Эрл Биггерс - Продолжает Чарли Чен
Тяжело отдуваясь, к Даффу подошел директор отеля, которому, чтобы достичь столь необъятных размеров, по всей вероятности, пришлось поглотить целые горы спагетти. Рядом с директором пританцовывал от волнения худой, как жердь, администратор. У обоих было одинаково озабоченное выражение лиц. Раздвинув своим мощным корпусом толпу, директор остолбенело уставился на труп женщины, затем перевел взгляд на Даффа. Услышанное от инспектора заствило его пошатнуться.
— Убита в лифте?! Но кто мог это сделать?
— Не знаю, поскольку в тот момент я тоже был в этом лифте.
— Вместе с убитой?! — изумление директора перешло все границы. — В таком случае вы не тронетесь с этого места до прибытия полиции.
— Само собой не тронусь. Меня зовут Дафф. Я инспектор Скотленд Ярда. Убитая была важной свидетельницей по делу о другом убийстве, совершенном в Лондоне.
— Свидетелем? Тогда я начинаю понимать… Бедняжка! Но как это плохо для моего отеля… Вито, сбегай за доктором! Хотя… Доктору, как я вижу, тут делать уже нечего… Расходитесь, расходитесь, синьоры, умоляю вас, бедной даме вы все равно ничем не поможете. Вито, ты еще здесь? Тогда позови с поста наряд муниципальной полиции. Только запомни: полиции, а не карабинеров! Не скажи тебе вовремя, так ты самого Муссолини сюда притащишь…
Худой администратор умчался. Инспектор двинулся было к лестнице, но толстяк живо преградил ему дорогу.
— Куда синьор направляется?
— По делу, синьор директор. По делу об убийстве. Я ведь уже сказал вам, что представляю здесь Скотленд Ярд. Сколько у вас сейчас в отеле гостей?
— Ровно сто двадцать — отель полон.
— Сто двадцать… — Дафф мрачно огляделся. — Я вижу, что муниципальной полиции хватит забот с опросом свидетелей…
Про себя он подумал, что забот по горло хватит и тому, кто знает, что убийцу следует искать только среди путешествующих с Лофтоном американцев… По лестнице он поднялся на третий этаж. Коридор был совершенно пуст. Рядом с лифтом не было видно ни малейших следов чьего бы то ни было присутствия. Дафф с тоской подумал, что идеальные убийства, вероятно, все же существуют… С трудом, словно ощущая на плечах непомерный груз, он заставил себя подняться еще на этаж. Остановившись у сорокового номера, он робко постучался. Дверь открыла горничная с бледным лицом. В нескольких словах он объяснил девушке, что произошло. Горничная тихо ахнула.
— А ведь она знала, что это должно произойти, синьор! Все утро она очень переживала и непрерывно повторяла мне, что я должна сделать, если ее вдруг не станет.
— И что же вы должны сделать?
— Выслать телеграммы друзьям в Нью-Йорк, чтобы они перевезли в Соединенные Штаты ее и бедного мистера Хонивуда.
— Телеграммы друзьям или же семье?
— Никогда не слышала, чтобы хозяйка упоминала что-либо о своей семье. О семье мистера Хонивуда она тоже ничего не говорила.
— Прошу показать мне список друзей, о которых она сказала. Потом сойдете на первый этаж и скажете директору, где я нахожусь. Вероятно, тело вскоре принесут сюда.
— Вы инспектор Дафф?
— Да, это я.
— Она вспоминала о вас сегодня. Несколько раз. Все ждала, когда вы приедете…
Когда за горничной закрылась дверь, инспектор перешел из прихожей в гостиную. Письмо, переданное за минуту до убийства, жгло ему грудь, но он твердо решил осмотреть номер до того, как появится итальянская полиция. После этого у него уже не было бы свободы действий. Он принялся за работу с присущей ему быстротой и методичностью. Сначала просмотрел не слишком многочисленные письма от американских подруг и приятелей — и не нашел там ничего заслуживающего внимания. Проглядел ящики стола и незапертые чемоданы. Когда он стоял, склонившись над сумочкой Сибил Конвей в ее спальне, то вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Обернувшись, инспектор увидел майора муниципальной полиции, застывшего в дверях с выражением удивления и неудовольствия на смуглом лице.
— Синьор производит здесь обыск? — спросил итальянец.
— Инспектор Дафф из Скотленд Ярда, — представился детектив. — Британский консул может подтвердить вам, что я нахожусь здесь в связи…
— Из Скотленд Ярда? — поразился итальянец. Это название, очевидно, произвело на майора благоприятное впечатление. — Так это вы находились с этой несчастной синьорой в лифте в момент выстрела?
— Я, — кивнул Дафф. Признаться в этом было нелегко. — Положение у меня, как вы сами понимаете, не из тех, каким завидуешь.
Он бегло ознакомил майора с последовательностью событий, не слишком вдаваясь в детали, так как не решил еще, стоит ли ему сотрудничать с местной полицией. О группе Лофтона он не упомянул ни словом.
Майор слушал его с каменным лицом. Когда Дафф кончил, он с важностью кивнул.
— Признателен за сведения. Надеюсь, что вы не покинете наш город без договоренности со мной?
— Конечно, нет, — инспектор невесело усмехнулся, вспомнив, сколько раз сам делал точно такие же предупреждения в тех случаях, когда дело заходило в тупик.
— Вам удалось что-то найти при обыске?
— Нет, — быстро ответил инспектор. — К сожалению, нет даже намека на улики. — Сердце его внезапно кольнуло: что если этот майор прикажет его обыскать? И найдет письмо Хонивуда? Как-никак, итальянец вправе делать у себя дома все, что заблагорассудится… Мужчины молча смотрели друг на друга. В конце концов импозантный вид инспектора британской полиции одержал верх, и майор вежливо поклонился.
— Буду счастлив вновь встретиться с уважаемым синьором! — Это звучало как недвусмысленное предложение удалиться. Что Дафф и сделал. С величайшим облегчением.
В своем номере он закрыл двери на ключ, пододвинул кресло поближе к неяркому свету настольной лампы и достал из нагрудного кармана конверт, переданный ему актрисой. В левом верхнем углу конверта виднелась затейливая эмблема отеля Брума. Судя по штемпелю, письмо было отправлено из Лондона пятнадцатого февраля, через восемь дней после убийства Хью Дрейка — как раз перед отъездом группы Лофтона в Париж!
Содержимое конверта было солидным: хотя Уолтер Хонивуд обладал на редкость убористым почерком, его письмо жене занимало несколько исписанных с обеих сторон страниц. Дафф с нетерпением погрузился в чтение.
«Милая моя Сибил! Уже из почтового штемпеля ты поняла, что я сейчас в Лондоне, куда я приехал с группой, о которой тебе уже писал. Врач тогда сказал, что такое путешествие мне просто необходимо, помнишь? Но вместо отдыха поездка обернулась для меня такими страшными переживаниями, которые даже трудно себе вообразить. Со мной в группе оказался Джим Эверхард! Я узнал об этом при ужасающих обстоятельствах. Когда в Нью-Йорке я поднимался на палубу трансатлантика, имена остальных участников тура мне еще не были известны. Я только знал, что тур проводит доктор Лофтон, который представил нас друг другу за обедом. Но и при этом я не узнал Джима Эверхарда. Ничего удивительного — ведь я видел его лишь раз в жизни, и то при свете керосиновой лампы в твоей комнате. Так много лет прошло с тех пор! Пожав всем руки, я пожал также и его руку. Руку человека, который поклялся, что убьет и тебя, и меня. Повторяю, я ничего не заподозрил, и у меня не было никаких дурных предчувствий. Потом мы отплыли. Погода была отвратительной. Я практически не покидал своей каюты до самой Англии. В Лондоне мы пробыли вместе несколько дней, были на разного рода экскурсиях, но и тут я не смог понять, с кем меня свела судьба. Вечером шестого февраля я сидел в салоне нашего отеля. Ко мне подошел мой сосед по номеру, престарелый джентльмен из Детройта, почти совсем глухой, но в остальном чрезвычайно симпатичный человек — Хью Моррис Дрейк. Мы завели разговор. Я рассказал ему о своем нервном истощении и пожаловался, что последние ночи подолгу не могу заснуть из-за того, что в соседнем номере кто-то постоянно громко читает. Помню, я сказал еще, что несмотря на усталость не испытываю желания ложиться, боясь, что пытка чтением возобновится. Тогда мистеру Дрейку пришла в голову мысль, которая показалась ему замечательной. Он предложил поменяться со мной номерами, сказав, что при его глухоте никакое чтение ему не помешает, а переселиться в соседний номер не составит никаких особых хлопот. Я принял это предложение с благодарностью, сказав однако, что мы обменяемся только спальнями, и только на одну ночь — мне было бы неудобно причинять этому достойному джентльмену излишнее беспокойство. В постели я проглотил сонный порошок, предписанный мне моим врачом в Штатах, и уснул как ребенок, наслаждаясь благословенной тишиной. Я проснулся в половине седьмого в отличном настроении и через соединявшие два наших номера двери прошел в спальню мистера Дрейка, который просил меня разбудить его пораньше — нам в то утро предстоял отъезд в Париж. На кресле лежала одежда, на ночном столике — слуховой аппарат. Все окна и двери были плотно закрыты. Я подошел к постели. Мистер Дрейк лежал мертвый. Его шея была туго стянута ремнем. Сначала я не мог думать ни о чем, кроме этого бессмысленного убийства. И только потом заметил лежащий рядом с телом замшевый мешочек. Ты помнишь? Один из тех трех, что мы оставили в тайнике Джиму Эверхарду. Я опустился на стул и стал лихорадочно думать. Мне было ясно, что Джим Эверхард находится в отеле Брума. Он узнал меня и решил исполнить свою давнюю клятву. Пробрался в мою спальню, чтобы убить ненавистного соперника. Но он не знал, что в ту ночь я спал в другом месте. Поэтому был убит Хью Дрейк — только за то, что был глух и оказал услугу соседу! Что за ирония судьбы… Ситуация была для меня поистине страшной. Но я сумел взять себя в руки. Я понимал, что для Дрейка все равно уже ничего не смогу сделать. Хотя охотно отдал бы жизнь, чтобы вернуть этого бедного доброго старика людям. К сожалению, было слишком поздно… Боже мой, Боже — но ведь я тоже хотел жить, увидеть еще хоть раз тебя, услышать твой дорогой голос! Я так тебя люблю! Я всегда тебя любил, с той самой минуты, как впервые увидел. Если бы не эта любовь, то вполне вероятно, что ничего из случившегося с нами так никогда бы и не произошло. Но я ни о чем не жалею и жалеть не стану. Я надеялся, что смогу как-то выкрутиться. Прежде всего, нельзя было оставлять тело Дрейка в моей спальне — вряд ли полиция приняла бы на веру мои объяснения об обмене! Поэтому я перенес его в его собственную спальню. А заодно и мешочек с камнями, усмехнувшись при мысли, что Джим носил его столько лет, но так и не смог вернуть его прежнему хозяину. Правда, у него оставались еще два. В коридоре никого не было, и это дало мне возможность выскользнуть из спальни Дрейка наружным путем, замкнув с его стороны дверь между нашими номерами. Естественно, что одежду и слуховой аппарат я тоже перенес к Дрейку, стерев после этого с аппарата все следы пальцев. Хорошо, что я не позабыл это сделать. Затем я спустился в холл и стал ждать завтрака. Завтрака и встречи с Джимом Эверхардом. О, на этот раз я его узнал! Есть в человеческом взгляде нечто такое, что не меняется со временем. Имя он сменил, но не смог сменить взгляд. Даже потом, разговаривая с инспектором Скотленд Ярда, я продолжал мучительно искать единственно правильный выход из этого кошмара. Отказаться от продолжения тура и вновь затеряться в Штатах? Но кто позволил бы мне уехать? А следствия мои нервы не вынесли бы, в этом я был уверен. И тогда все, что погребено в прошлом, вновь всплыло бы на поверхность. Этого нельзя было допустить. И я принял решение ехать дальше. Рядом с человеком, который поклялся меня убить и который не повторил бы однажды сделанной ошибки. Каждую ночь после этого я баррикадировал дверь своей спальни и проводил бессонные часы, вслушиваясь в неясные шорохи и проклинал свою судьбу. Постепенно у меня родился определенный план действий. Во-первых, я решил, что приобрету где-нибудь на континенте револьвер для собственной обороны — таможенники никогда не проверяют багаж у путешествующих классом «люкс» американцев. А, во-вторых, я хочу выбрать момент и сказать Джиму, что мной отправлен в надежное место конверт с точным указанием на убийцу мистера Дрейка, и если со мной что-либо случится, то этот конверт в тот же день очутится в Скотленд Ярде. И я действительно приготовил такое письмо! Но по размышлении не стал его никому оставлять: ведь разыгравшийся скандал навсегда погубил бы твою карьеру, милая моя Сибил, а на это я не согласился бы ни за какую цену. Даже за цену собственной жизни. Но Эверхарду я сказал, что письмо уже отдано мной на хранение. Он ничего на это не сказал, только продолжал молча и с нескрываемой ненавистью на меня смотреть. Все-таки я думаю, что он остережется что-либо предпринимать в ближайшее время — а в Ницце я твердо решил оставить группу и выехать машиной в Сан-Ремо, к тебе. Скотленд Ярд, похоже, не намерен далее сопровождать нас, поэтому я думаю, что никто не станет препятствовать моему отъезду — сошлюсь на нервы, на климат, или еще на что-нибудь. Уверен, что в свете случившегося все наши прежние мелкие недоразумения не стоят даже того, чтобы о них вспоминать! Я так горжусь тобой, так хочу, чтобы мы снова были счастливы! Зная твою импульсивную натуру, я не называю тебе имя убийцы Дрейка — ведь если он убьет и меня, ты способна ради меня поставить на карту и свой великий талант, и свое будущее. Умоляю тебя — ни в коем случае не делай этого! Если меня не станет — немедленно уезжай из Сан-Ремо, держись как можно дальше от группы Лофтона! Бери машину до Генуи и там первым же судном возвращайся в Штаты. Сделай это для меня! Не губи свою жизнь! Пусть прошлое останется навсегда погребенным. Сохраняй спокойствие, так, как сохраняю его я. Моя рука не дрогнула ни разу, пока я писал это необычное письмо. Все кончится хорошо, верю в это. Дату приезда я сообщу тебе телеграфом. Приеду — и у нас начнется второе свадебное путешествие! А прошлое и Джим Эверхард уйдут от нас навсегда. Теперь уже навсегда.
