Патриция Хайсмит - Сочинитель убийств. Авторский сборник
Они медленно шли в гору по неровной земле к купе деревьев; он так же медленно поднимался следом.
— Тут не сядешь, трава вон какая мокрая, — захныкала девица по имени Кейти.
— Хошь, я пиджак подстелю? — предложил парень.
Господи, подумал Бруно, ну и тупое же оно, это южное произношение!
— «Как иду я с моей деткой по медовой тропке…» — затянул голос в кустах.
Ночные шорохи. Насекомые. Цикады. Прямо в ухо запел москит. Бруно со всего маха хлопнул по уху, и в ухе громко зазвенело, заглушая голоса.
— …Отвали.
— Ну почему мы никак не присядем? — проворчала Мириам.
— Потому, что негде, и смотри не наступи во что не нужно!
— Дружно во что не нужно, девочка! — рассмеялся рыжий.
Так что они в конце концов надумали, черт их возьми? Как они ему надоели! Карусельная музыка звучала устало и словно издалека, хорошо была слышна только гитара. Вдруг они развернулись и двинулись ему навстречу, ему пришлось податься в сторону, будто он идет по своим делам. Он запутался в каких–то тернистых зарослях и выбирался из них, пока они проходили мимо. Тогда и он пошел следом, теперь уже под гору. Ему показалось, что он различает запах духов Мириам, впрочем, возможно, и не ее, а второй девушки, — приторный и отталкивающий, как запотевшая ванная.
— …а сейчас, — сообщил транзистор, — осторожно приближается к противнику… Леон… Леон… наносит Крошке сильный удар правой в челюсть ивытолькопослушайтечтотворится! — Рев толпы.
Бруно заметил в кустах парня с девушкой; они катались по траве, словно тоже вступили в поединок.
Мириам остановилась на пригорке перед спуском, ярдах в трех от него, остальные спустились вниз к реке. Бруно скользнул поближе. Отсветы отраженных в воде огней выхватили из темноты силуэт ее головы и плеч. За весь вечер он ни разу не подходил к ней так близко.
— Эй! — шепнул Бруно, и она обернулась. — Вы ведь Мириам, верно?
Теперь она смотрела ему в лицо, но едва ли могла его видеть.
— Да. А вы кто такой?
Он шагнул ей навстречу.
— По–моему, мы с вами где–то встречались, — нагло обронил он, вновь ощущая запах ее духов. Мерзкая тепловатая черная клякса. Он рванулся к ней с такой сосредоточенной яростью, что запястья — он выбросил руки вперед — стукнулись одно о другое.
— Слушайте, а что вам…
Его пальцы сомкнулись у нее на горле, оборвав последнее слово и удивленное восклицание. Она покачнулась. Его тело, казалось, стало твердым как камень, он услышал скрежет собственных сжатых зубов. Она испустила горлом скребущий звук, но на вопль ее не хватило — слишком крепка была хватка. Сделав подножку, он на нее повалился, и они упали на землю, бесшумно, только слегка шорохнув зелень. Пальцы его впивались все глубже, и он мирился с мерзкими конвульсиями ее тела, вжимая его в землю своим, чтобы не позволить ей встать и тем самым заставить подняться его. Горло под его пальцами разбухало и раскалялось. «Ну хватит, хватит, хватит!» — внушал он. И голова перестала метаться. Он был уверен, что душил достаточно долго, но хватки не ослабил. Оглянувшись, он убедился, что все спокойно. Когда он разжал пальцы, ему показалось, что на горле у нее должны остаться такие же глубокие вмятины, как в куске теста. Но тут она перхнула, словно прокашливаясь, это было ужасно, как оживающий труп, и он опять навалился на нее всей своей тяжестью, приподнявшись на коленях и сжав пальцы в последней хватке, так что они едва не сломались. Собрав все оставшиеся силы, он пустил их в руки. А если и этого будет мало? Он заскулил от отчаяния. Но она лежала спокойная и обмякшая.
— Мириам? — позвала Кейти.
Бруно вскочил и, спотыкаясь, бросился в гору, но сразу свернул налево, в ту сторону, где оставил лодку. Придя в себя, он обнаружил, что оттирает что–то с рук носовым платком. Не что–то, а слюну Мириам. Он бросил платок на землю и тут же его поднял: платок–то с монограммой. Значит, он соображает! Потрясающее ощущение! Дело сделано!
— Ми–ри–ам! — уже с ленивым раздражением в голосе.
А если он ее не прикончил, если она оклемалась и начала говорить? Эта мысль едва не сбила его с ног, и, сбегая по косогору, он с трудом сохранил равновесие. Свежий ветер встретил его у воды. Лодки он не увидел и готов был прыгнуть в первую попавшуюся, но взял себя в руки и, пройдя пару ярдов налево вдоль берега, — нашел свою — носом на бревнышке.
— Да она в обмороке!
Бруно оттолкнулся от берега, быстро, но без ненужной спешки.
— Эй, кто–нибудь, помогите! — всхлипнув, позвала подружка.
— Господи! Да… На помощь!
Паника, прозвучавшая в мужском голосе, передалась Бруно. Он несколько раз лихорадочно взмахнул веслами, но очнулся и бросил весла, предоставив лодке самой скользить по темной воде. Иисусе Пресветлый, ему–то чего бояться? Его–то и в голову никому не придет преследовать.
— Эй!
— Господи, да она мертвая! Позовите же хоть кого–нибудь!
Вопль девушки словно разрядил долгое безмолвие и странным образом подвел черту под всей историей. Прекрасный вопль, подумал Бруно со странным безмятежным восхищением. До станции он добрался спокойно, причалил следом за какой–то другой лодкой. Не торопясь, подчеркнуто не торопясь, расплатился с контролером.
— Там, на острове–то, — с придыханием сообщил кто–то возбужденным голосом из другой лодки, — говорят, померла девчонка!
— Померла?
— Вызовите полицию!
За спиной у него раздался топот бегущих ног.
Бруно лениво потащился к выходу. Слава Богу, он так надрался, или так измотан, или что еще, но может идти так медленно! Однако, когда он выходил через турникет, его обуял трепещущий неодолимый страх, который, впрочем, сразу же схлынул. Никто даже не взглянул на него. Чтобы придать себе силы, он сосредоточился на том, как ему хочется выпить. Впереди по дороге горели красные огни, похоже, бар, и он прямиком к ним направился.
— Неразбавленного! — бросил он бармену.
— Откуда вы взялись, сынок?
Бруно на него воззрился. Двое мужчин справа от него тоже смотрели на бармена.
— Я просил шотландского.
— Мы здесь спиртным не торгуем, приятель.
— Здесь считается территория парка? — голос у него сорвался на фальцет.
— Спиртным не торгуют во всем штате Техас.
— Тогда налейте вон того! — Бруно кивнул на бутылку хлебной водки, стоящую на стойке перед мужчинами.
— Угощайтесь. Раз уже парню так невтерпеж, — сказал один из мужчин, налил водки в стакан и пододвинул к Бруно.
Пойло по–техасски драло горло, но восхитительно грело желудок. Бруно предложил заплатить, но мужчина отказался.
Послышался вой приближающейся полицейской сирены.
Вошел мужчина.
— Что там такое? Несчастный случай? — спросил кто–то.
— Я ничего не видел, — равнодушно обронил тот.
Брат мой! — подумал Бруно, оглядывая того с головы до ног, но подходить к нему и заводить разговор, по всей видимости, не следовало.
Он чувствовал себя прекрасно. Мужчина все предлагал выпить, и Бруно пропустил три порции одну за другой. Поднимая стакан, он заметил на руке развод; извлек носовой платок и спокойно вытер кожу между большим и указательным пальцами. След оранжевой губной помады Мириам. В слабо освещенном баре он был едва заметен. Бруно поблагодарил мужчину за водку, не спеша вышел в ночную тьму и пошел по правой стороне дороги, высматривая такси. У него не было желания оглянуться на огни парка. Он уже и думать забыл про парк, сказал он самому себе. Прошел трамвай, Бруно нагнал его и вскочил на ходу. Ему понравился залитый светом салон, он перечитал в нем все объявления. Какой–то мальчонка вертелся на сиденье через проход. Бруно перебросился с ним несколькими словами. У него все время возникало желание позвонить Гаю и с ним повидаться, но Гая, понятно, здесь не было. Бруно хотелось как–то отпраздновать это событие. Можно было бы еще раз позвонить матери Гая, позвонить просто так, но, если подумать, это едва ли разумно. Только это одно и омрачало ему вечер — невозможность увидеться с Гаем или хотя бы поговорить, написать письмо. Со всем этим придется повременить. Гая, разумеется, будут допрашивать в полиции. Но он свободен! Дело сделано, сделано, сделано! В приступе благодушия он взъерошил мальчишке волосы.
Мальчишка сперва обалдел, но затем улыбнулся в ответ на приветственную ухмылку Бруно.
Но вокзале, откуда поезда отправлялись в Атчисон, Топеку и Санта–Фе, он купил верхнее место в спальном вагоне на поезд, отбывающий в половине второго ночи; у него оставалось полтора свободных часа. Все было в полном ажуре, и он был невероятно счастлив. В закусочной рядом с вокзалом он купил пинту виски и наполнил фляжку. Он подумал, не отправиться ли взглянуть на дом Гая, взвесил все «за» и «против» и решил, что может себе это позволить. Он уже было направился к стоящему у двери мужчине спросить, как туда добраться (такси исключалось, он это понимал), когда вдруг осознал, что хочет женщину. Никогда еще ему так сильно не хотелось женщины, и этот факт доставил ему невероятное удовольствие. В Санта–Фе ему ни разу не захотелось, хотя Уилсон пару раз и свел его с бабами. Он вильнул в сторону под самым носом у человека к которому направлялся, сообразив, что лучше будет осведомиться у таксиста из тех, что ловят пассажиров на улице. Его била дрожь, до того он нуждался в женщине! Совсем не та дрожь, что бывает с похмелья.
