Лондонский туман - Кристианна Брэнд
— Что вы думаете об этом деле, сержант? — спросил Кокрилл. — Кстати, Томас Эванс — мой друг.
— Дело выглядит паршиво для вашего друга, инспектор, но, как я говорил мистеру Чарлзуэрту, торопиться незачем. Если это «внутренняя работа», то ее проделали доктор Эванс или его жена — в конце концов, она была в доме с убитым. Вопрос в том, действительно ли это «внутренняя работа».
— Как насчет парадной двери?
— Ее было достаточно толкнуть, — сказал Чарлзуэрт. — Самая чокнутая семейка, какую я когда-либо видел. Все вечно забывают свои ключи...
— «Все» означает Роузи, — вставил Кокрилл.
— Очевидно. Как бы то ни было, в дневное время они только закрывают дверь, но не запирают на ключ.
— Это было вечернее время, — заметил Кокки.
— Да, но Роузи еще не вернулась.
— Значит, посторонний мог просто толкнуть дверь и войти?
— Да. Тем более вечером, в тумане.
— Если кто-то наблюдал за домом, то он знал, что дверь не заперта, — сказал Бедд. — И увидев, что доктор ушел...
— Ему могли даже передать ложное сообщение, — чересчур энергично предположил Кокрилл.
— Могли, — согласился Чарлзуэрт.
Сержант Бедд, сидя на шатком пне, смотрел на них, как ребенок-переросток на взрослых, и размышлял вслух.
— Преступник наблюдает за домом. Он знает, что миссис Эванс поднимается наверх каждый вечер, видит, как остальные выходят из дома, и думает, что она там одна. Как только наверху зажигается свет, он открывает дверь и входит. Французишка, услышав звук, выходит в холл, преступник ударяет его по голове тем, что оказалось под рукой, и смывается. — Сержант пожал плечами. — Правда, он не оставил никаких следов, но на нем могли быть перчатки и туфли на резиновой подошве...
Однако для этой версии имелось одно препятствие. Мистер Чарлзуэрт и инспектор Кокрилл настороженно косились друг на друга. Если бы старик о нем не догадался... Если бы молодой выскочка его бы не заметил...
— Но беда в том, — продолжал сержант Бедд своим глубоким басом, — что мастоидный молоток не был под рукой.
Господа Чарлзуэрт и Кокрилл одновременно заявили, что именно это они и собирались сказать.
Наверху в детской Матильда сидела на краю стула, впихивая кусочки печенья в непослушный рот Эммы. Габриель сидел у ее ног в напряженном ожидании крошек с хозяйского стола. Эмма, как часто бывало, когда жизнь становилась слишком сложной, что-то монотонно бубнила, действуя на нервы. Томас, сидя на каминной решетке, пытался выудить шпилькой крючок и резиновую ленту, которая соединяла две изогнутые руки целлулоидной куклы.
— Тебе не кажется, что этот ребенок был бы более счастлив в зоопарке?
— Думаю, мы бы все были там счастливее, — вздохнула Тильда. — Тогда мы, по крайней мере, могли бы разрывать сырое мясо когтями и зубами, а это больше соответствовало бы нашей натуре.
Резинка в сотый раз соскользнула со шпильки.
— Чего я не могу понять, Тильда, так это каким образом он позвонил по номеру Тедварда. Он ведь ничего о нем не знал.
— Номер написан большими цифрами над каждым аппаратом в доме, а рядом с ним написано большими буквами «ДОКТОР», на случай, если Мелисса останется одна в доме и что-нибудь случится с Эммой. Должно быть, это сразу попалось ему на глаза.
— Да, но ты была наверху. Почему он не позвал тебя?
— Возможно, он пытался, — сказала Матильда, слегка побледнев при мысли об этом.
— Конечно, его голос звучал очень слабо, — продолжал Томас. — По крайней мере, так говорит Роузи. Очевидно, если никто его не услышал...
— Он заметил надпись «Доктор» и телефон прямо перед собой. Когда я его увидела, моей первой мыслью было позвонить врачу... Если ты не хочешь печенье, Эмма, его съест Габриель... Вопрос в том, Томас, как он мог это сделать с раздробленной головой.
Томас подцепил неуловимый крючок, с триумфом надел на него резинку и поднялся.
— Там было столько крови, дорогая, что ты не могла видеть, насколько сильно она была раздроблена.
— Достаточно, чтобы убить его. — Матильда вздрогнула.
— Да, но с травмами головы люди ведут себя по-разному. У некоторых бывают «периоды просветления» — они могут делать вполне разумные вещи, иногда сами того не сознавая. Это не значит, что они не умрут.
— Выходит, бедный Рауль умер далеко не сразу... Эмма, ешь печенье! Господи, когда-нибудь я вышибу этому ребенку мозги!
Томас искал вслепую второй крючок для резинки.
— Лучше найди другой способ. По-моему, одного вышибания мозгов более чем достаточно. — Он оторвал взгляд от куклы и улыбнулся. — Не раскисай, дорогая. Я знаю, что он был твоим другом, но...
Матильда посадила девочку на колени и начала вытирать ей лицо.
— Ради бога, Томас, не демонстрируй доброту и не заставляй меня рыдать. Рауль не был моим другом — во всяком случае, теперь. Конечно мне жаль, что он мертв, но больше всего мне жаль, что его убили в нашем доме. Понимаю, что это не слишком любезно: в конце концов, он был нашим гостем, но ты знаешь, что я имею в виду... — Она оборвала фразу, не то смеясь, не то плача.
— Знаю, — кивнул Томас.
— Эмма, пей молочко!.. Но, Томас, уже точно установлено, что он был жив около десяти минут после того, как его ударили?
— Возможно, даже больше. Тедвард добирался сюда двадцать минут после его звонка и говорит, что, когда увидел его, он умер только что. Полицейский врач подтвердил это, когда осматривал тело.
— Если бы только я спустилась, выйдя от бабушки, прежде чем пойти к Эмме!
— Ты не смогла бы ничего сделать, Тильда. Он все равно бы умер, а после телефонного разговора почти наверняка был без сознания. Ты бы увидела, как бедняга цепляется за бюро с трубкой в руке, становясь все слабее, а потом падает на пол. Какая разница, был он тогда жив или мертв? Он ничего не сознавал — можешь не сомневаться. — Томас снова улыбнулся и склонился над куклой.
«Что происходит у тебя внутри? — думала Матильда. — Что твориться у тебя в голове? Ты умудряешься уделять все внимание этой чертовой кукле, но при этом мыслишь четко
