Джеймс Чейз - Что лучше денег?
— Блеск! — воскликнул Джек. — В самый раз для вас двоих. Лучшего вам и не найти!
Он был прав, но что-то заставляло меня быть осторожным. Я попросил мистера Террелла дать мне время подумать. Он сказал, что дает мне на размышление неделю.
Когда мы, проводив Джека, готовились ко сну, Сарита спросила:
— Тебе что, не понравился коттедж?
— Да нет, он славный, просто я не сторонник поспешных решений. Может быть, ты наведаешься к Харкурту и узнаешь, что у него на примете. Почему бы нам не посмотреть сперва все, что есть в продаже, а уже потом покупать у Террелла. У нас еще целая неделя.
Следующие два дня пролетели как одна минута. Я работал не покладая рук. Сарита занималась поисками дома. Они ничего не нашла и немножко дулась на меня за мою нерешительность. Она даже представить себе не могла что-нибудь лучше, чем дом Террелла, так он ей понравился.
Она принесла домой номер «Лайфа». Там была моя фотография крупным планом: я сидел за своим столом с опущенным веком и очень заметным шрамом. Подпись гласила: «Ветеран войны Джефф Холлидей собирается выстроить собственный дом после постройки моста в Холланд-Сити стоимостью шесть миллионов долларов. Хороший пианист-любитель, он играет для отдыха ноктюрны, Шопена после 16-часового рабочего дня в своей конторе».
Эта подпись меня не на шутку встревожила. Если она вместе с фотографией попадется на глаза кому-нибудь, кто знал меня как Джеффа Гордона, это может привести к непреднамеренному разоблачению моей тайны.
На следующий вечер состоялся банкет. Для меня он был тяжелым испытанием, которое я стойко перенес.
Мэтисон сказал много хорошего о Джеке и обо мне. Он заявил, что город полностью нам доверяет. Он говорил, что следил за тем, как мы становились на ноги, и он убежден, что мы далеко пойдем, и что мы построим великолепный мост, и еще многое другое в том же духе.
Во время речи Мэтисона я взглянул на Сариту. Глаза у нее повлажнели, она была преисполнена чувством гордости. Мы улыбнулись друг другу. Это была одна из лучших минут в моей жизни.
На воскресенье было назначено выступление по телевидению.
Сарита не пошла в студию. Она сказала, что предпочитает увидеть меня на экране нашего телевизора.
Все прошло благополучно. Идея Криди насчет макета моста оказалась удачной. Макет позволил нам с Джеком объяснить, как мы собираемся организовать работу, и заодно доказать налогоплательщикам, что стройка такого масштаба требует больших затрат.
В ходе интервью Криди сказал:
— Не секрет, что вы вдвоем получите за работу сто двадцать тысяч долларов. Что вы собираетесь делать с этими деньгами?
Джек сказал:
— После того, как я отдам большую часть сборщику налогов, я куплю автомобиль.
Криди перевел взгляд на меня.
— Верно ли, мистер Холлидей, что вы собираетесь строить собственный дом?
— Верно, — ответил я.
— Вы сами будете строить?
— Я еще не решил.
— У него хватает дел с мостом, чтобы думать еще о постройке дома, — вмешался Джек, и интервью закончилось общим смехом.
Как только выключили камеру, Криди откупорил бутылку шампанского, и мы выпили. Мне не терпелось попасть домой к Сарите, но я не мог вот так просто взять и уйти.
— Ну, молодые люди, я полагаю, что закладка моста состоялась, — сказал Криди. — Теперь приступайте к строительству.
Мы обменялись с ним рукопожатиями.
К нам подошел один из техников телестудии.
— Вас просят к телефону, мистер Холлидей.
— Держу пари, это звонит его жена, чтобы сказать, каким красавчиком он выглядел на экране, — сказал Джек. — Мы с Криди подождем тебя внизу.
Они вышли из студии.
Какое-то время я колебался. Затем, поймав на себе пытливый взгляд техника, подошел к телефону и взял трубку.
Я инстинктивно почувствовал, кто звонил, и не ошибся.
— Привет, — сказала Рима. — Я видела твой мини-спектакль. Поздравляю.
Лоб у меня покрылся холодной испариной.
Вокруг сновали люди. Я должен был выбирать слова с осторожностью.
— Спасибо.
— Значит, ты теперь богатый человек.
— Я не могу сейчас говорить.
— Я на это и не рассчитывала. Встретимся в холле гостиницы «Каллоуэй» в десять вечера. Не вздумай увильнуть!
Я услышал щелчок и медленно положил трубку. Потом вынул платок и вытер пот с лица. Я дрожал всем телом и был, видимо, бледен как смерть.
— Что-нибудь случилось, мистер Холлидей?
— Нет, все в порядке.
— Может быть, жара от ламп. Вид у вас неважный.
— Выйду на свежий воздух, и все пройдет.
— Хотите, я вас провожу?
— Нет… Нет, благодарю вас. Все будет в порядке. Это просто жара.
Я вышел из студии и спустился по лестнице вниз, где меня ожидали Джек и Криди.
Глава вторая
IЯ с трудом разыскал гостиницу «Каллоуэй». Она оказалась одним из тех грязных притонов с почасовой сдачей номеров, которые разбросаны вдоль восточного берега реки и которые постоянно закрываются полицией и столь же регулярно возобновляют свою деятельность под новыми вывесками.
После того как я высадил Криди у ресторана, где он должен был встретиться со своей женой, и подбросил Джека до дому, было уже поздно возвращаться домой, а затем вновь ехать через весь город, чтобы к десяти встретиться с Римой. Поэтому я позвонил Сарите и сказал ей, что должен ехать к себе в контору, поскольку Криди понадобились некоторые цифры для статьи в газету. Я добавил, что перекушу на ходу вместе с ним и что не могу точно сказать, когда буду дома. Я лгал ей скрепя сердце, но это был тот случай, когда я не мог сказать ей правду.
Я вошел в холл гостиницы «Каллоуэй» чуть позже десяти.
Старый седой негр за конторкой, запыленная пальма в потускневшей медной вазе у входа, пяток плетеных бамбуковых стульев, имевших такой вид, будто на них никогда не сидели, — все здесь казалось мрачным и запущенным.
Я остановился у двери и огляделся. Из единственного кожаного кресла в углу на меня смотрела женщина в поношенной одежде, с сигаретой в вульгарно накрашенных губах.
Я не сразу узнал в ней Риму. Некогда серебристые волосы были выкрашены в кирпичный цвет и торчали короткими патлами. На ней был черный костюм, доживавший свои последние дни, и грязная зеленая блузка, застиранная и выцветшая.
Я медленно прошел через холл, провожаемый взглядом старика негра, и остановился перед ней. Мы молча смотрели друг на друга.
Прошедшие годы оставили на ней тяжелый след. Она выглядела старше своих тридцати лет, и румяна не смогли бы никого обмануть, кроме нее самой. У нее было болезненно-бледное, отекшее лицо и жесткие глаза с иссиня-черными зрачками, похожими на чернильные пятна, пустые холодные глаза проститутки.
Я был просто потрясен, так она изменилась. Когда я услышал по телефону ее голос, он воскресил образ, хранившийся в моей памяти с момента нашей последней встречи, а сейчас передо мной сидела незнакомая женщина с рыжими волосами и грубыми чертами лица, и все-таки я знал, что это Рима, ошибки здесь не было.
Я видел, как ее холодные глаза быстро ощупали мой костюм, туфли, плащ, перекинутый через руку, затем остановились на моем лице.
— Привет, Джефф! — сказала она. — Давненько не виделись.
— Лучше бы нам пойти куда-нибудь, где мы сможем разговаривать, — сказал я неожиданно осипшим голосом.
Она вскинула брови.
— Я бы не хотела ставить тебя в неловкое положение. Ты теперь важная персона. Если бы твои богатые дружки увидели тебя со мной, что бы они подумали?
— Мы не можем здесь разговаривать. Пойдем в машину.
Она отрицательно покачала головой.
— Мы будем разговаривать здесь. Насчет Джо не беспокойся, он глухой как бревно. Ты не собираешься заказать что-нибудь для меня?
— Заказывай, что хочешь.
Она встала, подошла к конторке и позвонила в колокольчик под носом у негра, который сердито взглянул на нее и отодвинулся.
Из задней комнаты вышел высокий и толстый итальянец с сальными черными волосами и с густой щетиной на подбородке. Он был одет в грязную ковбойку и еще более грязные фланелевые брюки.
— Бутылку виски с содовой и два стакана, Тони, — сказала Рима, — да поживее!
— Кто платит? — осведомился толстяк.
Она кивнула на меня:
— Есть кому. Поторопись.
Он скользнул по мне своими черными воспаленными глазами, затем кивнул и вернулся в заднюю комнату.
Я пододвинул один из плетеных стульев к ее креслу и расположился, чтобы держать в поле зрения входную дверь.
Когда она возвращалась на место, я заметил, что у нее драные чулки, а туфли вот-вот развалятся.
— Совсем как в старое время, верно? — сказала она, усаживаясь в кресло. — Не считая, конечно, что ты теперь женат. — Она вытащила пачку сигарет и закурила, выпуская дым через нос. — Ты, безусловно, здорово устроился, если учесть, что все эти годы ты мог бы провести за решеткой, а может быть, даже удобрять землю тюремного двора.
