инспектор опять замолчал, погрузившись в раздумья.
Паспорт… и приход полиции… Перед тем как отправиться на Хикори-роуд, он внимательно изучил досье. Все пансионаты, в которых жили студенты, находились под пристальным наблюдением полиции. У дома номер 26 по Хикори-роуд была хорошая репутация. Происшествий там было мало, и все незначительные. Шеффилдская полиция разыскивала студента из Западной Африки, обвинявшегося в сутенерстве; он пробыл несколько дней на Хикори-роуд, потом исчез в неизвестном направлении; впоследствии его поймали и выдворили из страны. На Хикори-роуд, так же как и в других пансионатах, проводилась проверка, когда разыскивали студента, обвинявшегося в убийстве жены хозяина кафе возле Кембриджа. Однако потом молодой человек сам явился в участок в Гулле и отдал себя в руки правосудия. На Хикори-роуд проводилось дознание по поводу распространения среди студентов подрывной литературы. Все это было довольно давно и явно не имело отношения к убийству Селии Остин.
Он вздохнул и, подняв голову, встретился взглядом с Элизабет Джонстон. Ее темные проницательные глаза пристально смотрели на него.
Внезапно его что-то толкнуло, и он спросил:
– Скажите, пожалуйста, мисс Джонстон, у вас никогда не возникало чувства… впечатления, что здесь происходит что-то неладное?
Она удивилась:
– В каком смысле «неладное»?
– Точно не знаю. Просто слова мисс Салли Финч навели меня на размышления…
– А… Салли Финч!
Что-то промелькнуло в ее голосе, но что именно – трудно сказать. Заинтригованный, он продолжал:
– По-моему, мисс Финч весьма наблюдательна, проницательна и практична. И она очень настойчиво повторяла, что здесь творится что-то странное. Но что именно – затруднялась объяснить.
Элизабет резко возразила:
– Ей так кажется, потому что она американка. Американцы все такие: нервные, боязливые, страшно подозрительные. Посмотрите, какими дураками они выглядят перед лицом всего мира, устраивая свои дурацкие охоты на ведьм. А их истерическая шпиономания, навязчивая боязнь коммунизма! Салли Финч – типичный образчик подобного мышления.
Интерес инспектора все возрастал. Значит, Элизабет недолюбливала Салли Финч. Но почему? Потому что Салли – американка? Или же, наоборот, Элизабет не любила американцев из-за Салли Финч? Но какие у нее были основания недолюбливать рыжеволосую красотку? Может, просто из-за женского соперничества?
Он попытался прибегнуть к тактике, которая уже не раз сослужила ему хорошую службу, и вкрадчиво сказал:
– Как вы сами понимаете, мисс Джонстон, в заведениях, подобных вашему, можно встретить людей, находящихся на весьма различном интеллектуальном уровне развития. Некоторые… их большинство… способны сообщать только голые факты. Но если нам попадается человек умный…
Он умолк. Последняя фраза явно должна была ей польстить. Но попадется ли она на удочку?
Она не заставила себя долго ждать:
– Думаю, я уловила вашу мысль, инспектор. Интеллектуальный уровень здесь действительно невысок. Нигель Чэпмен довольно сообразителен, однако его кругозор ограничен. Леонард Бейтсон туповат, но берет трудолюбием. Валери Хобхауз весьма неглупа, однако ее интересуют лишь деньги, а подумать о чем-нибудь действительно стоящем ей лень. Вам нужна помощь человека, действительно умеющего мыслить.
– Такого, как вы, мисс Джонстон.
Она с удовольствием проглотила даже такую откровенную лесть.
Он с интересом отметил, что под маской благовоспитанной скромницы скрывается самоуверенная молодая особа, весьма высоко оценивающая свои умственные способности.
– Пожалуй, вы правы в оценке ваших друзей, мисс Джонстон. Чэпмен умен, но инфантилен. Валери Хобхауз неглупа, однако у нее потребительское отношение к жизни. И только вы – употребляю ваше выражение – действительно умеете мыслить. Поэтому я высоко ценю ваше мнение, мнение могучего, независимого ума.
