Пьер Сувестр - Ночной извозчик
Фонарь покончил с обстановкой, бросился к лазу и заорал страшным голосом:
— Ты, сволочь, заткни хайло, достал меня до печенок!
И, отлично зная, что Глазок не заткнется, он снова стал шарить на чердаке, разыскивая Пантеру.
— Вылезешь ты, наконец, сука вшивая?
Пантера до сих пор пряталась за грудой старой мебели в смутной надежде, что Фонарю надоест ее искать, но вскоре до нее дошло, что он найдет ее в конце концов. Злость его все нарастала, пора было сдаваться, пока он окончательно не взбеленился.
— Ну, чего? — проговорила она спокойным тягучим голосом. — Уже и поспать, выходит, запрещено?
Пантера казалась такой спокойной и уверенной, что ярость Фонаря вдруг улеглась.
— Нет, ты скажи, — начал он, — молитвы ты тут, что ли, читала?
И он, вероятно, совсем бы успокоился, если бы Глазок опять не крикнул снизу:
— Слушай, ставлю двадцать к одному! Ах ты, беда какая! Ну и дерьмовая у тебя чувиха! Потешается она над тобой, как пить дать!
Услышав это, Фонарь опять взъерепенился.
— А ты засохни, будь ты проклят, навязался мне на шею, граммофон чертов!
Обругав приятеля граммофоном, Фонарь почувствовал некоторое удовлетворение, тем более что Глазок замолчал, видимо, не найдя что ответить; повернувшись опять к Пантере, Фонарь спросил:
— Слышь, девка, ты немую не разыгрывай, мне это не по нутру, — что ты тут делаешь?
— Да чего там, Фонарь… ничего…
— Вот как, ничего? Небось напакостила чего-то? Это тебе так не пройдет. Никак с Кладом трепалась?
— С Кладом? Да что ты, Фонарь, спятил?
Вместо ответа Фонарь одной рукой схватил свою любовницу, другой отвесил ей увесистую оплеуху.
— А ну-ка, повтори… я, значит, спятил? Это ты, старуха, здорово придумала… Нет, ты повтори-ка, что сказала…
И новая затрещина чуть не свалила с ног злополучную любовницу Фонаря. Собственная ярость опьяняла апаша. Ему уже было мало оплеух, хотелось принять меры посуровей.
На полу валялись обломки деревянных брусков; он схватил один из них и хриплым голосом заявил:
— Что-то тут нечисто… Тебе и делать-то здесь нечего. Давай, выкладывай…
Пантера, разумеется, помалкивала. Но Фонарь не собирался дать ей время на раздумывание. До сих пор его ничто не беспокоило, никакое подозрение не закралось в голову. Но вдруг его охватил какой-то страх, от волнения перехватило дыхание.
— А Клад? — прорычал он. — Клад-то почему голоса не подает?
Он с такой силой толкнул Пантеру, что она отлетела на другой конец чердака.
— Ну, черт тебя подери! Если ты посмела… — Фонарь не договорил. Глаза его застилало бешенство. Он побелел от ярости, голос его дрожал. — Если ты… если ты только…
Отчаянными рывками он разбросал мебель, которую сам же старательно нагромоздил утром вокруг несчастной связанной пленницы Раймонды… Когда мебель разлетелась во все стороны, он увидел пустой матрац. Ему тотчас же стало ясно, что Пантера помогла девушке бежать.
— Провались ты в преисподню! — закричал он. — Ты, что ли, ей ключ дала? — И он набросился на Пантеру, тряся ее за плечи. — Будешь отвечать, черт тебя дери!
На этот раз Пантера испугалась. Она попыталась оправдаться.
— Да отпусти ты меня…
— Отпущу, когда надо будет.
— Пусти же, Фонарь, мне больно.
— А мне-то какое дело? Это ты ей «побег» сварганила? Ну-ка, давай, отнекивайся…
— Неправда все это.
Фонарь оттолкнул любовницу и крикнул, сжимая кулаки:
— Выходит, не ты? Врунья ты, сволочь… Смотри, я тебя проучу по заслугам… Ну тебя к чертям собачьим, надо же мне было на такую сволочную бабу нарваться! Человек вкалывает до седьмого пота, соображает, пока морда не посинеет, как бы половчее дело обтяпать, а ты, значит, продаешь? Легавым меня заложила? А?
И каждое слово Фонарь сопровождал затрещиной, а его любовница отбивалась как могла. Однако ей было не под силу долго сопротивляться своему страшному сожителю.
Когда Фонарь отпустил ей еще одну оплеуху прямо в лицо, она захрипела от боли:
— Да перестань, ты же убьешь меня!
— Ну и что, если убью? Одной мерзкой тварью будет на свете меньше, и все тут!
Она упала на пол, а Фонарь пинал ее ногами и молотил кулаками.
— Отвечай, наконец! — вопил он. — Как она слиняла отсюдова?
— Сжалься, перестань! Она сама смоталась.
— Сама? Ишь ты, сама? Ничего лучше не придумала? Получай, падла, поймешь, что значит разозлить меня!
Фонарю показалось мало колотить ее руками и ногами, и он схватился за деревянный брусок, который выпустил было из рук.
— Ну, бандитка, — кричал он, — сейчас я тебя проучу, запомнишь!
И дубина, со свистом разрезав воздух, опустилась с глухим стуком на плечи Пантеры, со стонами валявшейся на полу. К несчастью для злополучной женщины Фонарь был из тех, кто, начав зверствовать, меры не знает. Пантера стонала, но не в крик. Это еще больше бесило его, он наносил ей все более жестокие удары.
— Нет, ты отвечай, ты отвечай! — повторил он, не находя других слов, так был взбешен. Дубина, между тем, так и ходила по плечам несчастной женщины. Потом еще более сильный удар пришелся ей по затылку. Пытаясь убежать, она приподнялась и прохрипела:
— Подлец, убил меня!
Одним пинком Фонарь опять уложил ее.
— Убьешь тебя, как же! — приговаривал он. — Я тебя проучу, ты у меня будешь по струнке ходить. Получай! Получай! И еще, на закуску.
Он схватил стул за ножки, поднял его над головой и с размаху ударил им Пантеру по голове.
И тут случилось что-то страшное и непредвиденное. Спинка стула пришлась Пантере как раз по лбу; из-под челки выступила тонкая красная струйка, потом все лицо залил густой поток крови, а тело изогнулось в страшной судороге. До Фонаря дошло, что он тяжело ранил свою любовницу, и он совсем потерял голову.
— Ладно, хватит с тебя! — заявил он, отбрасывая стул прочь. — Вставай и налей нам выпить. Потом еще потолкуем.
Но Пантера не встала. Она лежала на чердачном полу, вытянувшись по весь рост, и уже не вздрагивала.
— Ну, чего ты там? — спросил Фонарь невольно дрогнувшим голосом.
Ответа не было. Рыдания Пантеры смолкли.
— Черт те что такое… — пробормотал Фонарь. Он упал на колени и приподнял Пантеру. Ее неподвижное тело обмякло у него в руках.
Фонарь молча застыл, не шевелясь, дрожа от страха, не зная, что сказать, что сделать. Он смотрел на неподвижное тело Пантеры, свесив руки, раскрыв рот, уставившись в одну точку, на лбу его выступил холодный пот. Голова кружилась, Фонарь ничего не соображал. До него еще не дошло, почему молчит Пантера, но он смутно чувствовал, что надвигается беда, и он вот-вот узнает что-то ужасное. Потом она разозлился: что же это такое, в самом деле, из огня да в полымя, что ни затевай, все идет прахом, вечно трясешься, того гляди — влипнешь. Ну и штуки откалывает эта Пантера, пусть не воображает, что эти обмороки ей с рук сойдут — это ведь обморок, верно? Просто-напросто обморок, черт ее дери?
Он опять гаркнул, но голос его вздрагивал:
— Пантера, эй, подымайся, шкура дерьмовая!
Но Пантера оставалась неподвижной, и наконец Фонарь заметил, что она не дышит. Сидя на корточках, он схватил ее за волосы, дернул что было силы и стукнул ее головой об пол.
— Говори, наконец, чертовка, хватит прикидываться, герцогиню из себя строишь?
И вот Фонарь уже больше не мог ругаться, кричать, буйствовать. Он разжал руку, которой держал Пантеру за волосы, и невольно вздрогнул, услыхав, как ее голова стукнулась об пол. И тут же заметил, что в уголках ее губ появилась красноватая пена.
Тогда он все понял. Холодный пот заблестел у него на висках, и он пробормотал:
— Бог ты мой, никак окачурилась? Черт ее раздери, с нее станется. Куда же теперь с ней деваться? — И Фонарь замер в полной неподвижности перед трупом любовницы, которую он так подло прикончил.
— Так-то оно так, да не так, — приговаривал он, как бы про себя, — если она окачурилась, это скверно… дело табак!
Внезапно снизу раздался голос Глазка:
— Что я тебе говорил, Фонарь? Говорил я, что она тебе рога обломает, твоя краля-то… Ух, и задала она тебе, должно быть, трепку! Что скажешь, старик!
Фонарь не отвечал.
Наконец, он подбежал к лазу.
— А ты, ты… — закричал он. И стал спускаться по лесенке. На последней ступеньке он нос к носу столкнулся с Глазком.
— Я? Что я? — спросил тот.
Фонарь смерил его взглядом.
— Ты, — заявил он, — выметайся живо вон! Мотай, говорю, отсюда, черт тебя побери, или ровно столько же получишь! — И не поясняя своей мысли, ничего не растолковывая, он схватил Глазка за шиворот и вышвырнул его за дверь.
Но после этого Фонарь, чтобы удержаться на ногах, должен был прислониться к стене.
С ужасом он представлял себе несчастную женщину, лежащую там, наверху, на чердаке, мертвую, погибшую по его вине. Умерла? Да быть того не может. Нет, Пантера не умерла… Не может человек умереть так, вдруг, от удара палкой… Умерла из-за него, Фонаря? Нет, ни за что… а впрочем…
